Какой-то легкомысленный салат у нее и — сюрприз! — здоровенный кусок слегка обжаренного мяса с гарниром из тушеных овощей у него. Вольфгер мысленно цокнул языком уважительно и взял в руки приборы. Пахло мясо одуряюще — так, что даже выбило навязший запах кое-чьих духов. Рот наполнился слюной, и как-то сразу само собой вспомнилось, что сегодня он весь день пробегал по разным не слишком приятным местам, и что еще столько же предстоит пробегать, и что с утра он успел лишь перехватить разнесчастный пирожок — вкусный, конечно, но на сколько того пирожка хватило? Мясо было выше всяческих похвал, нежное, сочное. Ясное дело, что у рестораторов память на подобные мелочи профессиональная, но все равно приятно. И госпоже артефакторше хватило совести оставить собеседника в покое на некоторое время она молча и без энтузиазма ковырялась в собственном салате. Если она всегда так питается — не совсем понятно, на чем она живет. Но совершенно очевидно, отчего она такая су… сумрачная. — В целом, работа по вашей находке завершена, — заговорила Алмия, выждав, пока капитан утолит первый голод. — Осталось проверить булавку на несколько самых медленных реакций, и я готова буду предоставить следствию отчет — но, если честно, не думаю, что там будут сколько-нибудь интересные результаты. На текущий же момент могу сказать следующее: это действительно ментальный артефакт, ориентированный на подчинение. Материалы — серебро и темно-коричневая шпинель. Работа интересная, сложная, но… как бы это сказать… не слишком тонкая, что ли? Сугубо по ощущениям — делал самоучка. Расу назвать затрудняюсь, но техника изготовления — человеческая. Несмотря на это, мастер может оказаться как человеком, так и гномом, орком, троллем… Даже эльфом, пожалуй, с некоторой натяжкой. Мастера любой из этих рас в такой технике работать смогли бы. Хотя… Она задумалась, машинально покачивая вилкой на весу и крутя в голове какие-то факты и аргументы, и капитан подобрался. — Пожалуй, эльфов можете если не исключить, то передвинуть в конец списка. Внешний вид у булавки уж больно простецкий, — и она обаятельно улыбнулась, словно приглашая разделить с ней этот легкий укол в адрес эльфийского эстетствующего снобизма. Вольфгер сморгнул. Или эта женщина так зарылась мыслями в свои экспертизы, что забыла, кто перед ней, или ей от него что-то нужно. Одно из двух. А желание проверить третий вариант — обернуться и посмотреть, может, у него за спиной кто-то стоит — вервольф мужественно подавил. Ну, что бы он, не учуял, что ли?! — Что еще интересно? Ну, схемы воздействия на ментальную составляющую я вам потом с отчетом пришлю, там ничего особенного, а вот на носитель можно обратить внимание. Во-первых, булавка наша — артефакт однозначно разовый. Во-вторых, заклинательная часть была привязана не к камню, как можно было ожидать, а к серебру. Если точнее — непосредственно к жалу. Воздействие на разум осуществлялось в два этапа. При помощи определенных магических воздействий серебру была придана хрупкость по строго определенной плоскости, и на первом этапе жертву просто укололи булавкой — это можно было сделать где угодно. На улице, на рынке, в любом людном месте — совершенно не привлекая внимания. От удара «жало» булавки раскололось вдоль и наискось примерно до середины длины, и меньшая часть осталась в теле жертвы, которая испытала легкую дурноту и кратковременную потерю ориентации. Чего проще в такой ситуации галантно подхватить девушку под локоток и увести в сторонку, подальше от толчеи? А там — дать нужную ментальную установку. Мастер коротко и совсем не по-женски дернула углом рта — не улыбнулась, а скорее зло, невесело ощерилась, и Вольфгер понимающе усмехнулся в ответ. Тоже без малейших признаков веселья. Что ж, теперь, по крайней мере, очевидно, что отрабатывать связи погибшей не имеет смысла. На ее месте мог оказаться кто угодно. Любой человек из штата прислуги в доме Корвинов. Нет, они, конечно, проверят их на всякий случай и для очистки совести, мало ли — но большого улова там можно не ждать. — В первые несколько секунд после укола жертва воспринимает любые слова того, к кому привязан артефакт, как приказ. А как только