— Посмотри сам! Я взглянул. Один из спавших под пальмами встал. Это была женщина. Рядом с ней появилась совсем маленькая фигурка: ребенок. Новая загадка! Что все это значит?! Как бы там ни было, следовало добраться до сути и установить, зачем они сюда пожаловали. Не забывая об осторожности, мы двинулись вперед, как и прежде, держась края зарослей. Шагах в пятистах от бивака пришельцев сплошной стеной поднимались громадные кактусы, давая нам отличное укрытие. Мы притаились. Отсюда открывался прекрасный вид на ручей, впадавший здесь в море, на высокоствольный лес, на рощу Попугаев, зеленевшую чуть дальше от берега, и на лагерь пришельцев, расположившихся тут же за ручьем, на другом его берегу. Внимательно наблюдая теперь в подзорную трубу за всем происходящим в лагере, я не упускал из виду ни одной мелочи и тотчас же делился своими наблюдениями с друзьями. — Среди спящих есть женщины и дети… — Много? — спросил Арнак. — Немного. Три или четыре — и столько же детей… — А оружия много? — Не вижу вообще… О, есть! У одного длинный нож, он сейчас срезает им ветки… Второй ему помогает, у него тоже нож… — Может, они оружие спрятали? — Зачем и от кого им прятать оружие на необитаемом острове? Оружие в таких случаях обычно держат под рукой. Продолжая разглядывать пришельцев в подзорную трубу, я внезапно подскочил от удивления. — Постойте! Невероятно! Что за странное сборище?! Среди них нет ни одного испанца! Ни одного белого! — Как это? — Нет, и все! Там одни индейцы и… негры! — Негры?! — Ну да, негры! Я передал трубу Арнаку. Он подтвердил мое открытие. — Что заставило их забраться сюда? — задумались мы. — Во всяком случае, они приплыли из мест, где живут белые, — заявил я. — Почему ты так думаешь? — Посмотри, на них жалкие лохмотья, какие носят обычно невольники на плантациях, а кроме того, тут еще и негры! А ведь негры в этих краях не живут. — Правда. Присутствие среди пришельцев индейцев вызвало у моих товарищей вполне понятное волнение. Эти индейцы могли оказаться друзьями, по могли принадлежать и к враждебному племени. Рознь между некоторыми племенами так уродливо и глубоко калечила души туземцев, что порой даже жестокое рабство не могло ни вытеснить, ни заглушить у них чувства вражды. Отсюда и беспокойство моих друзей. Внимательнее рассмотрев бивак, я пришел к выводу, что эти люди прибыли сюда не со злыми намерениями. Они выглядели до предела измученными, подавленными и часто обращали беспокойные взоры на север, туда, откуда, несомненно, прибыли. Они словно боялись, что оттуда им грозит какая-то опасность. — Они боятся погони! — высказал предположение Арнак. Такое же впечатление сложилось и у меня. Один из мужчин, статный и мускулистый, подошел к ручью, напился из пригоршни, потом снял рубашку и стал мыться. Арнак, следивший в подзорную трубу за его движениями, схватил вдруг за плечо Вагуру и прижал трубу к его глазу. Оба возбужденно заговорили между собой по-аравакски, чем-то крайне взволнованные, то с чем-то соглашаясь, то выражая сомнения, то споря; потом снова хватались за подзорную трубу, словно желая еще раз убедиться. Я уловил лишь часто повторяемое слово: Манаури. Их необычайное оживление возбудило мое любопытство. — Что это за Манаури или как его там? — спросил я. — О-ей, Ян! — сказал Арнак. — Вон тот, что купается, очень похож на Манаури. — А кто такой Манаури? — Манаури — это брат матери Вагуры и один из вождей нашего племени. — Значит, ваш близкий родич! — Мы не уверены, что это он. Мне кажется, он, а Вагура сомневается… Мы четыре года не виделись. Можно ошибиться. — Это не Манаури! — тряс головой Вагура. — А я думаю, Манаури! Наверняка Манаури, — настаивал на своем Арнак. Я велел им перестать препираться и сказал: — Нам очень важно знать точно. Поэтому ныряйте в кусты и подойдите к нему еще на сто шагов, вон туда, к тем