* * * Анна застыла на пороге часовни. Несколько минут она смотрела на отца, который коленопреклоненно облобызал икону Помощи Скорбящим, а потом кашлянула и решительно вошла внутрь. - ПапА... - Аннушка? Отец был ей искренне рад. Первенка, любимица, обожаемая малышка, копия папы.... Именно отец помог ей тогда... помог, как мог и как сумел. Ах, если бы... Анна пробежала через часовню и повисла у отца на шее. - Отец, умоляю, выслушайте меня! - Да, Аннушка? - Нам надо бежать. Вот она и сказала это отцу. Сказала в обход маменьки. Сказала... Петер изумленно поднял брови. - Бежать? Куда и зачем?! - Отец, разве вы не понимаете, к чему все идет? - Анна едва не плакала. - Они убьют нас, они нас просто убьют... - Аннушка, дочка, ты просто немного нервничаешь. Но не переживай, как только мы уедем отсюда, сразу дадим телеграмму Гаврюше, и он нам поможет... Анна согласилась бы себе левое ухо отрезать, лишь бы не посвящать дядю Гавриила в ее тайну. Она терпеть не могла этого напыщенного, слащавого, заносчивого... Гррррр! Каких слов не подбери, а все мало. Анна прикрыла глаза и попробовала еще раз. - Папенька, неужели вы не видите, к чему идет дело? Сначала нас согласились отпустить и даже предоставили поезд, чтобы добраться до побережья. Потом выяснилось, что тетушка Элоиза нас не примет, и мы задержались на неделю. Потом мы решили уехать в Ламермур, но выяснилось, что на путях идет ремонт. И вот, в результате мы здесь, в Ильменске, и никто о нас не знает. Сюда даже почта не доходит... мы в полной ИХ власти. Петер ласково погладил дочку по каштановым кудрям. - Аннушка, не переживай. Нам ведь все объяснили... - Папенька, им нельзя верить! Умоляю... Скрипнула дверь часовни. Анна обернулась - и с одного взгляда поняла - поздно. Непоправимо поздно. * * * На пороге часовни стояли двое молодых людей. Обоих она знала, к обоим привыкла. Оба давно уже были среди их охраны... назовем вещи своими именами - сторожей. Конвоя... Этих людей волновала не безопасность императорской семьи. Их волновало, чтобы никто не сбежал, Анна это отчетливо понимала... Обычно они были... Нет. Сейчас они были другими. Словно в них какая-то пружина сжалась. Словно... - Пройдемте с нами, жом Петер. Отец поднял брови. - Что случилось? Обычно... - Пройдемте, - повторил еще суше второй, тот, который постарше. Более молодой, Анна даже знала - его зовут Дима, слышала в разговорах, посмотрел на нее - и отвел глаза. Словно... Словно ему было и стыдно, и больно, и сделать он ничего не мог... Анна прикусила губу так, что ощутила во рту вкус собственной крови. Неужели? Неужели - конец!? - Папенька, я боюсь... Прильнуть к груди отца. Она слабая, она хрупкая, она в слезах... и никто не замечает, что из-за пояса отца к ней в руку перекочевал парадный кортик. А там и исчез в складках платья. Даже отец ничего не сказал. Видимо, растерялся. А Анну словно какая-то сила вела. Смерть? Так хоть не овцой на бойне! Ей нельзя умирать, нельзя... Именно ей нельзя, но... В доме они обнаружили всех родных, собранных в одной комнате. Анна прикусила губу. Да, похоже... Вот маман, недовольная - ее оторвали от вышивания. Вот Диди, вот Нини, Мими и Эсси. Растерянные, не верящие в худшее, и... А вот и новые действующие лица. Мужчина средних лет, с серым, невыразительным лицом, сидящий в кресле. Полноватый, волосы острижены под горшок, усы щеточкой... лицо лавочника или аптекаря. Лицо совершенно обычного человека, по которому скользнешь взглядом - и не обратишь внимания. Если бы не глаза. Они у него светло-карие, и такие... Анна не сразу подобрала определение. Такие глаза бывают у человека, которому все равно - убивать или нет. Он будет копать землю и резать людей с одинаковым выражением лица, он не различает.