Выстрел! Выстрел грохнул оглушительно – а тяжелая пистольная пуля швырнула паренька обратно на лавку; из левой руки его выпал не такой и длинный стилет, чье лезвие, однако, смазано какой-то дрянью. В широком же рукаве камзола виднеются кожаные ножны… Раненый точнехонько в солнечное сплетение иезуит, на кресте которого я успел разглядеть знакомую гравировку, забился в конвульсиях – а я ни своим голосом вскричал: - Лекаря! Брать живым!!! Однако мой крик уже заглушил второй выстрел… Обернувшись, сквозь густой клубок порохового дыма я увидел лежащего у стенки рейтара, потирающего ушибленный затылок. Да второго солдата, изумленно пялящегося на распластавшего на спине лекаря, инстинктивно пытающегося зажать ладонью огнестрельную рану в животе… Избу заволокло дымом – а внутрь уже ворвались дежурившие в сенях солдаты: - Назад! Не толпитесь! Джок, почему стрелял?! Несколько изумленный моим вопросом Лермонт в недоумении воскликнул: - Так ты же сам сказал, чтобы держал на прицеле! А он вдруг с такой силой оттолкнул Сашку к стенке, да было дернулся к князю… Ты пальнул – ну так и я… - Так ведь надо же было в ногу! Шотландец не нашелся, что ответить – хоть я и сам дурак, не упредил, куда стрелять! Да уж, все мы задним умом крепкие… Между тем, дым уже вполне рассеялся – так что я увидел направленный именно в мою сторону взгляд иезуита, оскалившего зубы в какой-то безумной ухмылке: - Не жилец ты, полковник… Не жилец! Однако же медиус, как оказывается, вполне себе чисто говорит по-русски! Н-да, неплохо они нас разыграли, едва не провели меня… Но кто бы ожидал от иезуитов такой лихости, ловкости и наглости, а? Сунуться к князю, когда вокруг его столько охраны!? Построив расчет на том, что во взбудораженном лагере никто не отправит посланца к Делагарди, проверить подлинность их личин… И что никому и в голову не придет подозревать в открыто приехавших лекарях, столь уверенно себя назвавших, подосланных убийц! Тем более, что доктор, судя по всему, подлинный. Да и то – почему бы иезуиту не обучиться-то в Салерно, в Италии?! Орден славится своей образованностью, понастроив коллегий по всей Европе… - Это Господь рассудит, кому жить, а кому уже пора отправиться на Его суд… Отче Сергий, как рана медиуса? Есть шансы? Откровенно испуганный и ошарашенный травник ответил не сразу – и вместо него заговорил сам лже-доктор: - Пуля перебила хребет, ногу уже не чувствую… Бесполезно все, полковник, отхожу… Но и тебе – тебе осталось недолго… Последним усилием заставив себя криво улыбнуться окровавленным ртом, иезуит вдруг с силой откинулся на пол, громко стукнувшись затылком об струганные доски – и как видно, потерял сознание от удара. Невольно подивившись такой стойкости и упертости, я коротко обратился к Лермонту, указав на медиуса: - Окажите последнюю милость, добейте… Да близко не подходите, а том может прикидывается – и полоснет по ноге отравленным клинком! Такая змея ужалит, даже будучи смертельно раненой… И никого больше не впускать кроме тех, кого знаешь лично, Джок! Это понятно?! Насупившийся Лермонт, едва не проворонивший иезуитов, молча кивнул – а я обратился к супруге «Орла»: - Рада, напомни – как выглядел Антоний? Но обомлевшая девушка с остекленевшими от ужаса глазами только и смогла вымолвить: - А-а-нтоний? - Понятно… Круто развернувшись, я покинул горницу, уже в сенях услышал удар клинка – и тихий вскрик. Добили… Остался последний вражина – увы, не менее опасный, чем все его «братья». Между тем, ситуация за стенами избушки здорово накалилась – со стороны толпы, обступившей стрельцов Жеребцова, доносятся злые крики: - Князя! Пусть князя покажут! - Желаем видеть Михаила! - Кесаря! Кесаря!!! В ответ раздался зычный голос воеводы Давыда Жеребцова: - Други! Братья по оружию!!! Все вы меня знаете, вместе кровь проливали еще под Калязином… Так вот я вам слово даю – и на том крест целовать буду, что нет заговора в