— А что, если они не станут больше никого искать? — Они должны. Нашего отца убили на наших глазах. Джейн нервно моргнула. — ФБР нас не подведет. Джаспер этого не допустит. Они поймают тех, кто это сделал. Она покачала головой. По ее лицу текли слезы. Именно этого она и боялась. Машину занесло на крутом повороте. Джейн схватилась руками за шею. Тошнота угрожала вернуться. Она выглянула в окно: дома расплывались перед глазами. Она подумала о Нике, потому что только это держало ее на плаву. Джейн должна была перестать сомневаться в нем, даже мысленно. Единственное, чего Ник на дух не переносил, — отсутствие преданности. Именно поэтому он устраивал все эти тесты в Берлине — послал ее в байкерский бар рядом с пропускным пунктом на Борнхолмер, отправил ей по авиапочте пакет кокаина, чтобы она распродала его местным студентам, велел пойти в полицейский участок и сообщить об угоне несуществующего мотоцикла. Ник говорил ей тогда, что устраивает ей тренировки, оттачивает ее навык выживания в опасных ситуациях. То, что ее могли изнасиловать в баре, арестовать за кокаин или обвинить в ложном обращении в полицию, как-то не приходило ему в голову. Или приходило. Джейн ахнула, когда Эндрю едва вписался в очередной поворот. Она вцепилась в ремень безопасности и наблюдала, как он перестраивается из ряда в ряд, почти не глядя по сторонам. Отвлекающие маневры. Они несколько раз ездили до Сан-Луис-Обиспо и обратно, на трех или четырех машинах одновременно, совершенствуя навыки вождения. Ник, разумеется, был лучше всех, но Эндрю не сильно от него отставал. В них жил природный дух соперничества. Оба относились к жизни с опасным пренебрежением, что позволяло им абсолютно невозмутимо набирать скорость и исполнять трюки. Эндрю откашлялся в изгиб локтя, чтобы не отрывать руки от руля. Они заехали глубже в город. Его глаза были привычны к дороге. В ярких солнечных лучах она могла разглядеть на его шее бледный шрам от веревки, на которой он пытался повеситься. Это было три года назад: после того, как он принял слишком много таблеток, но до того, как он вколол себе достаточно героина для остановки сердца. Джаспер нашел его висящим в подвале. Веревка была тонкая — на самом деле обычная бельевая веревка с железной проволокой внутри. Она и содрала кусок плоти с шеи Эндрю. Джейн переполняли горечь и сожаление каждый раз, когда она видела этот шрам. По правде сказать, тогда она ненавидела своего брата. Не потому, что Эндрю был старше или постоянно дразнил ее за узловатые коленки и неумение вести себя в компании, но за то, что почти всю свою жизнь Эндрю был наркоманом и не было на свете ничего, что он не сделал бы в угоду своей зависимости. Он мог отнять деньги у Аннетт. Подраться с Джаспером. Украсть у Мартина. Бесконечное число раз оттолкнуть Джейн. Кокаин. Бензодиазепин. Героин. Мет. Ей было двенадцать лет, когда стало очевидно, что Эндрю — наркоман. И, как все двенадцатилетние дети, сначала Джейн смотрела на его беду только через призму собственных проблем и горестей. Став старше, Джейн приняла тот факт, что вся ее жизнь теперь будет формироваться вокруг ее брата. И что вся ее семья навсегда останется в заложниках того, что Мартин называл «слабостью Эндрю». Аресты, реабилитационные клиники, суды, просьбы об одолжениях, деньги в конвертах, политические инвестиции — все это занимало значительную часть внимания ее родителей. У Джейн и так никогда не было нормальной жизни, но Эндрю отнял у нее любую надежду на мирное, хотя бы иногда спокойное существование. К шестнадцати годам Джейн отказалась от семейных встреч по поводу проблемы Эндрю, от всех этих криков, поисков виноватых, упреков, битья кулаками о стол, скандалов и надежд. И самое страшное — она отказалась от надежд. Может быть, на этот раз ему удастся бросить. Может быть, на этот день