– Вы говорили что-то насчет документов по результатам испытаний? Фух! Вот оно! А то я уже было напрягся, думая, что до конца не смог просчитать этого человека. Но его вопрос поставил все на свои места, поэтому я вежливо ответил: – Разумеется, я вам сейчас их предоставлю. Для этого и привез… После чего, пройдя в свою комнату, передал бумаги Нахтигалю, который с загоревшимися глазами ухватил папку и опять убежал в свой кабинет, а я остался с Аленкой нахваливать ее покупки. «Невестин синдром» мою милую давил в полную силу, поэтому она даже толком не поинтересовалось, о чем мы говорили с ее отцом. Спросила только все ли нормально и тут же начала крутиться передо мной, примеряя обновы и нервничая. Я как мог успокаивал любимую, а потом все эти чулочки, оборочки и причитания меня так распалили, что просмотр пришлось прекратить и заняться более интересным, с моей точки зрения, делом… * * * День перед свадьбой ознаменовался совсем уж запредельной суетой и встречей с красноглазым Карлом. Он, судя по всему, полночи вникал в документы и сейчас выглядел слегка помятым, но исключительно довольным. Настолько, что пару раз, обращаясь ко мне, назвал «сынком». А когда чуть позже, после того как я смотался в консульство и, передав через шифровальщика результаты переговоров в Москву, получил ответ, Нахтигаль выглядел вообще тройным именинником. Просто в ответе говорилось, что уже через неделю в Берн для начала консультаций прибудет представитель Внешторгпредства. Карл даже предложил отметить это событие так понравившимся мне коньячком, но на него тут же наехали с двух сторон. Жена и дочка мягко намекнули, что свадьба важнее каких-то там дел и чтобы он не смел меня отвлекать. Только мы все равно отвлеклись, запершись у него в кабинете. Совсем ненадолго, буквально на полбутылочки, после чего будущий тесть умотал по своим делам, а я опять двинул в консульство, которое на глазах превращалось в посольство. Как раз сегодня прибыл спецрейс с очередными посольскими работниками, и штат нашего представительства скачком увеличился чуть ли не в два раза. Встретившись с Ивановым, я озвучил последние рекомендации по поводу мероприятия завтрашнего дня и со спокойной душой отбыл домой. А вечером меня выперли в гостевую спальню. И это сделала не какая-то там теща, а моя зеленоглазка собственноручно! Объяснив что, дескать, так положено и все такое прочее. Пусть очень ласково, с чмоканьями и поглаживаниями, но факт остается фактом. Я так растерялся, что даже не стал спорить и ушел, куда послали, утешая себя мыслью, что завтра все закончится и Лена снова превратится в нормального человека. Кстати, она еще очень даже неплохо держится. Неоднократно, еще в своем времени, наблюдая, как готовятся свадьбы, я и не такое видал. Девки в этот период как с цепи срывались, выделывая настолько умопомрачительные кренделя, что мужики с трудом отгоняли мысль: «Да на кой черт мне вообще вся эта бодяга нужна?» Я от подобной мысли был далек, а то что на один день меня отлучили от тела, можно пережить, чтобы не нарушать какую-то замшелую традицию. Хотя логику в этом поступке обнаружить трудно – в кроватке ребенок сопит, а они традиции блюдут. Но какая может быть логика в женских поступках? Правда, есть еще вариант, что это я что-то недопонимаю, а остальные поступают совершенно правильно. Да ладно, чего там голову ломать, и вообще – утро вечера мудренее… А следующий день был днем «Ч», и меня начало колбасить с утра. Были бы рядом мужики, ни о каком внутреннем мандраже и речи бы не шло, но вот в одиночку, когда даже не с кем отвлечься, дискомфорт очень даже чувствовался. Я постоянно опасался ляпнуть что-нибудь не то как в мэрии, так и в церкви, но потом, посмотрев на Аленку, которая волновалась еще сильнее, меня почему-то разобрал смех – и тут же напряжение отпустило. Поэтому уже в середине церемонии венчания я начал комментировать ей на ушко действия напыщенного католического попа, втирающего нам что-то насчет царствия небесного. Уж очень он выглядел сейчас боголепно, поэтому я не смог удержаться, особенно вспомнив нашу первую встречу. При знакомстве этот чопорный священник начал было кочевряжиться, пытаясь мне втереть, что перед обрядом нужно пройти целую массу предварительных обучений и церемоний. На подобную фигню времени у меня, разумеется, не было, поэтому, сделав морду кирпичом, я просто назвал фамилию будущей новобрачной, которая была одной из самых влиятельных его прихожанок, и пояснил, что если он и дальше будет ерепениться, то я, как человек сугубо нерелигиозный и просто идущий на поводу у невесты, проведу сие мероприятие в православной церкви. Там подход, мол, гораздо более либеральный. А уж будущую жену (особенно, если от