— Горе? — В дверях стоял Ник. Он кивнул, чтобы она вышла в коридор. Джейн прошла мимо Ника и направилась в ванную. Она обняла себя. Ее била дрожь. Ванная комната казалась огромной и холодной. Под протекающим окном стояла чугунная ванна. Туалет был древний, с бачком, подвешенным высоко над унитазом. Точно такой же, как в Осло. — Ладно, — Ник закрыл за собой дверь. — Из-за чего вы так разнервничались, мисс Квеллер? Джейн посмотрела на свое отражение в зеркале. Она увидела свое лицо, но это лицо было не ее. Переносица была почти черная. В ноздрях запеклась кровь. Что она сейчас чувствовала? Она уже не знала. Неприятное оцепенение[43]. — Горе? Она отвернулась от зеркала. Посмотрела на Ника. И увидела лицо, но оно как будто тоже было не его. Она почувствовала их связь, которая не была настоящей связью. Он лгал о том, что знал имя Четвертака. Он лгал об их будущем. Он лгал каждый раз, когда делал вид, что ее брат не умирает. А теперь он имел наглость смотреть на свои часы. — Что такое, Горе? У нас не очень много времени. — Времени? — она повторила это слово вслух, чтобы осознать всю его жестокость. — Ты волнуешься о времени? — Джейн… — Ты обокрал меня. — Ее горло сжалось настолько, что она едва могла говорить. — Ты своровал у меня. — Любовь моя, о чем ты… — Я могла бы быть здесь со своим братом, но ты отослал меня. За тысячи километров. — Джейн сжала кулаки. Теперь она знала, что она чувствовала: ярость. — Ты лжец. Из твоего рта выходит только ложь. — Энди был… Она со всей силы ударила его по лицу. — Он болен! — она так громко выкрикнула эти слова, что у нее заболело горло. — У моего брата СПИД, а ты отправил меня в чертову Германию! Ник дотронулся пальцами до своей щеки. Посмотрел на раскрытую ладонь. По лицу его били и раньше. Долгие годы он рассказывал Джейн о насилии, которое пережил в детстве. Проститутка мать. Отсутствие отца. Жестокая бабушка. Долгие годы без крыши над головой. Отвратительные вещи, которые люди заставляли его делать. Презрение к себе, ненависть и страх, что это никогда не закончится, как бы сильно он ни старался убежать. Джейн была знакома с этими эмоциями слишком хорошо. С восьмилетнего возраста она уже знала, что это такое — отчаянно хотеть убежать. От рук Мартина, которые зажимали ей рот посреди ночи. От всех тех моментов, когда он хватал ее за волосы и прижимал лицом к подушке. И Ник знал обо всем этом. Именно поэтому его истории производили такой эффект. Джейн видела, как он проделывает это раз за разом с каждым, кого он встречал на своем пути. Он отражал их самые темные страхи в своих собственных историях. Вот как Ник ловил людей в свои сети: он находил точки соприкосновения. Но сейчас он просто спросил ее: — Чего ты хочешь, Горе? Да, у Энди СПИД. Да, я знал об этом, когда ты уезжала в Берлин. — У Элис-Энн… — У Джейн срывался голос. Она была его девушкой последние два года. Такая милая и преданная. Она звонила каждый день после Осло. — У нее тоже? — С ней все в порядке. Она прошла ИФА[44] в прошлом месяце. — В голосе Ника звучала та же невозмутимость и уверенность, как и когда он врал о том, что знает имя Четвертака. А потом он сказал: — Слушай, ты права насчет всего. И это ужасно. Я знаю, что Энди недолго осталось. Я знаю, что привезти его сюда скорее всего значило ускорить его угасание. И я очень о нем волновался, но у меня есть группа, которая на меня полагается и ждет, что я поведу ее за собой, так что я не могу позволить себе об этом думать. Мне нужно смотреть вперед, или я просто превращусь в бесполезный комок скорби. Я не могу этого сделать, и ты тоже не можешь, дорогая, потому что ты нужна мне. Все думают, что я сильный, но я силен, только когда ты стоишь рядом со мной. Джейн не могла поверить, что в этот момент он решил произнести для нее одну из своих духоподъемных речей. — Ты знаешь, как они умирают, Ник. Ты слышал рассказы. Бен Митчелл — помнишь его? — Джейн говорила очень тихо, будто вверяла ему страшную тайну. — Я заботилась о нем в клинике, но потом его родители наконец сказали, что он может вернуться домой и умереть. Они отвезли его в обычную больницу, и медсестры отказывались прикасаться к нему, потому что боялись заразиться. Помнишь, я рассказывала тебе об этом? Они даже не давали ему морфин. Помнишь? Лицо Ника сделалось суровым. — Я