Она рыдала. И смеялась. Порой Леоне в самом деле казалось, что безумие близко, потому что только ненормальная будет одновременно сыпать ругательствами в адрес короля и возносить благодарственные молитвы за то, что тот остался жив. Леоне приносили еду и питье, и все это сопровождалось обязательной процедурой снятия пробы со всех блюд. Потом, выждав полчаса, Леону допускали к кушаньям, но от переживаний кусок не шел в горло. Она совершенно выбилась из сил и перестала что-либо понимать в происходящем. И то, что ее лишили одежды, оставив лишь длинную шелковую сорочку и такой же халат, не добавляло уверенности в грядущем. Хорошо еще, что на полу был расстелен толстый и пушистый узорный ковер, иначе мерзли бы босые ступни. Когда двери в очередной раз открылись, Леона метнулась навстречу, но, увидев, кто к ней пожаловал, почему-то попятилась. Арман молча вошел и, притворив за собой дверь, так и остался стоять. Он стоял и молча смотрел на Леону, и ровным счетом ничего нельзя было прочесть на его лице. Она же внезапно почувствовала себя голой под этим тяжелым, давящим взглядом. Судорожным жестом запахнула на груди ворот халата, да так и осталась стоять посреди комнаты, не понимая, что говорить и что делать. Наконец, поборов странную внутреннюю дрожь, гневно выпалила: – Что вы себе позволяете? По какому праву? Я – свободная женщина, и я… Арман оборвал ее взмахом руки, таким простым и одновременно величественным жестом. – Прости. Мне нужно было завершить кое-какие дела. А тебя пришлось запереть, чтоб ты больше никуда не делась. – Вот как… – После этих слов говорить стало проще. – И какие же дела вы завершали, ваше величество? Он пожал плечами, сложил руки на груди. Взгляд Леоны скользнул по его рукам, по запястьям, нешироким, но сильным и крепким. В памяти обжигающе полыхнуло воспоминание, как этими руками Арман ласкал ее обнаженное тело. От этих мыслей ее всю охватил жар. Как же не вовремя! Подумать только, она несколько месяцев боролась с собой, заставляя все это забыть. Оказалось, что это невозможно. – Тело Витты предали огню, – очень обыденно сообщил Арман. – Потом я поговорил с Мерклом, который все это устроил – ну, мое оживление ценой жизни сестры. А еще я разговаривал с Сильеном, который хотел тебя убить. Он сказал, что попросту не смог противиться привлекательности трона. Руки Леоны бессильно упали вдоль тела. – Убить меня? Что дурного я ему сделала? – Ты не сделала ничего дурного. Никому. Просто он понял, что, пока ты жива, я не женюсь ни на ком больше. – А казался в общем-то хорошим человеком, – невольно вырвалось у Леоны. – Казался, да… И Арман снова воззрился на нее, и у Леоны снова возникло ощущение, что одежда – та, что была на ней, – сама собой медленно сползает на пол. – Прекратите, – прошептала она. – Что прекратить? – И голос такой равнодушный, спокойный, немного усталый. – Смотреть на меня так. – Я думаю, что с тобой дальше делать, – ответил Арман. Леона развела руками: – Наверное, отправить домой? – Нет. Он покачал головой и улыбнулся, впервые с того момента, как открыл глаза на темной лестничной площадке. Леона даже не успела понять, как он оказался совсем близко, она торопливо прикрыла руками выпирающий из халата живот. Арман вздрогнул от этого незамысловатого жеста, потом положил ей руки на плечи и заглянул в глаза. – Ты меня простишь когда-нибудь? Простишь? – Но я… – За то, что лгал тебе. За то, что так хотел вернуть сестру, что решил играть твоей жизнью. – Я… Нечего здесь прощать. Глаза защипало. Леоне хотелось вырваться, убежать, но она понимала, что ни первого, ни второго она не сделает, потому что вырываться – за ребенка страшно, а бежать попросту некуда. – Что ты хочешь от меня, Арман? – Она заглянула в серые, словно дождливое небо, глаза и увидела в них такую безбрежную тоску, что невольно вздрогнула. От этого взгляда даже ей больно. – Я хочу, чтобы ты осталась со мной, – тихо попросил он. А Леона поймала себя на том, что любуется им и не может оторваться. Так бы и смотрела вечно на этот разлет густых бровей, на горькие морщинки в уголках рта, на впалые щеки, на которых пробивается черная щетина. Леона опустила глаза и увидела, что на шее Армана по-прежнему ее амулет, спрятанный под рубашкой. Невольно улыбнулась: – Ты все его носишь? – Да. А сам смотрит тревожно и почти сердито. – Знаешь, – сказала она, – когда меня хотели убить, я ведь собиралась тебе написать. – Правда? О чем же? Ладони Армана переместились с плеч на спину, мягко, очень деликатно заставляя приблизиться еще чуть-чуть. Леона вдохнула запах одеколона, его травяную свежесть, провела кончиками пальцев по жесткому воротнику черного сюртука. – Я думала, что, возможно, ты тоже мог бы воспитывать ребенка… нашего ребенка. – Я буду счастлив, если ты позволишь. Леона всхлипнула: – Арман… Господи, Арман! Я все забыла, понимаешь? Забыла, как ты меня привел к Оракулу, забыла, как умирала там, совершенно одна, без надежды. Забыла ради нас с тобой, если только у нас еще что-то получится… Она закрыла глаза, чувствуя, как по щекам пролегли вниз горячие дорожки. Потом… прикосновения горячих губ. Арман невесомыми поцелуями собрал слезы. – Не плачь, моя маленькая, не плачь. Ты ведь знаешь теперь, что я сделаю все, только чтобы ты была счастлива. Я могу сделать тебя счастливой? Ведь тогда… Сразу было понятно, что та ночь – это не просто так. С того раза, как я тебя впервые увидел… Так скажи, могу я надеяться, что ты будешь просто счастлива, здесь и со мной? Леона закивала. Она чувствовала себя очень странно. Ей казалось, что она стоит в потоках ослепительного света и что свет этот вымывает всю боль, обиду и горечь. Оставались тепло, медленно разливающееся по телу, и восторг, и ощущение распахивающихся за спиной невесомых крыльев. И когда Арман опустился перед ней на колени, она невольно положила руку ему на голову. О, как она соскучилась по этому ощущению жестких волос под пальцами! Он только глянул на нее снизу вверх, словно спрашивая разрешения, и Леона, поняв, что же он хочет, кивнула и улыбнулась сквозь слезы. Арман обнял ее и приник щекой к животу. А там, внутри, почувствовав что-то новое, заворочался и принялся толкаться их малыш, их маленькое и такое большое счастье, которое только собиралось прийти в этот мир.