В прошлые выходные Энди пришла встретить рассвет на веранде вместе с матерью. — Андреа Элоиз. — Лора улыбнулась поверх чашки чая. — Ты знала, что, когда ты родилась, я хотела назвать тебя «Элоиза», но медсестра неправильно меня поняла и записала «Элоиз», а твоему папе настолько понравилось, как это звучит, что мне не хватило духу сказать ему, что имя пишется не так? Да, Энди это знала. Она слышала эту историю прежде. Каждый год, в преддверии ее дня рождения или в день ее рождения, мама находила повод рассказать ей о пропавшей букве «А». Энди прислушивалась, прижавшись к стеклу, но потом все-таки заставила себя двигаться дальше. Ее пальцы так онемели, что она едва смогла вставить ключ в замок. Ее глаза налились слезами. Она была очень напугана. Ей никогда в жизни не было так страшно. Даже в дайнере, потому что там, во время стрельбы, у нее не было времени на раздумья. Энди реагировала, а не анализировала. Сейчас у нее была масса времени, чтобы решить, как действовать, но все сценарии, возникавшие в ее голове, оказывались один ужаснее другого. Может, Капюшон ранил Лору — еще раз. Может, он внутри и поджидает Энди. Может, он убивает ее мать прямо сейчас. Может, он изнасилует Энди. Может, убьет ее на глазах матери. Может, будет насиловать одну, заставляя другую смотреть, и наоборот, или, может, убьет их, а после изнасилует, или… У Энди подкашивались колени, когда она заходила в ванную. Она закрыла дверь, поморщившись от щелчка. На ковер натекла лужица дождевой воды. Она выскользнула из своих кедов. Убрала назад влажные волосы. Прислушалась. Из другой части дома доносилось какое-то бормотание. Будто бы простой разговор. Ни угроз, ни криков, ни мольбы о помощи. Больше похоже на то, что Энди слышала в детстве после ухода в постель. «В следующие выходные по “Фокс” будут показывать концерт Дайаны Кролл. — Ой, Гордон, ты же знаешь, что джаз меня нервирует». Энди почувствовала, что ее веки дрожат, как перед обмороком. Перед глазами все тряслось и прыгало. Звук сердцебиения эхом отдавался у нее в голове, словно сотня баскетбольных мячей, скачущих по спортзалу. Ей пришлось надавить на свое бедро сзади, чтобы заставить себя идти. По большому счету дом представлял собой квадрат, внутри которого подковой изгибался коридор. Кабинет Лоры находился рядом с гостиной — за кухней. Энди пошла в противоположный конец коридора. Она прошла мимо своей спальни, которая теперь была гостевой, не глядя на семейные фото и школьные рисунки, висящие на стенах. — …сделаю все, — раздался голос Лоры. Она говорила твердо и четко. Энди остановилась в гостиной. Только небольшое фойе отделяло ее от кабинета Лоры. Раздвижные двери были полностью открыты. Обстановка этой комнаты была так же хорошо знакома Энди, как и ее жилище над гаражом. Диван, кресло, стеклянный кофейный столик с чашей ароматической смеси, стол, стул, книжный стеллаж, полки с документами, репродукция «Рождения Венеры» рядом с двумя вставленными в рамку страницами из медицинского пособия «Психология и анатомия патологий речи и языка». На столе фотография Энди в рамке. Ярко-зеленый кожаный журнал для записей. Ручка. Ноутбук. — Ну? — произнесла Лора. Она сидела на диване. Энди видела часть ее подбородка, кончик носа, сдвинутые ноги, одну руку, лежащую на бедре, и вторую, закрепленную на талии. Лицо Лоры было слегка приподнято, она обращалась к человеку в кожаном кресле. Капюшон. Его джинсы промокли насквозь. На ковре у его ног образовалась лужа воды. — Давай посмотрим, какие у нас варианты. — У него был глубокий голос. Энди почувствовала, как от его слов все у нее в груди задрожало. — Я могу поговорить с Паулой Кунц. Лора помолчала, а потом сказала: — Я слышала, она в Сиэтле. — В Остине. — Он сделал паузу. — Но попытка засчитана. Повисло долгое, тягостное молчание. Потом Лора заговорила опять: — Покалечив меня, ты не получишь то, что тебе нужно. — Я не собираюсь калечить тебя. Я просто хочу, чтобы ты испугалась до усрачки. Энди почувствовала, что у нее снова дрожат веки. Дело было в его интонации — уверенной, почти веселой. — Вот как? — Лора выдавила из себя неестественный смешок. — Ты считаешь, меня можно испугать? — Зависит от того, насколько сильно ты любишь свою дочь. Внезапно Энди оказалась посреди своей старой комнаты. Ее