— Верно. — Анна удивленно покачала головой. — У меня внук веган, — поделилась носительница парика и подмигнула Анне. — Подыщем что-нибудь, вот увидите. Минут через десять они набрали гору корнеплодов и овощей, в основном выращенных неподалеку. А еще — свежие яйца и кусок соблазнительно пахнущего бекона. — Меня зовут Гуннель, — представилась женщина в парике. — Это же вы снимаете дом у Энглаберги. Табор? Анна кивнула: — Откуда вы знаете? — Мы тут редко видим новые лица. И почти никогда не слышим стокгольмского говора. — Гуннель с любопытством взглянула на Анну. — Вы служите в полиции, да? Анна снова кивнула, поражаясь, как далеко залетает сорока, разносящая на хвосте разные сведения. Вопрос со службой и переездом в Неданос решился всего какой-нибудь месяц назад. — Да, мы тут слегка удивились, когда услышали, что Элисабет Видье надумала сдавать Табор. Да еще человеку из полиции, — продолжала женщина, складывая покупки Анны в пакет. — Табор для нее — это святое, а полицейских она, скажем так, не особо жалует. — Почему? Старушка выпрямилась, улыбка ее застыла. — Хм, а я думала, вы знаете. Никто не рассказывал? — Нет. — Анна нахмурилась. — Что именно не рассказывал? — Про Симона. Мальчишку Элисабет и Карла-Юхана. Который убился тут, в старой каменоломне. — Гуннель махнула куда-то в сторону дороги. — Уже лет тридцать тому. Кошмарная история. — Вот как. — Анне стало любопытно. — Нет, я ничего такого не знаю. Женщина грустно покачала головой. — Бедняга Симон. Такой был чудесный парень, такой талантливый. Пел и играл, как ангел. Девятнадцать лет, вот-вот должен был выйти в мир. — Какая трагедия. — Анна тоже сделала скорбное лицо. — А что с ним произошло? — Их компания там, в каменоломне, лагерь устраивала. В самом начале осени девяностого это случилось. До сих пор все помню, будто вчера. Женщина понизила голос. — Мы с Оке проснулись оттого, что кто-то колотил в дверь. Времени было почти пять утра. Прибежал Бруно, сын хозяина здешнего ресторана. Весь белый как простыня. Спросил, можно ли позвонить. Сказал, что произошел несчастный случай. Гуннель покачала головой, скривив губы, словно последние два слова причиняли ей неудобство. Она уже перегнулась было через прилавок, желая сказать что-то еще, но дверь магазина открылась, и вошел мужчина во флисовой кофте и рабочих штанах. — Привет, Гуннель. — Мужчина привычным шагом направился к витринке со снюсом, притаившейся в углу. По дороге он с любопытством глянул на Анну. Гуннель выпрямилась и провела руками по кофте в катышках, словно пытаясь стереть что-то неприятное. — Еще что-нибудь, Анна? — спросила она чуть громче, чем нужно. Вернувшись в Табор, Анна занялась приготовлением обеда. Агнес с угрюмым видом накрывала на стол. Когда молчание стало совсем уж невыносимым, Анна решила рассказать о встрече в магазине. В красках расписала, как удивилась, что Гуннель в курсе веганского питания, однако ожидаемой реакции не получила. Не успев подумать как следует, Анна пустилась пересказывать весь разговор, от перекосившегося парика до нелепой гибели Симона Видье. — Как думаешь, может, фреска в зале изображает каменоломню? — Агнес взглянула на мать, в голосе неожиданно прозвучал интерес. — Не знаю. — Анна постаралась не показать, как ее обрадовало, что они о чем-то говорят. О чем угодно, лишь бы не о Хокане и не о переезде. Твердая почва, без мин-ловушек. — Но если хочешь, можем узнать. Гуннель говорила, это близко. — Я посмотрю гугл-карту. Но лучше, наверное, подождать до завтра, будет не так туманно. Я пофотографирую, и мы сможем сравнить с картиной. — Конечно! Агнес поднялась, помогла Анне убрать со стола, помыла форму для выпечки — даже просить не пришлось. Мило с озадаченным видом вертелся у Агнес под ногами и явно не знал, как себя вести, словно перемена атмосферы сбила его с толку. Он запрыгнул на кухонный диванчик, поставил лапы на подоконник. Тихо заворчал, будто заметил что-то в саду. Анна выглянула в окно, но увидела только обширный сад с двориком, подъездную дорожку и туман, который слоями стелился среди деревьев. — Дурень, — буркнула она. В ответ Мило обиженно взглянул на нее. Когда с посудой было покончено, Агнес скрылась в зале для проповедей — Анна слышала, что дочь потащила с собой оборудование. Тренога для фотоаппарата, вывернутый зонтик, вспышка, экраны, чехлы с линзами. Все это влетело черт знает в какую сумму, Анна помнила, как они с Хоканом ругались из-за этого. Ты покупаешь ее любовь, понимаешь ты или нет? Ставишь меня в дурацкое положение. И вообще, с каких пор ты можешь позволить себе такие траты? Теперь все это казалось такой ерундой. Анна тоже стала подниматься по лестнице. На миг остановилась, словно ожидая, что Агнес потребует оставить ее в покое. Этого не произошло, и Анна медленно подошла к огромному церковному окну. От вида все еще было трудно оторваться, хотя по сравнению с вчерашним он сильно изменился. Туман пеленой лежал над деревьями, макушки проступали серыми силуэтами. Вдали неясно светилась полоска красных огней, и Анна не сразу поняла, что это габаритные огни ветряных мельниц на равнине. Доисторические звери из железа, они ритмично подмигивали друг другу. Агнес с фотоаппаратом пристроилась перед росписью. — Мама, принеси, пожалуйста, другой