Часть 40 из 45 В начало
Для доступа к библиотеке пройдите авторизацию
– У вас в Москве таких нет. Гляньте, какие красивые! – и женщина, одетая, несмотря на солнечную погоду, в куртку-пуховик, показала ей мутное фото.
– Как вы догадались, что я из Москвы? – удивилась Инна.
– Да вас, москвичей, сразу видно, – усмехнулась ржевитянка. – Что, дороги наши непривычные? Али магазины? Зато таких солений вы у себя в Москве не купите. Яйцо домашнее возьмите, сметанки. Лилии купите, недорого! – не унималась она, поскольку Инна отнекивалась.
Услышав цену, она смутилась. Ничего себе, недорого! И стала поспешно оправдываться:
– Да у меня и дачи нет. Я здесь по делу. Мне нужна баба Валя.
– Позднякова, что ли?
– Да, она, – обрадовалась Инна.
– Валентина! Тут тебя спрошает московская дамочка! – прошел по рядам клич.
Инна завертела головой.
– Тута я! Чего надо?
Ей указали на пожилую женщину лет семидесяти в мохеровой шапке, которая когда-то давно была модного пудрового цвета, а сейчас посерела от времени и въевшейся грязи. Мохер скатался комочками, и шапка будто покрылась густой паутиной. В этой паутине намертво запуталось землистое старческое лицо с бледными, почти невидимыми губами и утонувшими в глубоких морщинах глазами. Инна подошла и невольно задержала взгляд на заскорузлых руках, с ногтями, остриженными до мяса. Изуродованные артритом пальцы распухли в суставах и были похожи на корявые сучья. Инна невольно вспомнила Тамару в белом платье, ее лицо, хоть и немолодое уже, но холеное.
– Здравствуйте, Валентина Михайловна, – волнуясь, поздоровалась она.
– Что-то я вас не припомню, – прищурила Позднякова слезящиеся глаза.
– Мы с вами не знакомы. Дело в том, что я недавно была в Грузии и видела Тамару.
Инна почувствовала, как вокруг них образовался вакуум. В торговом ряду наступила такая тишина, что слышно было, как чихнул мужчина, переходящий дорогу.
– А ну, идем отсюда. – Баба Валя поднялась с деревянного ящика, накрытого рогожкой, на котором сидела. – Маша, присмотри за моим добром, – сказала она соседке.
Позднякова завела Инну за угол и сурово спросила:
– Тебя Томка, что ли, прислала? Неужто денег матери отвалила?
Инна почувствовала неловкость и полезла в сумочку.
– Вот, возьмите, – протянула она Поздняковой пятитысячную купюру. Ей стало вдруг жалко несчастную женщину, одинокую, с отечными руками и изуродованными артритом пальцами. Которая вынуждена по выходным сидеть на рынке, продавая все то, чем богата.
– Ишь, отвалила! – с усмешкой покачала головой Позднякова. – Пять тыщ, ты подумай! Ну, спасибо ей передай. – И она, засунув деньги в карман старой куртки, повернулась к Инне спиной.
– Постойте! Тамара… она умерла, – отчаянно сказала Инна.
Валентина Михайловна замерла.
– Умерла, говоришь? – На Инну смотрели выцветшие старческие глаза. Или выплаканные. В них ничего не осталось, кроме бесконечной усталости и тоски, серой, как небо с набежавшими на него облаками.
Солнце погасло, словно электрическая лампочка, залитая дождем, которая лопнула и на землю посыпались острые осколки. По лицу полоснуло холодным и жгучим ветром, и стало понятно, что весна задержалась в пути.
– Да недели две назад. Вам никто не сказал?
– Кто ж мне скажет?
– Значит, вы не общались?
– А ну, пойдем отсель. – Позднякова поправила свалявшуюся мохеровую шапку. – Торговли все одно сегодня не будет, погода испортилась. Да и заработала я больше, чем за весь месяц наторгую. – Она погладила карман, куда положила деньги. – Все ж, она мне дочь, хоть и сука. Пойдем, помянем.
