– Товарищ капитан, снизу поднимается шесть человек. Посмотрите, это ваши? – А потом, глянув на так и не пришедшего в себя Ворона и сомлевшего Кота, досадливо крякнул, протянул мне бинокль и добавил: – Вы гляньте, а я пока здесь побуду. Сомнений в том, кто сейчас топает по тропинке у меня не было, но я все равно, взяв оптику, пошел убедиться, что это не какие-нибудь нежданные туристы. В принципе, бинокль мне оказался вовсе не нужен, так как, выйдя к камням, я увидел метрах в двухстах растянувшуюся колонну посольских. Возглавлял шествие Иванов, морда которого насыщенно пламенела, что было заметно даже на таком расстоянии. М-да, сразу видно кабинетных работников – несколько километров по горам – и они дышат так, что аж здесь слышно. А нам ведь еще двоих… отставить – троих на себе выносить нужно. Ну да как-нибудь вытянем: вниз тащить – это не вверх топать. Свистнув и помахав рукой, чтобы привлечь к себе внимание, я показал, куда им подходить, а сам вернулся обратно и объявил Примакову: – Наши идут. Сейчас ребятам первую помощь окажут, и вниз двинем. И еще… Я тут с пленными переговорил, и знаешь, кем они оказались? Старшина испуганно глянул на меня. – Неужели просто эсэсовцами из охраны? – Да нет, парень. И ваши жертвы, и жертвы десантников, которые остались прикрывать ваш отход, считай полностью оправданы. Можно сказать, что вся гемпфельская операция проводилась из-за этих «языков». Кныш сначала не понял, а потом потрясенно протянул: – Вы хотите сказать, что Браун… – Угу, именно так. Вон тот, с подбитым глазом, – я кивнул на пленного, – и является Зевсом. Так что, ребята, крутите дырочки! По совокупности это на «Ленина» тянет! А если наградной лист толково составить, то бери выше! – Офигеть! Неужели нам самого Брауна поймать повезло?! Вот кто бы знал, когда мы за беглецами уходили, что это такая шишка окажется… В общем, пока Примаков восторженно крутил головой и сожалел, что остальные ребята в отрубе и не с кем поделиться радостью, до нас таки доползла команда спасателей. Докторша – Вероника Афи… Амфиби… блин, язык сломаешь! В общем папу у нее звали Амфибрахий, поэтому я, один раз назвав ее Амфибиевной, решил больше не рисковать и называл посольского медика по имени, но на «вы». Короче, врачиха тут же развила бурную деятельность и принялась ширять бессознательных «невидимок» со скоростью работы «катюши». Благо шприцов в стерильных боксах у нее было с собой несколько штук. Но, как она сама сказала, это было в основном обезболивающее, и с ранеными надо было что-то решать быстро и кардинально. Услышав ее слова о том, что так ни разу и не пришедший в себя боец с пулевым ранением в живот может умереть в любую минуту, мы решили с переодеваниями не возиться вообще, а просто дали немцу и двум диверсантам (Ворон к этому времени пришел в себя и заверил, что дойдет до машин своим ходом) брезентовые плащи, похожие на тот, в котором ходил Кузьмич из известного фильма, и двинули вниз. По пути Вероника все причитала, что у них нет условий для проведения столь сложных операций, но я, заранее обдумав эту проблему, сказал, что задействую родственные связи. Карл мужик нормальный, да и сейчас просто кровно заинтересован в том, чтобы показать «добрую волю» перед началом крупного сотрудничества с русскими. Поэтому не только раненых в полицию не сдаст, но еще и докторов в своей клинике найдет, которые будут крепко держать язык за зубами. Так что нам сейчас главное раненого живым до города довезти… Сразу скажу: довезти получилось без проблем. И Карл, быстро врубившийся в ситуацию, оказался на высоте. Когда мы из посольства позвонили ему, он тут же приехал и, выяснив у Вероники характер ранений наших бойцов, сказал, что