зарослям. Может, оттуда его узнаете. Прихватив подзорную трубу, парни юркнули в кусты и поспешили к ручью. Резвости им было не занимать, и все-таки они не успели. Прежде чем им удалось подойти достаточно близко, индеец вышел из воды, повернулся к ним спиной, надел рубашку и вернулся к своим. Когда я подошел к юношам, они все еще были взволнованы и не пришли к единому мнению. В чаще кактусов мы, чуть не касаясь друг друга лбами и не спуская глаз с бивака, стали совещаться, что делать дальше. Следовало предпринять что-то решительное, ибо пришельцы, как можно было понять по их поведению, не собирались скоро покинуть остров. У нас давно уже вошло в обычай перед каждым важным шагом устраивать общий совет. Мнение ребят стоило выслушать, коллектив у нас был сплоченный и дружный, а кроме того, такое уважение к юношам страшно им льстило. Впрочем, они вполне его заслуживали — ведь мне не раз доводилось следовать их на редкость разумным и верным советам, особенно Арнака. Вот и теперь мы совместно порешили, что лучше будет, если мы сами объявимся пришельцам, до того, как они обнаружат наше присутствие и предпримут какие-либо враждебные по отношению к нам шаги. Эти люди не казались нам опасными, может быть, даже они нуждались в нашей помощи, а возможно, и нам бы пригодилась их помощь, ведь у них было три лодки. Собираясь выйти из кустов, я положил ружье на землю, не желая пугать людей его видом. Мне достаточно было и пистолета, сунутого за пояс и наполовину скрытого. — Мы тоже пойдем без ружей? — спросил Арнак. — Вы не пойдете вообще! — Как? Что ты говоришь, Ян? Нет, мы тоже пойдем! — попытались возражать юноши. Я посмотрел на них с чуть иронической улыбкой, что сразу их смутило и несколько охладило их пыл. — Нам нельзя раскрывать все свои карты. — Что значит, Ян, «раскрывать карты»? — Нельзя показывать все наши силы. Сначала пойду я один, и посмотрим, как они поведут себя. Вы — мое войско, останетесь в укрытии до тех пор, пока я не подам знак. Лучше если они не будут о вас знать… Понятно? Вы — мой скрытый резерв. Ну, я пошел! Чтобы не выдать укрытия Арнака и Вагуры, я сделал в чаще крюк в четверть мили и только потом вышел на берег. Не спеша, будто прогуливаясь, приближался я к биваку. Впереди росли кокосовые пальмы, скрывавшие меня от глаз пришельцев. Потом я вышел на открытое место. С этой стороны пришельцы, вероятно, никого не ждали, и я прошел изрядную часть пути, пока они наконец меня заметили почти у самого устья ручья. Поднялся страшный переполох! Женщины, крича, бросились врассыпную. На бегу они хватали детей. Мужчины, заметив, что я один, не побежали, а схватились за оружие: кто за ножи, кто за тяжелые дубинки, — и остались стоять каждый на своем месте как вкопанные, пожирая меня взглядом. После паники первых минут наступила зловещая тишина. Тем же шагом, что и прежде, я шел вперед. Вот и устье ручья. От ближайших мужчин меня отделяло не более тридцати-сорока шагов. Я сделал дружеский жест рукой и громко поприветствовал мужчин по-английски: — Welcome! — Привет! Они не шелохнулись. — Good day! — Добрый день! — крикнул я и приветливо, во весь рот улыбнулся. В ответ на мое «Добрый день!» снова глухое молчание. — Никто из вас не понимает по-английски? — спросил я. Матрос Вильям научил меня нескольким испанским словам. Я перебрал их в памяти и крикнул: — Buenos dias! — Добрый день! С той стороны тишина, ни гугу. По выражению лиц трудно было понять, понимают ли они испанский язык. Я попробовал еще раз. — Amigo! — Друг! — Bueno amigo! — Добрый друг! При этом, ударяя в грудь, я указывал на себя пальцем, дабы не вызывало сомнений, что «добрый друг» — это я и есть. Но те словно превратились в каменные изваяния. Такого недоброжелательного приема я не ожидал. Неужели их так страшно поразил вид обросшего бродяги, что они оцепенели и лишились дара речи?