И они вернулись на рынок, где Позднякова сказала:
– Бабоньки, подружки мои, жертвую вам сегодня мое добро. Что наторгуете – все ваше.
– Дочка, что ли, объявилась? – завистливо переглянулись соседки Поздняковой.
– Да ты, баб Валь, никак, разбогатела!
– Да уж, разжилась, – невесело вздохнула Позднякова. – Придется в гробовые залезть. На поминки позову.
И не отвечая больше на вопросы, потянула Инну к переходу через разбитую весенней распутицей, всю в рытвинах центральную улицу:
– Идем, что встала?
Валентина Михайловна жила в нескольких автобусных остановках, в старом трехэтажном доме, давно уже требующем ремонта. Инна с тоской смотрела на плешивый фасад с обвалившейся штукатуркой, ржавые трубы и похабные надписи на стенах.
– Что, непривычно тебе? – Позднякова достала ключ от квартиры. – Любуйся, москвачка! Вот так простой народ в глубинке-то живет! Те, которым, как и мне, детки не помогают. Да и помогают. Куда деваться-то? Живем вот.
Но в маленькой квартирке с высокими потолками было уютно и чисто. Позднякова тут же стала собирать на стол. Появилась бутылочка беленькой.
– Я не буду, – запротестовала, было, Инна. – Мне ехать.
В кармане у нее был обратный билет на пятичасовой автобус.
– Не брезгуй, помяни. – И Позднякова достала из буфета две рюмки.
Инна послушно выпила водку.
– Скажите, почему Тамара с вами не общалась? За что она вас так… не любила. – Инна хотела сказать «ненавидела», потому что надо иметь вескую причину, чтобы «похоронить» родную мать. Ведь Тамара говорила всем, что ее родители умерли.
– А ты посмотри на меня, – усмехнулась Валентина Михайловна. – Вот за то и стыдилась. Что здесь ее родила, не в Москве. Что на рынке торгую. Высшего образования не имею. Медсестрой я всю жизнь проработала. В больнице местной. Простой медсестрой. А хоромы мои сама видишь, – она кивнула на горку с советским хрусталем, ковер, купленный наверняка еще по открытке, во времена дефицита, когда на них записывались в очередь. На старые окна с облупившимися рамами. – Нравятся тебе мои апарта´менты? Вот и Томке не нравились. Не простила она мне…
– Чего? – Инна слегка захмелела.
– Того же, чего и всем. Характер у нее был – врагу не пожелаешь. Злопамятная больно. Красивая ведь девка и устроилась хорошо. Но обиды никому не прощала. Случай был: позвала ее подружка на свадьбу. Та, с которой они вместе учились. Кажись, за одной партой даже сидели. Девке наконец повезло. Первый раз замуж вышла – уголовник оказался. Ребенок вырос безотцовщиной. И вот нашелся для нее хороший мужик, почти не пьющий, работящий. Все в один голос: «Счастья тебе, Елена, заслужила». Настрадалась девка. Так что ты думаешь? Томка того мужика увела. Как я потом поняла, для того и на свадьбу к подружке приехала. Как же! Столичная штучка, актриса! Мужики ведь, понятно, каким местом думают. Я ее спрашиваю: «Да зачем ты это сделала-то? Свадьбу Ленкину расстроила? Он ведь не нужен тебе, ухажеров, поди, и в Москве хватает». А она мне: «Ленка сказала Павлику Краснову, что я гулящая. И он меня бросил». Господи боже, да когда это было?! Того Павлика уж и не помнит никто, в пьяной драке его зарезали. Так я ей и сказала. А она мне: «Не имеет значения». Так и со мной было. – Позднякова потянулась к рюмке.
– А что с вами? – Инна накрыла свою рюмку рукой: – Мне хватит.
