…К счастью, матери дома не оказалось; в квартире, как всегда, полный разгром: груды пустых бутылок, горы немытой посуды, на всем тень запустения. И остаться здесь – рано или поздно самому пропасть в этой паутине. Лучше что угодно, чем сгинуть так бездарно. Кирилл написал матери короткую записку: ночевать не буду, завтра позвоню и все объясню. Оглядев свою комнату, он еще раз убедился; нет, его ничто здесь не держит. Кирилл побросал в сумку книги, флешки, взял кота: идем, Лис, – и ушел из дома, чтобы никогда сюда не возвращаться. И вновь машина мчится по вечернему городу, наконец останавливается у какого-то здания в центре старой Москвы. Кирилла просят выйти и следовать за сопровождающим его мужчиной. Они подходят к трехэтажному зданию (с виду обычный особняк), пересекают арку, минуют двор, ныряют в следующую арку – и входят в неприметный с виду дом. Кирилл волнуется: в этой компьютерной игре может случиться что угодно. Он и готов ко всему. Даже к смерти. Впрочем, он ничем не выдает волнения, разве что чуть сильнее прижимает к себе переноску с котом. В одном из коридоров скрывается лифт. «Мы поедем наверх?» – предполагает Кирилл, но нет – они едут вниз. Минус второй этаж, снова двери, у одной его спутник останавливается и говорит: «Ну вот, Кир, твое рабочее место!» Кирилл входит внутрь и замирает – ничего подобного он прежде не видел! Чудеса начинаются. * * * Нет, этот чудаковатый парень не соврал – Семен действительно получил «второй шанс»: новые документы и новую квартиру. Команда все тех же то ли ангелов, то ли демонов в добротных черных костюмах прямо с аэродрома привезла Семена на его новое местожительство, которым оказалась небольшая, но вполне себе «упакованная» квартира, расположенная в отличном месте на юго-западе Москвы (главное – очень далеко от того места, где Семен жил до этого). Ангелы-демоны вручили Семену ключи, паспорт и растворились в ночи. Семен, посвистывая, обошел свои новые апартаменты: недурно, весьма недурно! Раскрыв паспорт, Семен увидел, что, согласно новым документам, он теперь является Семеном Бочкаревым. «Чеботарев, Бочкарев – какая, в сущности, разница?!» – хмыкнул Семен. И действительно: для человека, которого недавно закапывали в землю, особой разницы уже ни в чем нет. Живой – и ладно, а под какой фамилией он будет жить – не суть. …Вечером, перед тем как лечь спать, заядлый картежник Семен, ввиду отсутствия партнера для карточной игры, решил разложить пасьянс. Семен иногда баловался пасьянсами, предпочитая старинные, «с историей»; в этот вечер он раскинул «цыганский» – тот, что, если верить легенде, раскладывала в тюрьме перед казнью несчастная Мария-Антуанетта. Раскладывая, Семен загадал: сойдется – стало быть, все в этой новой жизни у Семы Чеботарева-Бочкарева будет хо-ро-шо, а нет – пиши пропало, конченый человек ты, Семен Григорьич. Посмеиваясь, Семен метал карты. Есть – первый туз! Следующая стопка – снова туз! Третий туз, и вот сейчас-сейчас… Ну же, последний – пиковый… Вместо туза легла шестерка. Классическая ситуация – в лунном свете замаячил призрак бедняги Германа. Ну, значит, на «хо-ро-шо» рассчитывать не приходится, – вздохнул Семен, а потом смял колоду: да будь что будет, двум смертям не бывать! Он опрокинул рюмку коньяка (образ Германа потускнел); а после второй призраки его уже не беспокоили, и Семен заснул крепким сном. * * * С утра Ая задумалась о том, как ей построить сегодняшний день. Собственно, вариантов было два – провести его как обычный воскресный день, словно бы в ее жизни ничего такого не произошло, или весь день просидеть дома, размышляя над разгадкой вчерашних странных событий. Поняв, что если она останется дома, то сойдет с ума, Ая решила не менять заведенный порядок. …Привычный утренний сценарий: ледяной душ, кофе, гимнастика – обычная дрессировка. Да, по выходным дням (да что уж там – и по будням тоже) она безжалостно дрессировала себя: занятия в стрелковом клубе и штудирование книг по психиатрии и психологии. Вполне подходящий образ жизни для женщины, желающей отсечь все «лишнее»: собственную слабость, переживания, все, что мешает ей не просто быть счастливой, а даже просто быть. В стрелковом клубе Ая уже много лет занималась стрельбой из классического лука. Однажды бывший любовник Стас спросил ее, почему она выбрала стрельбу из лука, и Ая серьезно ответила: потому что этот вид спорта ей подходит. «Стрелок должен достичь максимальной концентрации и обрести особое внутреннее равновесие (недаром же говорят «покой пущенной стрелы»), задача лучника – найти положение, при котором колебания его тела, а значит, и лука, будут минимальными, а именно это состояние расслабленности и в то же время сосредоточенности я ищу в жизни». Поэтому – стрельба из лука, поэтому – долгие тренировки и, возможно, поэтому – неизменно отличные результаты, за которые ее хвалил тренер. Кроме того, у нее были своеобразные «мишени»: слабости, привязанности, страх, и она била по ним на полное поражение. Отличный выстрел, Кайгородская, – в яблочко! Вот и сегодня два часа предельной концентрации (за которой стояла многолетняя, серьезная внутренняя работа) до изнеможения, до чувства довольства собой. Закончив тренировку, Ая приняла в раздевалке ледяной душ, чтобы уж внутри не осталось никакой человеческой теплоты; и все это время она старалась не думать о предстоящей встрече с отцом. Она вышла из клуба, едва не пошатываясь от усталости, и села в свой темно-зеленый «Купер». По дороге домой Ая заехала в дорогой магазин – купила несколько очередных белых рубашек и длинное, черное пальто известного дизайнера. Когда продавщица предложила ей посмотреть вечерние платья того же дизайнера, Ая смерила ее таким ледяным взглядом: «Спасибо, это лишнее!» – что девушка осеклась. Да, Ая не любила платья и женственный стиль в одежде, она была равнодушна к драгоценностям (к бижутерии – тем более), не пользовалась парфюмерией (нет ничего лучше запаха свежевымытого тела!) и позволяла себе только самый минимум косметики: тушь, блеск для губ – все. Скучно? Но ей так нравится. Из магазина она поехала домой. Ее ждал обед с отцом (не самое приятное времяпровождение, если учесть, что ее отец – Борис Гойсман). * * * Ее отец – известный в столичных деловых кругах предприниматель Борис Гойсман – был прирожденным функционером, прекрасно устроенной машиной для зарабатывания денег. Партнеры заслуженно считали его несокрушимой скалой, жестким и авторитарным человеком без нервов, но с принципами. Свое состояние Борис сколотил в конце восьмидесятых, занимаясь строительным бизнесом. Квартиру на Патриарших Ае подарил отец, и он же когда-то оплачивал ее обучение и содержал дочь, пока та училась в институте. Однако причина ее определенной психологической зависимости от его мнения была никак не связана с материальной зависимостью (Ая никогда не просила отца о финансовой помощи, она с легкостью, а пожалуй, и с облегчением от нее бы отказалась); нет, тут речь шла о болезненном желании что-то ему доказать. …До десяти лет Ая нечасто виделась с отцом (он бросил мать Аи вскоре после рождения девочки и жил отдельно от них). После трагедии, случившейся с Диной – матерью Аи, отец забрал дочь и препоручил ее заботам своей сестры. Он мог месяцами не навещать Аю и так и не стал для нее родным человеком. Когда Ае исполнилось пятнадцать, он предложил ей поехать учиться за границу. Она решительно – как отрезала – отказалась: нет. Отец удивился: почему? Ая пожала плечами: потому что не хочу. И, вероятно, что-то в ее глазах и интонации голоса было