срочно будет готовить обе операционные, после чего велел везти к нему всех четверых «невидимок». Попросил только, чтобы «ходячие» были переодеты в гражданку, а с лежачих срезали форму и просто накрыли одеялами. Ну это как раз понятно – необходимо избежать ненужных слухов и пересудов, которые могут возникнуть, если кто-нибудь увидит советскую военную униформу. А я уже глубоким вечером, разрулив с ранеными и оставив Иванова составлять шифровку командованию относительно личности захваченных «языков», вернулся к Хелен. Ведь как ни крути у меня еще оставались почти сутки законного отпуска… Глава 6 – Ну что, «батя», повидал жену и наследника? А когда ты их нам показывать будешь? – Да хоть сейчас, – я достал фотографию и сунул под нос Геку, – смотри и завидуй! Пучков, оглядев фото и передав его Максу, возмущенно сказал: – Я имел в виду – вживую. Тем более что тут не видно ни черта! Тебя видно, Елену видно, а на руках у вас сверток какой-то. Хоть бы лицом его развернули к фотографу! Кстати, Елена стала еще красивее, чем на предыдущей фотографии. – Что бы ты понимал, щегол пестрожопый! – Та! Тофарищ полковник прафф. Ты рассуштаешь, как совсем юнге… м-м-м… молотой. Глафное, не фитимость, а наличшие! И наличшие репенка гофорит о том, что командьир поменьял статус и тепьерь он «патя», а не счьеголь пьестро… пьиастро… – Ой, немчура, ты бы молчал, а то язык сломаешь! – С этими словами Лешка пихнул Шмидта в бок и жадно спросил: – А как там вообще все было? Ну в Швейцарии. Свадьба и все такое прочее? И главное – как ты умудрился там Брауна поймать? А то Гусев позавчера об этом сказал, но очень туманно, так как сам толком деталей не знает. – Я тут совсем не при делах. Зевса отловили люди Каменева – «невидимки» с Первого Украинского, ну а мы их вытаскивали. Так что ракетный барон был просто неожиданным довеском к спасательной операции. Но рассказывать обо всем буду, когда приедем и все соберутся. Отметим возвращение под подарки и рассказ. – Подарки это хорошо… – Гек с удовольствием поглядел на свою руку, украшенную «Омегой», и поинтересовался: – А ты всем одинаковые взял? – Угу, а то еще передеретесь между собой, выясняя у кого лучше. Зато теперь – никаких головняков: они только номерами отличаются. – Но этто феть дороко, сразу столько часофф покупат? – Не дороже денег. – Оглянувшись на бережливого Макса, который как раз в этот момент тоже смотрел на новенькие часы, я спросил: – Лучше расскажи, что значат твои погоны и каким это макаром обер-лейтенант вермахта умудрился получить лейтенантское звание в нашем ведомстве? Ты ведь, когда в Алленбург на побывку отправлялся, ехал просто вольнонаемным служащим. А теперь, что я вижу – Максимилиан Шмидт стал советским офицером! – О, этто отшень интересный и неожиданный история! – Ну так расскажи! Нам ведь еще долго ехать… Кстати, – повернувшись к Геку, поинтересовался я: – Леха, долго или нет? И вообще, где конкретно база находится? – Наш фольварк? Недалеко от Карлсруэ. Точнее, в восьми километрах к северо-востоку от города со смешным названием – Баден-Баден. Наверное, для особо тупых придумали, кто с первого слова не просекает! Я там уже был – красиво, и вода горячая прямо из-под земли шурует, вот, наверное, поэтому в городе банно-прачечные подразделения с четырех дивизий и штаб армии расположились – все места заняли. Ну а мы, как обычно – на выселках, от цивилизации подальше. Услыхав о знаменитом в моем времени крутом курорте в таком неожиданном контексте (вот кто бы мог тогда помыслить, что его источники отлично подходят для стирки солдатского белья и портянок), я лишь потрясенно крякнул, а Макс ворчливо сказал: – Этто не тля тупых. Просто семля насыфается