сознание проясняется — забывает и о происшествии, и о полученной установке. Часть артефакта, отколовшаяся от материнского изделия, уходит в тело, и обнаружить ее без спецсредств практически невозможно. Носитель ее не ощущает, и никаких изменений в поведении, кроме заложенной программы, она не вызывает. Сказали девушке раз в день приходить в условное место и рассказывать про распорядок обитателей дома — будет приходить и рассказывать. И даже не вспомнит об этом. Скажут в назначенный день провести в дом обладателя основы — не колеблясь проведет. — Скажут открыть зачарованный сейф… — продолжил логическую цепочку капитан, и мастер кивнула. Выражение лица у нее было нерадостным. То ли жалела девушку, то ли переживала за надежность чар на сейфах со своими брюликами… — У этого типа ментального подчинения, к счастью, есть свои недостатки. К примеру, негибкость и ограниченность по срокам. После укола-активации воздействие держится не дольше недели. В идеале, по истечении этого срока жало должно выйти само собой, а память обо всем произошедшем затереться окончательно. Но, поскольку мы имеем дело с самоучкой, могло произойти что угодно — от полного восстановления воспоминаний до смерти в результате кровоизлияния. Чем дело окончилось бы в нашем случае — гадать не возьмусь. Если следствию эта информация важна, попробуйте потрясти патологоанатома. Лейт давно расправился и с мясом, и с гарниром, а Алмия все сверлила взглядом листья своего салата. — Значит, не дольше недели, — повторил капитан. — Надо будет действительно озадачить экспертов — пусть попробуют по состоянию тканей вокруг жала установить, когда именно девушку травмировали… — Не уверена, что выйдет. Инородное тело жертву не беспокоило, и далеко не факт, что оно вызвало воспалительные процессы в тканях. — Мастер сделала глоток воды из стакана, и волосы снова мазнули по белой коже. Вольфгер отвел взгляд, а затем встал и прошелся по кабинету. Три шага туда, три обратно. Картина с морским пейзажем на стене — бухта с высоты птичьего полета, парусник вдалеке... — То есть воздействие осуществлялось через оставшееся в теле горничной серебро, верно? — уточнил Лейт, внимательно изучая картину. Судя по всему, изображена на ней была бухта Кабанья голова, расположенная в паре часов езды от Лидия. Вон и лидийский маяк вдали виднеется… — Именно, — подтвердила мастер его слова и на сей раз — удивительно! — даже обошлась без демонстрации своего мнения о капитанском скудоумии. — И под этим воздействием она бы выполнила любой приказ злоумышленника? — Совершенно верно, — снова согласилась Алмия. Несвойственное ей благодушие и человеколюбие начинало уже капитана всерьез беспокоить. Может, показать ее знакомому специалисту по-тихому? Как-то всё это на нее уже не похоже. Мало ли, чем могла та злосчастная булавка приложить старшего эксперта Управления по контролю магических проявлений… Правозащитный мир Лидия не перенесет такой потери! Капитан оторвался от изучения картины, обернулся к коллеге и поинтересовался: — Так зачем же тогда преступник булавку ей на одежду приколол? Не было бы ее — глядишь, мы бы и не заметили воздействия, шерстили бы связи девицы на предмет преступного сговора… — Во-первых, грош цена тому патологоанатому, который не заметит в трупе кусок зачарованного серебра, — хмыкнула в ответ Алмия. — А во-вторых, та самая негибкость. Единожды отданную в момент укола установку скорректировать нельзя. Если хочешь отдать новый приказ — волей-неволей придется воспользоваться материнским изделием. Вольфгер Лейт задумчиво хмыкнул — мастер тревожила всё больше и больше. За минувший разговор она ни разу не воспользовалась возможностью уколоть собеседника, хотя оных беседа предоставляла достаточно. То ли опасалась злить тупого служаку без свидетелей (Хотя с чего бы? Раньше ей такая осторожность свойственна не была!), то ли переживает, что из злости лично на нее капитан завалит дело дорогой подружки — а вот это уже оскорбительно! Он почти уже было поддался искушению задать ядовитой змее прямой вопрос и вскрыть, к Бездне, этот нарыв, но тут некстати (или наоборот — как нельзя кстати!) вмешался Аэда. — Десерты, госпожа, господин