такое от него самого, что отец хмыкнул и ни на чем не стал настаивать. Хотя видеться с этого дня они стали еще реже. К семнадцати годам Ая превратилась в некрасивую толстушку в очках – лишние килограммы и совершенно лишние комплексы (с такими будет тяжело идти по жизни). Борис, вернувшийся тогда из-за границы, где пробыл полгода, увидев дочь, не смог скрыть разочарования: да, красоты матери она не унаследовала, его ума – тоже. И что мы имеем? Запуганную, закомплексованную, невзрачную толстушку. Сутулая, за стеклами очков затравленный взгляд. Он долго экзаменовал ее по разным предметам, а затем вынес вердикт: безнадежна. Борис взирал на Аю едва ли не с брезгливостью и наконец раздраженно выпалил: – Что ты такая толстая? На диету бы села! С этого дня Ая перестала есть. Она яростно изгоняла из себя жир, страхи и комплексы; боролась с собственной природой и судьбой. Она жестко худела: вода, хлеб и ничего больше – в этом экстремальном похудении было много ненависти к себе. А в какой-то момент она уже и не смогла есть – пища приносила ей физическую боль; если она все же что-то съедала, начинались колики, ее выворачивало. Она дошла до анорексии. Увидев дочь через месяц, Борис ее не узнал, ахнул: «С ума сошла, идиотка?!» – и, пригрозив ей питательными клизмами, поместил в клинику, где ее лечили от анорексии. В результате вес она набрала, но так на всю жизнь и осталась худой. Выйдя из больницы, она избавилась от очков, вставив линзы, очень коротко – «под мальчика» – остригла волосы и превратилась в красивую, стильную девушку. Впрочем, собственная красота не слишком ее волновала, гораздо больше Аю интересовало интеллектуальное развитие: она много читала и за несколько лет выучила три языка. Когда Ая окончила школу, отец объявил ей, что она должна поступить в университет и изучать менеджмент. Вот тогда Ая второй раз в жизни посмела ему возразить: – Нет. У меня свои планы на мое будущее, и менеджмент в них не входит. У отца было такое лицо, будто он ее сейчас ударит. Но она выдержала его взгляд. – Ну и кем ты хочешь быть? – усмехнулся Борис. – Психологом, – твердо сказала Ая. – Дура, – пожал плечами отец и ушел. Полгода после этого они не встречались, и, кажется, отец так и остался разочарованным в ней – навсегда. Однако в день совершеннолетия Ая получила отличную квартиру в центре Москвы и ежемесячную сумму на карманные расходы на время студенчества (с точки зрения Бориса Гойсмана, для выполнения родительского долга этого было достаточно). После окончания института она устроилась работать психологом в солидную компанию (Ая подозревала, что тут не обошлось без протекции отца, хотя точно не была в этом уверена, поскольку никогда его ни о чем не просила). У нее не было ни карьерных, ни иных амбиций, у нее была одна задача – справиться со своими травмами, научиться жить. Что же касалось ее отношений с отцом, то они долгое время оставались натянутыми. Тем не менее Ая считала себя обязанной встречаться с ним (пару раз в месяц он заезжал к ней в гости), а главное, соответствовать его представлениям о том, как должна выглядеть успешная молодая женщина. Собственно, ее безупречный внешний вид, идеальная фигура, интеллект, изучение языков тоже в какой-то мере были для нее средством доказать отцу, что она не какой-нибудь пустяк, не ничтожество. Она изнуряла себя в спортзале, яростно стремясь к совершенству (ни грамма лишнего веса!), в библиотеках и на кафедре, чтобы доказать ему: я что-то значу! Даже в стиле одежды она старалась соответствовать отцу, который хоть и не был красавцем (среднего роста, слишком крупные, грубоватые черты лица), но всегда выглядел безупречно и, несомненно, обладал чувством стиля (дорогие костюмы от лучшего портного, элегантные галстуки). Отец приходил к