— О нет! — ответил я. — Убивать нельзя. — Он будет и дальше вредить! — Мы поборем его тем же оружием, какое он применяет против меня: колдовством! — Колдовством? — вождь протянул это слово с явным сомнением. Не медля более, я объяснил им, о чем идет речь. — Ты, Арнак, с двумя людьми возьмешь шкуру ягуара, отнесешь ее Карапане и торжественно объявишь, что это дар ему от меня. Скажи ему, что глаз, через который я убил зверя, имеет волшебную силу и видит все, что. шаман затевает, сразу доносит черепу ягуара, а череп находится у меня и тут же все мне сообщает. Так, он сообщил мне, что в воду был всыпан яд и поэтому сдохла собака Конесо. Скажи Карапане, если он выбросит или уничтожит шкуру, это ему не поможет, волшебный глаз все равно будет все видеть и сообщать черепу и мне. Еще скажи, что шкура ягуара оберегает меня от всех опасностей и всякое покушение на меня обернется против моего врага. Пока погиб только пес Конесо, но так может погибнуть любой человек — и никакое колдовство его не спасет… Ты пойдешь, Арнак? — Пойду! — Испугает ли это Карапану? — с сомнением покачал головой Манаури. — Думаю, да! — ответил я, хотя и не был полностью уверен. Мой способ, возможно, казался наивным, но я рассчитывал именно на болезненное воображение, а вместе с тем и суеверное коварство Карапаны и его сообщников. — Испугай его, испугай! — выкрикнул внезапно Арасибо в припадке радостного возбуждения. — Он испугается. Глаз ягуара его заколдует! Манаури взглянул на него исподлобья, осуждающе. — Ты зачем кричишь, глупый? — цыкнул он. — Арасибо не глупый! — взял его под защиту Арнак и добавил весело: — Он сам наполовину шаман! Он знает все фокусы Карапаны. Вождь пожал плечами, но Арасибо уверенно воскликнул: — Карапана испугается, я знаю! Глаз ягуара его испугает! Шкуру, предварительно обработанную для сохранности отваром ядовитой лианы, можно было отдавать, не опасаясь, что она испортится. Наши посланцы застали Карапану в хижине для обрядов, стоявшей в стороне в нескольких сотнях шагов от других жилищ индейской деревни. Шаман встретил Арнака язвительным смехом, а выслушав его слова, не смутился, не испугался, а, напротив, выразил радость, что получил прекрасную шкуру. — Левый глаз — волшебный! — еще раз многозначительно повторил Арнак, словно Карапана не расслышал предыдущих его слов. — Глаз зверя послушен Белому Ягуару и все ему рассказывает. — И Белый Ягуар выбил ему левый глаз? — спросил шаман. — Да, выбил. — А правый не выбил? — Нет. — Говоришь, не выбил? Карапана разразился диким нечеловеческим смехом, похожим не то на лай, не то на вой, не то на рычанье, так что у перетрусивших Арнака и двух его спутников на мгновение замерли сердца. — Не выбил правый глаз? — хохотал шаман. — Значит, только левый глаз послушен Белому Ягуару! А правый глаз послушен ему или нет? Говори! — Не знаю! — растерялся Арнак. — О правом глазе Белый Ягуар ничего не говорил? Отвечай! — Нет. — Ничего не говорил?! — выкрикнул старик. — Тогда я тебе скажу! Ты знаешь, кому будет послушен правый глаз зверя? — Э?! — Левый глаз послушен Белому Ягуару, а правый глаз послушен мне! Он залился неудержимым смехом, продолжая победно выкрикивать, словно страшное заклинание, будто не словами, а дубиной бил их всех троих по головам: «Послушен мне! Мне послушен!..» Спустя полчаса все мы, озадаченные и огорченные, слушали в моей хижине отчет Арнака. — Я говорил! — укорял Манаури. — Карапана великий, непобедимый шаман. Он посмеялся над тобой, Ян! Он издевался над твоими чарами! Пустяками его не проймешь. Против него есть только одно надежное средство… — Знаю, знаю! — буркнул я раздраженно. — Пуля в лоб! — Правильно: свинцовая пуля в лоб! — Нет! — запротестовал я. — Ни в коем случае! — Он издевался над твоими чарами! — упрямо донимал меня вождь, не отступаясь. — Правый глаз ягуара ему послушен. Ему! А мы и не подумали о правом глазе… Вдруг к моему ложу подскочил Арасибо. Гнев и возбуждение еще более исказили выражение и без того косоватых его глаз и лица. — Не будет так! — выдавил он из себя. — Правый глаз ягуара