– Ну, как знаешь. Насильно не волью. – Валентина Михайловна выпила водку. – Полотенцем я ее как-то по щекам отхлестала. И ведь за дело. Ленка-то не больно приврала, когда Павлику про Томку говорила. Не гулящая она, конечно, была, но и не целка в старших-то классах. – Позднякова постепенно пьянела. – Вот я дочку слегка и поучила, чтобы по рукам не пошла. Так она мне каждый раз, как приезжала: «Ты меня била». Вот характер! Хорошего не помнила. Как выучила я ее, как деньги в Москву посылала. Она ведь только с пятого раза в училище свое театральное поступила. Не помнила… А что я по щекам ее отхлестала, помнила всегда. Похоже, что из всего своего детства только это и запомнила.
– Да, есть такие люди, – согласилась Инна.
– Думаешь? А я вот не уверена. Вторую такую еще сыскать надо. Подлый характер. Хоть и дочь она мне, а все равно сука. Как уехала за границу – не то что денег, ни весточки. Хоть бы в день рождения позвонила, поздравила мать.
– У нее были причины, чтобы прятаться, – осторожно сказала Инна. – Может, она и не очень перед вами виновата.
– Ведь я ей мать. Не чужой человек. За что она так со мной? – И захмелевшая Валентина Михайловна заплакала, шаря руками по столу в поисках какой-нибудь тряпки.
Салфеток на столе не было, и Инна торопливо подсунула Поздняковой полотенце для рук.
– Спасибо, дочка, – всхлипнула та. – И за деньги спасибо. Не Томка ведь мне те деньги прислала, знаю. Сколь бы ни было у нее их, ни разу не делилась. Нет, вру. Пылесос на день рождения как-то подарила. Да на памятник отцу дала. А за могилкой-то приглядывать надо. Старая я уже, болезни замучили. Оградку бы покрасить, да сторожу заплатить. – И Валентина Михайловна заревела.
Инна опять полезла в сумку. «У Гоши и так все есть, – подумала она. – Надо его осадить. Мол, я не банкомат. А здесь горе. У нее ведь никого нет».
– Спасибо, – старуха всхлипнула и проворно спрятала деньги под тарелку с солеными огурцами. Потом вытерла лицо и рот полотенцем и снова потянулась к бутылке.
– Значит, Тамара не прощала обид, – задумчиво сказала Инна. – Была невероятно злопамятной.
– Я ж говорю: вторую такую еще поискать. Говно характер.
– А про своего лю… жениха она вам рассказывала?
– Про Илюшку, что ль? Как же. Хвалилась, врач мол, ты за меня радоваться должна. Я-то всю жизнь простой медсестрой… – Позднякова опять потянулась к полотенцу. Как только она вспомнила о своей работе, на глаза навернулись слезы.
Валентина Михайловна оплакивала свою молодость. А теперь она еще и дочь пережила. Инне стало тоскливо и захотелось поскорее уйти.
– Ко мне она жениха своего, понятно, не привозила. Стыдилась. Уж какой он врач, не знаю. Я как-то спросила у дочки: а можно мне к нему на прием-то попасть, раз сюда не едите? Так она меня прямо возненавидела за это. Мол, и думать не смей. Месяц вообще не звонила.
– Значит, Тамара встречалась с Ригером, а помолвлена была с Ильей Зубаревым? – вырвалось у Инны. – Интересно.
– Чего сказала-то? Ри… как?
– Вы разве никогда не слышали от дочери об Аристархе Ригере? – удивилась Инна.
– Имя какое чудное. Кажись, болтали на рынке: о твоей-то Томке, Валентина, во всех газетах пишут. Да в шоу ее показывали, – оживилась Валентина Михайловна. – Мне в тот вечер чуть не весь наш город позвонил. Телефон оборвали. Только давно это было.
Инна уже поняла, что сокровенным Тамара Позднякова с матерью не делилась. Стыдилась ее и приезжала редко. А эмигрировав в Грузию, вычеркнула из жизни. Наследство Валентине Михайловне оформить будет проблематично. Но все же.
– Я вам попытаюсь помочь, – вздохнула Инна. – У Тамары в Грузии остался дом с виноградниками, и наверняка остались деньги на счетах.
– Ты уж помоги, дочка! – оживилась Позднякова. – Никого ведь у меня нет.
book-ads2