Баден-Вюртемберг, и отшень часто гофорили про этот корот: Баден в Бадене. А с трисать перфого кода его стали официально насыфать Баден-Баден. И фоопще, фам интересно про эттот курорт слушат или про то, как я опьять стал официером? – Конечно, про тебя! Это Гек меня отвлек! Ну давай, рассказывай! Шмидт еще пару секунд обиженно шевелил бровями, но, видя мой неподдельный интерес, начал свою историю. Оказывается, вернувшись от сестренок, он застал базу спецгруппы Ставки в полузамороженном состоянии. Из основного состава осталась только часть связистов и подразделение охраны. А самое главное – никто не мог толком сказать, куда все делись. Говорили, что мы укатили куда-то в тыл, но куда именно и зачем никто не знал. Потом они перебрались под Штеттин. Макс рассчитывал встретиться с нами там, но обломился в своих надеждах. И если связисты хоть как-то были заняты, обеспечивая действия осназа в Свинемюнде, то Шмидт чувствовал себя отрезанным ломтем и постепенно стал всерьез беспокоиться за свою дальнейшую судьбу. Нет, того, что по окончании войны его могут посадить в лагерь для военнопленных, он не боялся. Немец достаточно хорошо понимал статус нашей группы и поэтому подобную судьбу для себя исключал. Только будущее один черт рисовалось весьма туманным. Максимилиан был отличным сапером и больше в жизни ничего толком не умел. Поэтому на гражданке даже не представлял, куда податься. Можно было, конечно, двинуть в горнодобывающую отрасль, где подрывники нужны и в повседневной жизни, но тут возникали сомнения по поводу того, насколько бескровно его отпустят из НКВД. Останься он сапером-инструктором, коим был полгода назад, уволили бы без проблем, но после того как бывший офицер вермахта поработал с людьми из спецслужб, его будущее оказалось под большим вопросом. Вот так, находясь в тревогах, наш немец и встретил приказ о передислокации группы на юг в зону ответственности Второго Украинского фронта. А прибыв в Нюрнберг и встретившись там с Гусевым, Шмидт получил предложение, о котором не мог и мечтать. Серега сказал, мол, непосредственное руководство решило, что Макс человек достаточно надежный, знающий и отлично себя зарекомендовавший. А так как в немецких военных училищах уровень обучения практически не отличался от советских, то было принято решение, в случае согласия Максимилиана Шмидта продолжать службу в органах НКВД, присвоить ему звание лейтенанта и оставить в нашей группе. Услышав это, я только удивленно покрутил головой. Ну Колычев – мужик! Видимо переговорив с Серегой, он решил взять на себя эту ответственность, и теперь я наблюдал совершенно счастливую морду Шмидта, который наконец-то обрел почву под ногами. Интересно только, как же быть с гражданством? Он ведь чистопородный немец, и даже если ему дадут гражданство СССР, как он потом к сестрам ездить будет? Хотя что-то мне подсказывает, уж куда-куда, а в Германию из Союза проехать можно будет совершенно без проблем. Иван Петрович как-то обмолвился, что с Чехословакиями, Венгриями, Польшами и прочими Румыниями мы еще будем разбираться, а вот Германия уже никогда воевать с нами не будет. Не знаю пока, что он имел в виду, вряд ли полную ее советизацию, но говорил очень уверенно. Так что там дальше видно будет, а сейчас я очередной раз поздравил Шмидта с новыми погонами и, уступая настойчивому канючанию Гека, стал рассказывать, каково это иметь в родственниках иностранных миллионеров. Потом, вспомнив часы, проведенные с Аленкой перед отлетом, я замолк и только глупо улыбался, щурясь, как объевшийся сметаны кот. Тактичный Макс промолчал, а Пучков, глядя на мою физиономию, заметил: – Вот прямо так и хочется предложить тебе съесть лимон. Столько счастья