этого зависит такая вселенского масштаба вещь, как свадьба) я всегда убедить смогу. Поп глянул на меня и, поняв, что шутить я вовсе не намерен, довольно быстро сдулся. Наверное, межконфессиональные раздоры значили для него гораздо больше, чем общие правила поведения. Ну и сумма пожертвования тоже не последнюю роль сыграла… И вот, глядя на этого крохобора, я начал шептать на ушко моей зеленоглазке что-то вроде: – Как почетный святой, почетный великомученик, почетный папа римский нашего королевства приступаю к таинству обряда… Невеста, с каждой секундой все больше и больше превращающаяся в жену, сначала делала страшные глаза, но потом, не выдержав, прыснула и, слегка двинув меня локтем в бок, тихонько сказала: – Все. Я уже нормальная. Спасибо тебе, милый. А кого ты сейчас цитировал? Не объясняя, что это слова короля из «Обыкновенного чуда», я шепнул: – Потом расскажу… А в том, что Лена стала прежней, я убедился уже на банкете, когда услышал, как она легко и звонко смеется в ответ на слова нашего консула. Вообще, гостей было не очень много, и как минимум четверть из них составляли мои типа «коллеги» из русского консульства… или уже посольства? Нет, вроде их еще не переименовали. Да и какая по большому счету разница, главное, что свадьба близилась к концу, а вместе с ней и сопутствующая нервотрепка. Гулять до утра тут было не принято, поэтому уже часов в восемь все начали расходиться. Говоря про всех, я имею в виду даже Карла и Алекс, которые намылились в свой загородный дом, обещая вернуться только послезавтра утром. Мне это показалось несколько неудобным, но теща сказала, что в данном случае надо думать не о удобстве, а о ребенке. Загородный дом не был подготовлен для того, чтобы принять в нем младенца, поэтому туда поедут они с Карлом, а мы с малышом останемся здесь. Аленка добавила, что этот вопрос давно решен и что, мол, незачем смущаться. Поэтому, вернувшись домой и отпустив прислугу, мы с удовольствием скинули с себя парадно-выходную одежду, повозились с Иваном и, когда наши сюси-пуси утомили пацана настолько, что он крепко уснул, устроили себе брачную ночь. Пусть далеко не первую, но от этого не менее захватывающую… Глава 5 А наутро нас разбудил телефонный звонок. Благо хоть не всех – Ванька так и продолжал дрыхнуть в своем зарешеченном жилище, а мы с женой подскочили и слегка очумело уставились друг на друга. Потом она, соскользнув с постели, быстро подняла трубку и несколько секунд слушала, что ей там говорят. Затем с удивлением протянула телефон мне: – Это тебя, из консульства… Не понял? С чего бы вдруг мне сюда трезвонить стали? Да еще в шесть утра? Ну пусть не в шесть, а без пятнадцати семь, но один фиг – рано. Я, конечно, не требую себе медового месяца, но хоть один день у меня может быть? Хотя просто так сюда звонить бы не стали. Значит – что-то случилось. От этой мысли я окончательно проснулся и, подпрыгнув, взял трубку из рук Хелен: – Да, Лисов слушает. На том конце провода Иванов (а это был именно он) смущенно кашлянул и, извинившись, сказал: – Товарищ Лисов, вам необходимо срочно приехать в посольство. Машина за вами уже вышла и вот-вот подъедет. Пожалуйста, не задерживайтесь – время очень дорого. Опаньки, точно случилось, просто так меня бы не дергали, да и голос у Василия Макаровича слишком напряжен. Приняв эти мысли к сведению, я поинтересовался: – А вкратце не просветите, к чему мне готовиться? Я, понимая, что по телефону ничего мне говорить не станут, задал свой вопрос просто для того, чтобы знать – мне с семьей прощаться надолго или до послезавтрашнего отлета я еще вернусь? Видимо, Макарыч просек подоплеку вопроса, так как ответил: – Необходима ваша консультация. Думаю, много времени это не займет. – Понял. Сейчас одеваюсь и выхожу. После чего начал быстренько напяливать свои шмотки, которые, в отличие от военной формы, совершенно не были приспособлены для экстренного облачения. Особенно – галстук. Умница Аленка, которая молча наблюдала за моим одеванием, подошла и, помогая завязать узел, тихо сказала: – Мне очень хочется надеяться, что этот звонок не отнимет тебя от нас еще на полгода… Чмокнув ее руку, которой она поправляла воротник рубашки, я ответил: – Все нормально, милая. Просто им какая-то консультация срочно понадобилась. Да и самолет мой только послезавтра, а наземным транспортом из Швейцарии пока не выбраться. Так что без основательного прощания, – я подмигнул и крепко прижал жену к себе, – ты от меня не избавишься! – Дай бог… Хелен сделала попытку улыбнуться, однако неудачно, так как в этот момент у нее из глаз одна за другой побежали частые слезинки. Я, вздохнув, вытер ей щеки ладонью и сказал: – Ну не надо. Ты ведь теперь – жена офицера. А у