зубы стучали. Из глаз лились слезы. Она не помнила, как попала сюда. Воздух громко вырывался из ее легких. Сердце перестало биться, а может, билось так часто, что она этого уже не чувствовала. Телефон ее матери должен лежать на кухне. Она всегда оставляла его там на ночь заряжаться. Уходи из дома. Беги за помощью. Не подвергай себя опасности. У Энди тряслись ноги, когда она шла по коридору к задней части дома. Она машинально протянула руку, схватила ручку двери в спальню своей матери, но заставила себя продолжить движение в сторону кухни. Телефон лежал на краю столешницы, с той стороны, которая была ближе к кабинету, в той части кухни, куда падал треугольник света из приоткрытой двери. Они замолчали. Почему они замолчали? «Зависит от того, насколько сильно ты любишь свою дочь». Энди резко развернулась, ожидая увидеть Капюшона, но не увидела ничего, кроме открытого прохода в спальню матери. Она могла убежать. Она могла оправдать свой уход тем, что ее мать хотела бы, чтобы она ушла, чтобы она была в безопасности, подальше отсюда. Это все, чего Лора хотела от нее тогда, в дайнере. Это все, чего она захотела бы от нее сейчас. Энди снова развернулась и оглядела кухню. Она была и внутри своего тела, и в то же время как бы вне его. Она видела себя, идущую за телефоном на дальнем конце столешницы. Холод от плитки обволакивал ее босые ступни. Рядом с боковым входом была вода, вероятно, накапавшая с Капюшона. Взгляд Энди сосредоточился только на мобильном телефоне матери. Она сжала зубы, чтобы они не стучали. Если Капюшон все еще сидит в кресле, от Энди его отделяет метр пространства и тонкая деревянная дверь. Она потянулась к телефону. Осторожно отсоединила зарядку. Медленно вернулась обратно в тень. — Скажи-ка, — произнес Капюшон, и его голос донесся до кухни, — у тебя когда-либо были такие сны, что тебя хоронят заживо? — Он сделал паузу. — Как будто ты задыхаешься? У Энди во рту пересохло. Пневмония. Коллапс легкого. Жуткий хрипящий звук. Паника, когда не получается вдохнуть. Мать до ужаса боялась задохнуться. Ее страх захлебнуться жидкостью из собственных легких был настолько навязчивым, что докторам приходилось давать ей валиум, чтобы она могла заснуть. Капюшон продолжил: — Вот что я собираюсь сделать: я надену этот пакет тебе на голову на двадцать секунд. Ты почувствуешь себя так, будто умираешь, но не умрешь. — Он добавил: — Пока. Пальцы Энди дрожали, когда она нажимала на кнопку главного экрана на телефоне матери. В нем были сохранены отпечатки их обеих. Нажатие должно было разблокировать телефон, но ничего не произошло. — Это как имитация утопления, только без воды, — сказал Капюшон. — Очень эффективно. — Пожалуйста… — Лора поперхнулась этим словом. — Не надо этого делать. Энди вытерла пальцы об стену, чтобы они стали менее влажными. — Стой! — Лора закричала так громко, что Энди чуть не уронила телефон. — Просто послушай. Одну минуту. Просто послушай меня. Энди снова нажала на главный экран. — Я слушаю. Телефон разблокировался. — Не нужно этого делать. Мы можем договориться. У меня есть деньги. — Мне от тебя не деньги нужны. — Ты никогда из меня ничего не вытянешь. О том, что ты ищешь. Я никогда… — Посмотрим. Энди нажала на текстовые сообщения. Диспетчерская служба Белль-Айл внедрила систему «Напиши в 911» полгода назад. Оповещения появлялись в верхней части экрана каждого сотрудника. — Двадцать секунд, — сказал мужчина. — Мне посчитать за тебя? Пальцы Энди отчаянно забегали по клавиатуре. «Сиборн-авеню 419 вооруженный мужчина непосредственная угроза пжлст быстрее». — На улице никого. Можешь кричать так громко, как тебе заблагорассудится. Энди нажала на стрелочку для отправки. — Стой. — В голосе Лоры послышалась паника. — Пожалуйста. — Она начала плакать. Ее всхлипывания звучали приглушенно, будто она держала что-то у рта. — Пожалуйста, — умоляла она. — О господи, пожа… Звуки прекратились. Энди из всех сил прислушалась. Ничего. Ни плача, ни вздоха, ни даже мольбы. Тишина была оглушающей. — Один, — начал считать Капюшон. — Два. — Он сделал паузу. — Три. Дзинь. Тяжелая стеклянная столешница кофейного столика. Мать, очевидно, пиналась. Что-то глухо упало на ковер. У Лоры была только одна свободная рука. Она с трудом могла поднять пакет из магазина.