на лице я давно уже не видел! Хотя правильно. Ведь если исходить из пословицы, большую часть жизненной задачи ты уже выполнил! Шмидт заинтересовался: – Какой послофицы? – А такой – у нас говорят, что каждый уважающий себя мужчина должен посадить дерево, построить дом и вырастить сына. Вот теперь Илье осталось только дерево посадить! Макс на несколько секунд задумался, а потом выдал: – Интсересно полючается… Вет если пы фсе так телали, то ф России люти жили ф испах ф глухом лесу… И жили пы там только отни мушики… От такой неожиданной интерпретации старинной мудрости Пучков вытаращил глаза, не находя слов, а я заржал и подытожил: – Вот и следуй после этого старинным заветам! Таким макаром и до голимого непотребства докатиться можно… – А потом, меняя тему, поинтересовался у Гека: – Ты лучше скажи, что в окруґге творится и зачем нас вообще в эти дивные места определили? Тут вроде поблизости боев уже не ожидается, так как ближайшие вооруженные фрицы только во Франции остались. Лешка, обиженный тем, что я поддержал не его, а Макса, сделал серьезную морду и начал скучным голосом просвещать: – После полного блокирования Берлина основные бои идут по линии Люксембург–Кассель–Магдебург–Ганновер–Бремен. Это в центре и на северо-западе. Здесь у нас фрицы было заняли оборону за Рейном, но войска Первого и части Второго Украинских фронтов, сходу форсировав водную преграду, сломили сопротивление гитлеровцев и освободили первый крупный французский город – Страсбург. – Леха, сейчас в лоб дам! Я последние пять дней в Вене летную погоду ждал и сводок наслушался – во! – Я провел ладонью по горлу. – Так что не зюзюкай, а толком скажи, чем мы тут заниматься будем? – Здесь – ничем. А вот южнее, почти на границе со Швейцарией, должны блокировать какую-то «дорогу». – Пучков, ты что – докладывать разучился? Так я сейчас быстро научу! Какую еще в жопу дорогу? – Не дорогу, а «дорогу». И чего ты сразу орешь? Основная задача состоит в том, что мы должны перекрыть путь эвакуации нацистских шишек из рейха. Этих путей несколько существует, вот наша разведка и накопала, что через Альтхайм и далее на Констанц, возможно, станут уходить крупные немецкие чины, сейчас попавшие в зону оккупации. Я сначала хотел было сказать, что это глупости и соображающие фрицы будут сматываться через порт Вильгельмсхафена, чтобы уж сразу до Аргентины драпать, но потом задумался. А те, кто сейчас оказался отрезан линией фронта от этого северного порта? Им что, через тылы наших войск, а потом и через передок пробиваться? Нет, они не дураки, и поэтому все, кто сейчас оказался в зоне, оккупированной советскими войсками, станут рваться в Швейцарию – последний для них островок спокойствия в пылающей под ногами Европе. Это запертым в Берлине четырем «Г» хорошо – прыгнул в чудом сохраненный от бомбежек «шторьх», и ты уже за Магдебургом. Хотя наши сейчас активно срезают магдебургский выступ, и через несколько дней «шторьхом» уже не обойдешься. Элементарно – горючки не хватит долететь до территории, контролируемой вермахтом. Но этот ход все равно – для самых крупных бонз. А тем, что помельче, что делать? Правильно – только Швейцария или Франция и остается. В стране сыров можно отсидеться, пока все не утихнет, ну а во Франции, если не повезет добраться до Испании к генералу Франко, – сдаться союзникам, которые к немцам относятся гораздо мягче русских. Американцев, помня про их людоедский «план Моргентау», фрицы, правда, побаивались, зато к англичанам рвались всей душой. Одно непонятно… – Гек, помимо нас, кто еще работать по этой теме будет? – Говорят, что десять–двенадцать террор-групп Второго Украинского, полк восьмой дивизии НКВД и два батальона