рождения, или День благодарения, или Рождество он явится трезвым. И, может быть — может быть, хотя бы один из тех концертов, которые были так важны для Джейн, — тот, на котором ей впервые позволили самостоятельно выбирать музыку, или тот, которому она посвятила тысячу часов практики, — не затмит очередная передозировка, очередная попытка самоубийства, очередная госпитализация, очередная семейная встреча, на которой Мартин будет буянить, Джаспер хмуриться, Джейн всхлипывать, Эндрю умолять еще об одном шансе, а Аннетт упиваться до состояния безмятежного транса. И тут внезапно появился Ник, и Эндрю бросил. Арест за хранение кокаина два года назад открыл им обоим глаза, — но не в том смысле, на который все так безнадежно надеялись. Их арестовал помощник шерифа округа Аламеда. В любом другом случае Мартин добился бы снятия обвинений. Но помощник из Аламеды видел уже слишком много избалованных богатеньких детишек. Он был решительно настроен довести дело до суда, угрожал пойти в полицию, если правосудие не будет исполнено. Именно так Ник и Эндрю оказались в Квеллер Бэйсайд Хоум, последнем доме помощи, из которого вышвырнули Роберта Жено. Там Лора и нашла Ника. Ник представил ее Эндрю. А потом придумал план, который и потребовал наконец от Эндрю немедленной и абсолютной трезвости. «Порше» с визгом затормозил. Они остановились у жилого комплекса — приземистого, низкого здания с хлипкими металлическими перилами вдоль балкона на верхнем этаже. Ник жил не в самом престижном районе, но это было и не самое худшее место в городе. Здесь соблюдали чистоту. Прогоняли бездомных. И все же Джейн злило, что Ник не мог жить в Пресидио-Хайтс вместе с ними. Хотя теперь мог. Ведь так? — Я пойду проверю, — сказал Эндрю. — Ты оставайся здесь. Джейн открыла дверь, прежде чем Эндрю успел ее остановить. Что-то неистово толкало ее вперед и заставляло двигаться. Все сомнения последнего получаса должны были раствориться в объятиях Ника и моментально разрешиться. Чем быстрее она окажется рядом с ним, тем лучше. — Горе, — окликнул ее Эндрю, пытаясь догнать. — Горе, подожди. Она начала бежать, перепрыгнула через бордюр и понеслась вверх по ржавой металлической лестнице. Ботинки жали, и у нее болели ноги, но это было неважно. Она чувствовала, что Ник был в квартире. Что он ждал. Что он, может, спрашивал себя, почему их так долго нет, не бросили ли они его, не потеряли ли свою веру в него. Она потеряла. Она сомневалась в нем. Джейн побежала быстрее. Каждый шаг, казалось, отдалял ее от него. Эндрю спешил за ней, выкрикивал ее имя, просил идти помедленнее, остановиться, но Джейн не могла. Она позволила агенту Данберри засесть у нее в голове. Ник не был самозванцем или лидером секты. Он был бойцом. Его первое воспоминание было о том, как полицейский трахает его мать, не снимая формы, и платит ей героином. Он никогда не знал своего отца. Каждый из вереницы сутенеров избивал его и издевался над ним. Он поменял десяток школ к тому времени, когда отправился автостопом через всю страну, чтобы найти свою бабушку. Она сразу его возненавидела: будила посреди ночи с криками и кулаками. Он жил на улице, а потом оказался в приюте для бездомных и в это время окончил школу. А потом Нику удалось попасть в Стэнфорд, несмотря на все трудности, и доказать, что он сообразительнее и умнее всех тех, кто пытался его оценить. Особенно этого агента Данберри без зубов и в дешевом костюме. — Горе, — крикнул ей Эндрю с другого конца балкона. Он шел очень медленно, потому что не мог больше бежать. Стоя в десяти метрах, она слышала, как он кашляет. Джейн полезла в свою сумку за ключами — не за теми, которые висели у нее на брелке, а за теми, что были у нее на экстренный случай, в специальном кармашке на молнии. У нее так сильно тряслись руки, что она уронила ключи. Она резко нагнулась, чтобы