не будет ему послушен! — О-ей! — насмешливо фыркнул Манаури. — Не будет послушен? Не ты ли помешаешь? Такой ты сильный? — Я! — отрубил Арасибо, словно топором. Мы все уставились на странно возбужденного калеку. Глаза его горели лихорадочным блеском. Сдавленным голосом, прерывающимся от волнения шепотом он стал объяснять: — Белый Ягуар может спать спокойно и выздоравливать. Карапана до него не доберется. Карапана великий и злой шаман, но у него не будет никакой силы над глазом зверя… Череп зверя у нас. Белый Ягуар сказал: только через череп глаза зверя имеют волшебную силу… Он, Арасибо, залепит глиной в черепе правую глазницу, и Карапана этим глазом ничего больше не увидит, никому не причинит зла… А череп ягуара Арасибо повесит перед хижиной, и пусть все знают, что один глаз слепой и бессильный… — А если череп украдут? — скривил рот и громко хмыкнул носом Манаури. — Пусть попробуют! — Косые глаза сверкнули ненавистью. — Пусть попробуют! Я днем и ночью буду стеречь череп! Смерть тому, кто захочет его украсть!.. Все стоявшие вокруг задумались. В ту же минуту на меня напала какая-то странная слабость. Голова закружилась, встревоженные мысли отказывались повиноваться, к горлу подступала тошнота. Быть может, это под действием змеиного яда мне вдруг стало так бесконечно, до болезненности одиноко? Что за люди окружают меня? И впрямь ли это друзья? В полумраке бронзовые их лица стали совсем темными, почти невидимыми, и даже это причиняло мне муку. И вот этот внезапный страх пред чуждостью окружавших меня людей и их мира душил меня, вызывая опасение, что мы никогда до конца друг друга не поймем. Как же это могло случиться? Я придумал проделку с заколдованным глазом ягуара как своеобразную шутку, призванную просто попугать одержимого безумца, охладить его пыл и озорной шуткой заставить опомниться. Ведь только в шутку, и не иначе, могла родиться такая мысль и у меня, и у моих друзей. А меж тем шутка, будто мяч отбитая от хижины Карапаны, в каком же искаженном виде вернулась к нам! Шутка перестала быть шуткой: и глаз ягуара, и шкура, и череп стали атрибутами, словно и впрямь наделенными магической силой, и вот уже хромой Арасибо, человек верный и преданный, с воодушевлением и необыкновенной серьезностью рассуждал о колдовстве, делая из меня подобие шамана, а мои друзья принимали это как должное и внимательно слушали его. Страшная тоска сжимала мне сердце: тоска по человеку, по простому, весело смеющемуся человеку, не думающему о магической силе глаза ягуара. И тут я различил испуганный голос Арнака, доносившийся словно откуда-то издалека. — Ян, что с тобой?! Он весь в поту! Потерял сознание! Голос моего юного друга, звучавшая в нем тревога согрели мое сердце, вернули меня к жизни. Я вновь стал чувствовать и понимать происходящее, заставил себя улыбнуться и обвел все вокруг взглядом. — Кто потерял сознание? — спросил я. — Я думал, ты… — пробормотал Арнак по-английски. Как же я был благодарен ему за этот ответ на родном моем языке! Он коснулся моего лба; в то же время я почувствовал крепкое, нежное пожатие руки — это была Ласана. Я пришел в себя. Силы вернулись ко мне. Все стояли как и прежде: Манаури с насмешливым выражением лица, Арасибо — взволнованный, с горящим взглядом. — Карапана? Он смеется над вашим посланием! — упрямо одно и то же повторял вождь. — Он смеется над вашим ягуаром! Смеется прямо вам в глаза! Смеется! Ха, ха!.. — И тут же изменившимся голосом: — Выход один — пуля в лоб! Арасибо лихорадочно замахал руками на Манаури, пытаясь прервать этот поток язвительности, и обратился к Арнаку: — Я знаю Карапану как свои пять пальцев! — Голос у него сорвался. — Я знаю его насквозь как облупленного. — О-ей! — согласился Арнак, озадаченный его горячностью. — Говори, Арнак, как он выглядел, когда принимал вас, когда смеялся! Какой он был? — Какой? Как всегда… — А кадык у него прыгал вверх-вниз, вверх-вниз? ты не заметил? — Прыгал, противно прыгал! — Как крыса в клетке, прыгал? Вверх-вниз? — О-ей, как крыса в клетке, настоящая крыса… — Ты не путаешь? — Нет!