пехоты c восемьдесят четвертой стрелковой. «Внутряки» с армейцами блокпосты организуют еще и превентивные прочески, а мы с «невидимками», как обычно – в свободном поиске. Понятно… Ну посмотрим, посмотрим. Может, и повезет какого-нибудь Шелленберга, а то и Кальтенбруннера за яйца поймать. Но эти мысли я оставил при себе и пробурчал: – Знать бы такое дело, лучше бы с Хелен лишнюю неделю провел, а потом до вас за три часа на машине доехал. А тут вместо общения с семьей почти неделю круги давал через половину материка. Вот уж действительно – кабы знать, где упасть… Распрощавшись с родными, я вместе с Примаковым, оставив раненых в клинике, а «языков» в консульстве (их во избежание ненужных вопросов собирались вывозить из Швейцарии какими-то тайными тропами, на автомобиле), загрузились в самолет и благополучно приземлились в Линце. Там старшину уже поджидало его армейское начальство, а я последовал дальше, на восток. Почти сутки потерял во Львове из-за дождя, но ожидание было скрашено двумя развеселыми капитанами из 127-го ИАП, возвращающимися в свою часть после ранения. Потом – Москва. Почему-то думал, что мои ребята еще там, но выяснилось – они уже неделю как убыли. Иван Петрович был в командировке аж на Дальнем Востоке, поэтому, сдав диппаспорт, написав отчет и получив обратно свои документы, я согласно новому распоряжению убыл почти туда, откуда прилетел – в Вену. И там влип в нелетную погоду. Пять дней, матерясь, в сопровождении приданного комендантом летехи я гулял по городу, ожидая, пока хляби небесные просохнут. Зато пива напился вволю и полетел не в Регенсбург, как планировалось изначально, а сразу на аэродром под Карлсруэ, где меня и встретили перебазировавшиеся к этому времени из Регенсбурга ребята. Точнее Гек и Макс, которого я не видел уже почти месяц. Парни прикатили на новеньком 67-м «ГАЗоне», оборудованном дугой с турелью под пулемет и, невзирая на крики дежурного, выперлись на поле на машине. Как выразился Пучков – «чтобы тебя, как наркома, возле трапа встретить». В результате этих действий я был встречен громкими воплями дежурного, которые были слышны даже сквозь шум останавливающихся винтов. Когда вышел, даже не понял, что происходит и почему столько матов? Тем более что сразу пришлось отбиваться от пытавшегося повиснуть на мне соскучившегося Лешки. При его росте попытка зависа на командире смотрелась просто смешно, поэтому скандальный дежурный удивленно замолк, а когда я пообещал наказать подчиненных своей властью, недоверчиво хмыкнув и оглядев комбезы нарушителей спокойствия, сказал: – Вот разведка, вечно у них все не по-людски. Ладно, замнем… Но в следующий раз, если такое повторится, рапорт напишу! После чего утопал в свою будку. А я, избавившись от повизгивающего Гека, пожал руку довольно улыбающемуся Максу и тут же, вручив обоим презенты, запрыгнул в машину… Пока ехали до точки, крутил головой, разглядывая пейзаж за окном и людей. М-да, никакого отличия. Меня еще в Швейцарии удивило – разницы между страной банков и юго-западной Германией я не увидел. Дети, да и многие взрослые, рассекают в кожаных шортах на широких лямках, шляпы эти, с идиотским перышком, так же в моде, архитектура идентичная, язык… Да и вообще – эти места гораздо больше отличаются от Восточной Пруссии, чем от Швейцарии. А это значит, что при наличии документов любой нацист может совершенно без проблем затеряться на сопредельной территории, и никто его сто лет не вычислит. Да и что собой представляют швейцарские пограничники я уже понял достаточно хорошо, поэтому наша работа здесь действительно необходима. Хотя, честно говоря, я бы предпочел район Берлина. Уж очень хочется на колонне рейхстага что-нибудь