немецком войске! А князь – великий князь жив! - Так пусть выйдет к своим ратникам! Среди несколько притихших русских воев раздался одинокий голос – и как мне кажется, слегка со странным говорком голос; я запомнил направление, где он раздался – но не рискнул лезть во вновь забушевавшую толпу: - Что с князем! Отвечай, Давыд Васильевич! - Покажите великого князя! - Где князь?! И снова все тот же голос из толпы: - Убили князя, убили!!! - Убили?! - Отдайте нам тятей!!! - Бей немцев! Они за стрельцами прячутся, рейтары-то!!! - Бей!!! Опять этот заводила; я уже понял, что последний из иезуитов близко – но тут толпа буквально поперла на стрельцов, а воевода, не удержавшись, ринулся навстречу ратникам: - Ах вы псы! На дыбу зачинщиков!!! Землю у меня жрать будете!!! Опережая кровопролитие, что начнется с минуты на минуту, я громогласно воскликнул: - Вот он! Смотрите, вот он!!! Князь вот он!!! - Князь?! - Где князь?! - Покажите князя! - Слава Михаилу Васильевичу!!! Слава кесарю!!! СЛАВА-А-А!!! Вновь надрывно ору я, подавая знак вставшим позади стрельцов рейтарам – и те, смекнув, что от них требуется, заголосили вместе со мной, а следом крик подхватили и стрельцы Жеребцов… Заслышав мой голос, воевода – знакомы всего одну ночь, а знаем друг друга словно всю жизнь! – замер, так и не добравшись до смутьянов. Да столь же громогласно закричал: - Слава кесарю!!! Такой клич ратники Скопина-Шуйского не могли не подхватить – и вскоре закричало все воинство, сотрясая окрестности громогласным ревом! Не смолкавшим минут пять, не меньше… Наконец, чуть образумившаяся толпа прокричалась и успокоилась – а я, заранее взяв у финского рейтара кирасу, да поддев ее под тягиляй, сам вышел вперед, за строй стрельцов: - Други!!! Слово о кесаре желаю молвить!!! - Говори! - Пусть говорит!!! Очередного клича провокатора разобрать в общем шуме я не смог – но вышел именно с той стороны, откуда доносился его голос… Вскинув руки, призывая людей замолчать, я дождался, когда все вопли, наконец, смолкнут: - Братцы, князя сегодня ранили – и все ваши «головы» да старшины были в его шатре. Они все знают! Но князь жив!!! - Молчат!!! Молчат!!! - Никто не сказал! - Жив? - Жив!!! - Так почему все молчат?! - А молчат потому, что приказано было не распускать слух, покуда доподлинно не узнаем, кто убивцев послал! Я вновь взял слово, невольно подавшись спиной к стрельцам, отступая от напирающей толпы – да пытаясь разглядеть среди ратников человека, активно пробивающегося вперед… Впрочем, на подобное теперь решится только самоубийца. Или отчаянно храбрый провокатор, коий будет до последнего раскачивать конфликт... - Вернитесь к своим «головам», спросите у них о том, что случилось в шатре князя – и кто убил татя, поранившего кесаря отравленным клинком! Но я уже сейчас вам все обскажу – это я убил! И уже изловил всех, кроме одного вора! Двух лихих людей, прикинувшихся лекарями, так и вовсе живьем взяли – уже сегодня запоют в руках катов, все выдадут!!! Толпа вроде притихла – но я заметил какую-то возню среди обступивших меня ратников… - Потому не верьте зачинщикам, не просто так кричат! Среди них – последний-то тать и есть! Ну давай, давай – вот он я, твоя наживка, твой живец… Убийца твоих братьев по ордену! И последний шанс спровоцировать толпу, бросить на воев Жеребцова – пальнув в меня с криком «бей немцев», да толкнув пару ратников прямо под бердыши стрельцов … А уж там, коли зачнется бой, все еще можно улучшить момент, чтобы ворваться к Михаилу в избу! Конечно, на такое решится только отчаянной смелости – и одновременно с тем фанатично настроенный человек. Но как я понял по событиям последней ночи – иезуитам не занимать ни того, ни другого… Нам еще повезло, что с «первого захода» они сделали ставку на отравленное вино, а в шатре «страховал» только один убийца. Видимо, не хотели привлекать к себе внимание и надеялись, что сработает именно яд…