меня вся работа в разъездах заключается. Что, каждый раз вот так плакать и нервничать будешь? Даже если я из дома на два часа выйду? Жена, посмотрев мне в глаза, твердо ответила: – Буду! И не считай меня дурочкой. Когда военного человека вот так вызывают из дома, то нет никакой гарантии, что дела службы не призовут его чуть ли не на другой конец света! Одна надежда: твой самолет действительно только послезавтра прилетает, и без прощания мой муж не уедет… – А потом вдруг, слегка округлив глаза, ойкнула и выпалила: – Ты же без завтрака! Айн момент! После чего, отлепившись от меня, накинула халат и рванула из комнаты. Немного удивившись ее скоростям, я пошел следом. А Елена уже лихо шуровала на кухне, с молниеносной скоростью кромсая хлеб, ветчину и сыр на бутерброды. Прислонившись к косяку, я с улыбкой смотрел на нее, думая про себя, что с подругой жизни ни фига не ошибся. Никаких тебе истерик, криков и соплей. Понимает, что в этом случае никак на ситуацию повлиять не сумеет, и делает то, что в ее силах. В данном случае: готовит еду в дорогу. Еще не знает, куда я еду и зачем, но вот то, что мужик должен быть сыт, знает хорошо. И еще знает, что человека перед отъездом расстраивать – последнее дело. Поэтому и держится. А свое отревет после моего ухода… И если я вернусь сегодня, то мы вместе посмеемся и над тренировкой прощания, и над этими заворачиваемыми в плотную бумагу бутербродами… А Хелен, увидев, что я поглядываю в окно на подъехавшую машину, быстренько закончила заворачивать пакет и, передав его мне, сказала: – Все. Теперь ты готов. Я не знаю, зачем тебя вызывают, поэтому просто хочу попросить – береги себя, любимый! Мы с Ваней тебя будем очень сильно ждать. После чего так поцеловала, что полковник Лисов чуть было не стал дезертиром, наплевавшим на воинский долг с высокой башни. Но справившись с собой и оторвавшись от восхитительно податливых губ, я дотронулся пальцем до ее щеки, стирая вновь побежавшие слезы и очередной раз пообещав скоро вернуться, выскочил на улицу… А чуть позже, когда мы выруливали с подъездной дорожки, я спросил у сидящего за рулем Панарина: – Степан, что там случилось? Из-за чего меня дернули? Тот пожал плечами. – Толком даже не скажу. Знаю, что час назад в консульство прибыл один наш товарищ, из местных. – Агент? – М-м-м… вы знаете, об этом вам Иванов пусть сам говорит. А я могу лишь доложить, что тот человек работает лесником почти на границе с Германией. И вчера вечером, возвращаясь домой, он услышал перестрелку. Короткую, но интенсивную. Бинокль у лесника был с собой, поэтому он смог увидеть, как небольшая группа вооруженных людей уходила в глубь швейцарской территории. – И что? Может, это фрицы с местными пограничниками побились? – В том-то и дело, что нет. Он испугался и спрятался, когда они проходили мимо него. И услышал русскую речь. – Ну и что, что русскую. Это мог быть кто угодно – начиная от красновцев и заканчивая козлами из РОА. Сейчас ведь все немецкие прихлебатели из рейха впереди собственного визга бегут. А эти, видно, направление немного спутали и вместо Франции сюда ломанулись. Только я все равно не пойму, мне-то зачем звонить надо было? Панарин искоса глянул на собеседника и удивленно ответил: – Вы так интересно сказали – «ломанулись». Я такого выражения раньше не слышал. А что касается этих русских, то по описаниям лесника они очень похожи на бойцов наших террор-групп. Вот Василий Макарович и решил у вас уточнить, как вооружены и во что обычно одеты «невидимки». Мы ведь про них только слышали, а вы, как фронтовик, с ними наверняка сталкивались. Вспомнив нашу своеобычную работу за линией фронта, я вздохнул: – Сталкивался… Только если это действительно «невидимки», то они уже далеко. Волка ведь, как известно, ноги кормят. Видно, фрицы ребят крепко прижали, поэтому они и вынуждены были уйти в Швейцарию. А сейчас эти люди или в Австрии, или опять в Германии. Степан, выруливая на улицу, которая вела к посольству, ответил: – Если бы это было так, то вас бы не тревожили. Но у увиденной группы двое раненых и четверо пленных. Раненые «тяжелые». Их пленные на самодельных носилках несли. И лесник видел, что они все еле идут. А потом бойцы остановились у грота Мартина. Судя по всему, на ночевку. – Что за «грот Мартина»? – Не знаю, наверное, просто какое-то место так называется. – Понятно… Дальше расспрашивать Панарина я посчитал бессмысленным. Сейчас мне Иванов и «лесник» сами все толком расскажут. А заодно объяснят, что со всем этим дальше делать и почему консульские так всполошились? Поэтому последний участок пути мы преодолели, обмениваясь только малозначительными фразами об общем житье в советском представительстве и о вчерашней свадьбе.