написать от себя лично. Правда, там сейчас затишье – город блокировали и чего-то ждут. Немцы несколько раз предпринимали попытки извне разрушить блокаду, но ничего у них не вышло. Просто сил не осталось, так как в Польше, при окружении они потеряли практически всю группу армии «Центр». При сокращении линии фронта сопротивляемость вермахта, конечно, возросла, но это уже не играло особой роли. Фольксштурм и остатки вермахта ничего не могли противопоставить обученным и опытным бойцам Красной Армии. Можно было, конечно, все закончить одним ударом, только командование берегло людей, предпочитая постепенно перемалывать живую силу и технику противника артиллерией и авиацией. Но это на северо-западе Германии. А вокруг Берлина – тишина с боями местного значения. Тишина, наступившая после взятия Зееловских высот. Точнее не взятия, а превращения этого так и недостроенного укрепрайона в лунный пейзаж. Войска Первого Белорусского в лоб на них не поперли, а нанесли фланговые удары с севера и юга, при этом израсходовав практически весь фронтовой резерв боеприпасов, но эти самые боеприпасы сейчас ускоренными темпами подвозятся. Зато наши потери в живой силе при проведении этой операции – одни из самых незначительных за все время наступательных боев. Из чего я сделал вывод, что Георгий Константинович, если его не гонят вперед категорические приказы и карьерные побуждения, вполне умелый и знающий комфронта. Только непонятно пока, что будет после пополнения резервов? Штурм Берлина? Так в нем сейчас окопался почти полуторастотысячный гарнизон, и город представляет собой довольно крепкий орешек. В других местах немцы сдаются пачками (особенно на западе, где продвижение союзников сдерживают не боевые действия, а скорость подтягивания тылов), а вот в столице рейха сдаваться пока не желают. И на севере тоже – за каждый фольварк цепляются. Только там все равно проще – при совершенно полном господстве в воздухе советской авиации их быстро запинают. Но что делать с Берлином? В щебенку раскатывать вроде как жалко, ведь это уже как ни крути – свое. Да и гражданских там больше миллиона, и если их покрошить, то потом новые отношения будет выстраивать несколько сложнее. Только своих солдат, которые могут погибнуть при штурме отлично укрепленного города, жаль гораздо больше. Наверное, поэтому там сейчас и тишина – советское командование крутит этот город в руках, как того колобка, думая при этом, – «хоть бы пукнул, чтобы дырочку увидеть». А Геббельс заливается соловьем. Правда, у него не просто башню снесло, а остатки мозгов испарились, потому что главный пропагандист рейха в последней речи заявил, что у них сейчас очень выгодное стратегическое положение и руководство страны, собрав вокруг себя наиболее боеспособные части, сначала перемелет русские орды в городе, а потом отбросит их за пределы фатерлянда. Ага – особенно если учесть, что в Греции боевые действия практически прекратились, в Югославии и Австрии тоже. Восток, юг и центр Германии тоже наш. Во Франции немцы сдаются ударными темпами… В общем, больной человек, хотя что ему еще говорить? Вундервафлей грозился. Тем, что англичане с американцами не допустят большевистских упырей в Западную Европу, тоже все уши прожужжал. Мистику вспоминал, про божественное вмешательство трындел. Ничего не помогло… В общем, приемлемо фантастические варианты закончились, осталось только полный бред нести. А вот партайгеноссе Гитлера что-то уже дней пять как не слышно. Я прямо волнуюсь. Ну как бесноватый решит соскочить и яд сожрет, как это в моем времени было? Кого тогда вешать будем? Конечно, на то, что наши возьмут фюрера живьем, надежды было очень мало, но хоть помечтать-то можно?