ней поиграть в свои любимые нарды. Ая заваривала зеленый чай (Борис был поразительно равнодушен к еде и от обеда всегда отказывался), они садились за стол в гостиной и играли в нарды. Чаще выигрывал отец, но иногда Ая. Играть могли долго – часами, партию за партией. При этом разговаривали мало, Ая почти ни о чем отцу не рассказывала, он ей – тоже. О его жизни Ая знала немногое, она и дома у него никогда не бывала. Знала лишь, что у отца есть любовница – молодая, красивая модель (Борис Гойсман всегда питал пристрастие к моделям), что у них общий ребенок лет пяти, но при этом Борис живет отдельно – один. Иногда во время игры в нарды они могли завести разговор на нейтральные темы – об увлечениях Бориса: теннисе, классической музыке, его коллекции старинных книг, но большей частью просто молчали. Ая знала, что, пока отец играет с ней в нарды, водитель ждет его внизу. Лишь однажды Ая попыталась сломать эту странную установившуюся традицию их общения, попробовав вызвать отца на разговор. …В тот день отец был усталым, о чем Ая догадалась по особенной белизне его и без того обычно бледного лица и легким теням под глазами. Однако держался он как обычно, сел играть, не оказался от чая. – Все в порядке? – поинтересовалась Ая. В его глазах цвета свинца блеснуло раздражение: да, в порядке, зачем эти вопросы? С минуту они смотрели друг на друга. Ая подумала, что у них с отцом одинаковые глаза – серые, холодные (вероятно, окружающим их взгляд должен казаться неприятным), и задумалась: а какие глаза были у Дины? – А какие глаза были у матери? – вдруг спросила она. Отец ничем не выдал волнения, помолчал, изучая расположение игровых фигур на поле, потом спокойно сказал: – Я не помню. Впрочем, кажется, синие. – Давай поговорим?! – предложила Ая. Отец молча сделал ход. – Мы никогда с тобой не разговаривали, может, настала пора поговорить о том, что тогда случилось? Борис покачал головой – нет – и склонился над доской. Тогда Ая не выдержала – схватила игровую доску и выбросила в окно. После этого отец встал и ушел. Через две недели он пришел к ней, принес новую коробку с нардами и сел играть как ни в чем не бывало. Больше попыток вызвать его на откровенность Ая не предпринимала. Сегодня все тоже проходило по установленному сценарию: зеленый чай, нарды, молчание. Разумеется, она ни о чем ему не рассказала – ни про вчерашнюю поездку в странный дом, ни о том, что с завтрашнего дня начинает работать в каком-то безумном агентстве «Четверг». Через пару часов отец объявил, что у него много дел, и ушел. Закрыв за ним дверь, Ая невольно вздохнула с облегчением. …На Москву опускались сумерки. Ая устроилась в гостиной на диване с «Анатомией меланхолии» Бертона, однако погрузиться в книгу не получилось; она снова и снова возвращалась к тому же ребусу: гравюра, письмо, вчерашнее странное предложение… И вдруг зазвонил телефон. Звонили с незнакомого номера. Обычно она не отвечала на такие звонки, но теперь, подумав, что это может быть ее новый работодатель, ответила на вызов. – Привет, – раздался мужской голос. – Это писатель Егор Осипов. Давайте встретимся? Ая усмехнулась: – Зачем? – Обсудим события вчерашнего дня, поговорим о завтрашнем?! Ая задумалась: при иных обстоятельствах она бы его, конечно, отшила, но сейчас – другое дело. Она начала собственное расследование в отношении мистера Четверга, а этот писатель – свидетель, показания которого ей могут пригодиться. Не исключено, что, поговорив с ним, она сможет за что-то зацепиться, что-то разузнать. – Я живу рядом с Патриаршими, – холодно сказала Ая. * * * Егор дожидался Аю в начинающей темнеть аллее на Патриарших прудах. Ая подошла бесшумно, буквально вынырнула из темноты, как тень; она и похожа была на тень – бледная, в длинном черном пальто.