помню. — Он задыхался от жидкости в легких. Он агонизировал почти восемь минут, прежде чем умереть, и каждую секунду из них находился в сознании. — Она замолчала, но Ник ничего не сказал. — Ему было ужасно страшно. Он пытался кричать, хватался за горло, просил о помощи. Никто ему не помог. Его собственная мать не выдержала и ушла из палаты. Помнишь эту историю, Ник? Помнишь? Он сказал только: — Помню. — Этого ты хочешь для Эндрю? — Она ждала ответа, но он снова ничего не сказал. — Он кашляет так же, как и Бен. Так же, как Чарли Брэй. С ним произошло то же самое. Чарли вернулся домой во Флориду и… — Не надо мне пересказывать все в подробностях, Горе. Я уже сказал тебе: я помню эти истории. Да, они умерли ужасной смертью. Все это чудовищно. Но у нас нет выбора. Ей хотелось взять и хорошенько его встряхнуть. — Конечно, у нас есть выбор. — Это Эндрю предложил отослать тебя в Берлин. Джейн знала, что он говорит правду, но она так же хорошо знала, что Ник становится первоклассным хирургом, когда речь заходит о том, чтобы пересадить свои идеи в чужие головы. Ник сказал: — Он думал, что, если ты узнаешь о его болезни, ты… Я не знаю, Горе. Сделаешь какую-либо глупость. Остановишь нас. Остановишь все это. Он верит в то, что мы делаем. Он хочет, чтобы мы это закончили. Именно поэтому я беру его с собой в Бруклин. Ты тоже можешь поехать. Будешь заботиться о нем. Поддерживать в нем жизнь до тех пор, пока… — Хватит, — она больше не могла слушать его болтовню. — Я не позволю, чтобы мой брат задохнулся насмерть в углу этого вонючего фургона. — Речь идет уже не о его жизни, — продолжал настаивать Ник. — Мы говорим о его наследии. О том, как Энди хочет уйти. Говоря его же словами, как мужчина. Вот чего он всегда хотел. Передозировки, петли на шее, таблетки, шприцы, дурные места, плохие люди. Ты знаешь, каким адом была его жизнь. Он бросил ради нашего дела — общего дела. Вот что дало ему силы перестать употреблять, Джейн. Не отнимай у него это. Она сцепила руки, потому что не могла больше этого вынести. — Он делает это для тебя, Ник. Одно слово из твоих уст — и он ляжет в больницу, где сможет умереть спокойно. — Ты знаешь его лучше меня? — Я знаю тебя лучше всех. Энди хочет угодить тебе. Они все хотят угодить тебе. Но это другое. Это жестоко. Он задыхается, как… — Да, Джейн, я понял. Он задохнется из-за жидкости в легких. Он должен будет пережить восемь минут кошмарной агонии, и это кошмар. Но сейчас тебе нужно послушать меня очень внимательно, дорогая, потому что это самая важная часть. Тебе придется выбрать между им и мной. Что? — Если Энди не может поехать со мной, тогда ты должна поехать со мной в его квартиру. Что? — Я не могу тебе больше доверять. — Ник пожал плечами. — Я знаю, как работает твоя голова. Как только я уеду, ты повезешь Энди в больницу. Ты останешься с ним, потому что ты всегда так делаешь, Горе. Ты остаешься с людьми. В тебе всегда была эта преданность. Ты сидишь с бездомными в приютах, помогаешь раздавать бесплатный суп, утираешь слюну умирающих в инфекционном отделении. Я не хочу обзывать тебя маленьким милым песиком — это слишком жестоко. Но твоя преданность Эндрю отправит нас всех в тюрьму, потому что в ту же секунду, как ты войдешь в больницу, полиция тебя арестует и поймет, что мы в Чикаго, а этого я допустить не могу. Ее рот невольно раскрылся. — Я дам тебе только один шанс. Ты должна выбрать прямо здесь и прямо сейчас: он или я. Комната поплыла у Джейн перед глазами. Этого просто не могло быть. Он бесстрастно на нее смотрел, будто она была экспериментальным образцом под стеклом. — Ты знала, что рано или поздно это случится, Джейн. Ты наивная, но не глупая. — Ник немного подождал. — Выбирай. Ей пришлось опереться руками о раковину, чтобы не упасть. — Он твой лучший друг, — сказала она еле слышным шепотом. — Он мой брат. — Я жду твоего решения. Джейн услышала высокий пронзительный звук, как будто ей в череп резко вонзили камертон. Она не понимала, что происходит. Она была в панике, и в ее словах звучал только страх: — Ты бросаешь меня? Рвешь со мной? — Я сказал — он или я. Это твой выбор. Не мой. — Ник, я не могу… — она не знала, как ей закончить предложение. Это снова был тест? Он опять проверял пределы ее преданности? — Я люблю тебя. — Тогда выбери меня.