поднять их. Ладони покрылись потом. — Горе, — Эндрю согнулся напополам, уперев руки в колени и пытаясь отдышаться. Джейн открыла дверь. Она почувствовала, будто Земля сходит с оси. Ника там не было. И, самое страшное, его вещей там тоже не было. Квартира была почти пуста. Все его самые любимые предметы — кожаный диван, на котором он провел в раздумьях столько часов, стильные стеклянные кофейные столики, лампа с абажуром, плюшевый коричневый ковер — исчезли. Осталось только огромное пухлое кресло у стены. Прекрасного столового сервиза из стекла и латуни тоже не было. Большой телевизор. Стереосистема с гигантскими колонками. Коллекция пластинок. Стены пустовали: все его любимые картины исчезли, даже те, что нарисовал для него Эндрю. Она практически рухнула на колени, прижала руки к груди, чувствуя, как сердце разрывается на части. Неужели Ник оставил их? Оставил ее? Она закрыла рот руками, чтобы не закричать. На трясущихся ногах дошла до середины комнаты. Не было ни его журналов, ни его книг, ни его обуви, которую он оставлял у балконной двери. Каждая исчезнувшая вещь ядовитой стрелой пронзала ей сердце. Джейн была в таком ужасе, что чуть не упала в обморок. В ее голове носились самые страшные мысли… Он бросил ее. Он понял, что она сомневается в нем. Что она перестала верить в него, пусть даже на минуту. Он пропал. У него передозировка наркотиков. У него появился кто-то другой. Он пытался убить себя. У Джейн подкосились ноги, когда она попыталась пройти дальше по коридору. Ник не единожды угрожал самоубийством, и одна мысль о том, что она может потерять его, казалась Джейн настолько невыносимой, что каждый раз она рыдала, как ребенок, и изо всех сил умоляла его остаться с ней. Я не могу жить без тебя. Ты мне нужен. Ты дыхание в моем теле. Пожалуйста, не бросай меня. — Джейн? — Эндрю наконец дошел до нужной двери. — Джейн, ты где? Дверь в спальню Ника была заперта. Ей пришлось опереться на стену, когда она шла по коридору. Она прошла мимо ванны — только зубная щетка и паста, ни одеколона, ни набора для бритья, ни расчески. Еще несколько стрел вошли в ее сердце. Джейн остановилась у двери в спальню. Она с трудом подняла ослабевшую руку, чтобы взяться за ручку. Ей не хватало воздуха. Сердце хаотично билось. Она открыла дверь. Из ее горла раздался сдавленный звук. Исчезла кровать с пушистым одеялом. Исчезли прикроватные тумбочки с парными лампами. Не было антикварного комода с выдвижными ящиками, который Ник так любовно реставрировал. Только свернутый спальный мешок лежал на голом полу. Дверь шкафа была открыта. Джейн снова заплакала, почти разрыдалась от облегчения, когда увидела, что одежда Ника все еще висит на вешалках. Ник любил свою одежду. Он никогда бы не ушел без нее. — Горе? — Эндрю уже стоял рядом с ней и держал ее под локоть. — Я думала… — Ее колени в конце концов опустились на пол. Ее снова тошнило. — Я думала, он… — Он вернется сюда. — Эндрю поднял ее на ноги и практически вынес из комнаты. Джейн оперлась на него, пока они шли по коридору, еле волоча ноги по голому полу. Он отвел ее в гостиную. Включил свет. Джейн зажмурилась. Даже плафоны были сняты. Только голые лампочки торчали из патронов. Не считая массивного кресла, как с помойки, все, что было дорого Нику, исчезло. Его одежда все еще висела в шкафу. Он не оставил бы одежду. Или оставил бы? — А… — она не могла произнести ни слова. — Эндрю, где… Эндрю прижал палец к губам, показывая, что кто-то мог подслушивать. Джейн покачала головой. Она не могла больше играть в эту игру. Ей нужны были слова, что-то конкретное. — Все в порядке, — Эндрю снова так выразительно на нее посмотрел, будто она упускает что-то важное. Джейн оглянулась в отчаянной попытке хоть что-то себе объяснить. Что она могла упустить в этом пустом пространстве? Пустое пространство.