штатив для лампы. Анна постаралась не показать, как обрадовалась, что Агнес подключила ее к работе. По шажочку, подумала она. Попыталась расслышать, что скажет Хокан, но сейчас он молчал. Хороший знак. И все же ей будет не хватать его голоса. Анна протянула Агнес штатив и стала смотреть, как дочь сноровисто управляется с оборудованием. Перевела взгляд на фреску. Темное небо, скалы, задумчивый лес. Осенний дождь нарушает гладь воды, искажает отражения. — Красиво, да? — сказала Агнес. — Краски, настроение, дождь. Мне все кажется, что вода скрывает какую-то тайну. И там, в глубине, что-то есть. Интересно, существует ли еще каменоломня. И как она выглядит на самом деле. — М-м. — Анна склонила голову набок, изучая неверные контуры на темной поверхности. — Я погуглила картины Карла-Ю, — продолжала Агнес. — И ничего похожего на эту не нашла, так что ее, кажется, никто еще не фотографировал. Наверное, я буду первой. Вот и снимки для моего портфолио. — Она снова принялась ставить свет. Быстрые, ловкие движения. Чувство, возникшее за столом, согревало Анну изнутри. Все у нас устроится, подумала она. Все будет хорошо. Хокан снова промолчал. После обеда они вышли прогуляться с Мило. Пересекли дворик и свернули направо, к лесу — тропинка начиналась почти у сарая. Земля была завалена опавшими листьями. Мягкий оранжевый ковер, прикрытый слоями тумана, приглушал и звук шагов, и даже возбужденный лай Мило — пес носился между деревьями, гонялся за запахами и впечатлениями, понятными только собакам. Агнес, конечно, взяла с собой фотоаппарат. Она снимала Мило, деревья, оранжевую листву над головой. Каждые три минуты ей приходилось останавливаться, чтобы протереть линзу — накрапывал мелкий, еле заметный дождь. Тропинка вывела их к неглубокому ручью. Мило припал к холодной воде, после чего бодро потрусил вниз по течению. Агнес пошла за ним по берегу, фотоаппарат щелкал, как заведенный. — Мило, смотри сюда! Мило! Анна оступилась, угодила ногой в лужу стоячей воды на берегу, чуть не до смерти перепугав лягушку. Передернулась и решила купить резиновые сапоги. — Как думаешь, куда течет ручей? Агнес раскраснелась, взгляд стал живым. Анна что угодно дала бы, лишь бы каждый день видеть дочь такой. — Вниз по склону, конечно. — Анна указала на туман, висевший над местом, где, по ее предположению, был склон. — Где-то там река. — Или же он течет к той самой каменоломне. — Может быть. Ты не смотрела гугл-карты? Агнес покачала головой. — На карте нет никаких каменоломен. — Странно, да? — Наверное. — Агнес задумалась. — Может, пройдем вдоль ручья, посмотрим, куда он течет? Анна покосилась на свой ботинок. Носок промок насквозь, даже штанина пропиталась водой. Но Агнес говорила с ней, проявила интерес еще к чему-то, кроме телефона и собаки. К тому же Анне самой стала интересна эта загадочная каменоломня. — Да, можно и пройтись. Ручеек петлял между деревьями, становясь все шире и громче по мере того, как в него вливались другие ручьи, помельче. Агнес и Мило были заняты своими делами, Анна каждые двести метров останавливалась, чтобы сориентироваться и сообразить, не слишком ли они близко к обрыву. Она не видела его из-за тумана, но знала, что он где-то там. Несмотря на туман, Анне казалось, что она неплохо отслеживает направление. Неданос располагался у подножия гряды, на северо-западе. От окраины поселка до их дома было чуть больше мили; сейчас они шли вдоль гряды и уходили от Неданоса, что означало — они движутся на юго-восток. Анна пыталась ориентироваться по природным приметам, как учил ее Хокан. Мох и лишайники с северной стороны стволов, больше опущенных веток — с южной. Анна знала, что муравейники почти всегда с южной стороны дерева, но муравейников здесь не было, и вскоре Анна поняла почему. В этом лесу не росли хвойные деревья — только высокие лиственные, с похожими на зелено-серые колонны стволами. И росли они слишком близко друг к другу, да еще и терялись в слоях тумана. Мрачная, почти призрачная картина. Они найдут тебя, зашептал Хокан без предупреждения. Даже здесь ты не в безопасности. Ты должна рассказать ей. Ты обещала мне, что расскажешь. Анна передернула плечами, прогоняя и чувство, и голос; вскоре она вернула себе радость от того, что у них с Агнес появилось одно дело на двоих. Они шли по тропинке вдоль ручья. Вот ложе опустилось глубже в мягкую почву, один берег круто поднялся. Анна покосилась на часы. Начало шестого, до сумерек еще не меньше часа, и все же ей казалось, что света убавилось. Склон мягко спускался, но ни скал, ни изменений в пейзаже, похожих на те, что на фреске, пока не было видно. Анна уже хотела предложить Агнес вернуться, как вдруг Мило зашелся возбужденным лаем. Пес обнаружил на берегу большую нору, и, прежде чем они успели остановить Мило, он уже наполовину влез в дыру. Теперь лай продолжался из норы, еще более пронзительный, несмотря на приглушавшую его землю. — Мило, ко мне! — крикнула Агнес, но собака не обратила на нее ни малейшего внимания. Задние лапы с ожесточением поскребли крутой берег, и вдруг собака исчезла в дыре полностью. Теперь Мило лаял еще громче. Лай смешивался с каким-то звуком, идущим из норы. Ворчание, переходящее в громкое фырканье, издавала явно не маленькая собачка.