капитан… — и с ловкостью профессионального жонглера сгрузил тарелки на стол. Вольфгер чуть слышно хмыкнул — несмотря на то, что Аэда приходился зятем ресторатору, владельцу «Короны», свой путь в этом заведении он начал с рядового официанта. Хотя и был к тому моменту уже солидным зрелым кобольдом с репутаций и опытом управления заведениями подобного толка. А супруга его, хоть и приходилась папе родной дочкой, и вовсе начинала с судомоек при кухне — и обреталась там, пока строгий родитель не решил, что можно дитятку доверить место поваренка. Внуки же старого господина Розенберга были хитрее, действовали в обход — и старались приходить в семейное дело уже с солидным опытом работы в хороших домах и с отличными рекомендациями. Получить хорошие рекомендации от посторонних было всяко легче, чем добиться признания у родного деда — кобольды всегда славились умением создать уют, накормить и навести порядок… Десертов капитан и Алмия не заказывали. Но у Аэды на это счет было свое собственное сверхценное мнение, и на столе перед старшим экспертом красовалось блюдце с горкой взбитых сливок в окружении разноцветия ягод и ломтиков фруктов. Второе такое же заняло место убранных тарелок перед капитаном. — Не припомню, чтобы я это заказывала, — надменно обронила Алмия, и капитан успокоился — всё в порядке с мастером, а временные помутнения со всеми случаются! — Комплимент от заведения! — расцвел профессиональной улыбкой Аэда и исчез за дверьми кабинета. Волк прошелся до своего места за столом, потрогал краешек блюдца и, подхватив его на ладонь вместе с прилагавшейся вилочкой (маленькой, двузубой и какой-то несерьезной), вернулся к созерцанию Кабаньей Головы. Боги знают как, но художник передал ее поразительно точно, изобразив даже огромный валун неправильной формы — в прошлом году за ним нашли запутавшееся в сетях тело купца и мецената Отто Блюмбери, и по этому факту возбудили сразу два уголовных дела — об убийстве и о браконьерстве… Нет, с художником определенно надо будет поговорить — как он сумел так изучить местность? Вот они, к примеру, если бы знали про во-о-он то укромное местечко, то совсем по— другому организовали бы засаду — и глядишь, обошлось бы без огнестрельных ранений. А так Адам Тайберг несколько дней провалялся на больничной койке. — Знаете, мастер Алмия, я ведь не всегда служил в Лидии, — задумчиво сообщил капитан, с удовольствием изучая полотно. — Изначально меня определили в Ройст. Мерзкий городишко, грязный, вонючий, и живет в основном рыбным промыслом. Лов, обработка… Торговля. Из достопримечательностей только герцогская резиденция. — Майоратное владение герцогов Алвирийских? — Оно самое... В каком году старший наследник герцога женился? Мастер, смотревшая на капитана с интересом и явно пытавшаяся понять, к чему он клонит, легко вспомнила: — В сорок шестом. — Восемь лет, — посчитал капитан. — Одного умника тогда казнили, а учеников его всех на каторгу пожизненно отправили… Мастер Алмия, вы не одолжите мне подчиненного потолковее? И если не затруднит, то как можно скорее. — Отчего же не одолжить, — милостиво отозвалась главная змея всего управления. — Я для вас достаточно толкова? — Нет, — жестко отрезал капитан, игнорируя насмешку, подтекст, контекст и что там еще вкладывала в свою реплику сияющая блондинка. И прежде, чем она успела сказать что-то столь же злое, как ее взгляд, ставший бритвенно-острым, он пояснил: — Я не потащу по опасным помойкам женщину! — Ну так представьте, что я мужчина! — раздраженно бросила Алмия, и капитан не сумел сдержать свирепо-мечтательного выражения лица. Если бы на месте Алмии был мужчина, дело бы давно кончилось мордобоем. Мастер раздраженно скомкала салфетку, лежавшую у нее на коленях, собираясь встать и продолжить спор, но Вольфгер отвернулся к пейзажу, демонстративно и недвусмысленно, ясно давая понять, что разговор окончен. — Капитан Лейт! — требовательно позвала его Алмия. — Капитан, мы не закончили! Либо с вами еду я — либо вы обходитесь своими силами, без консультанта от нашего ведомства! — Как вам будет угодно, мастер Алмия, — отозвался Вольфгер, стараясь не взорваться. — Но я все же направлю запрос вашему начальству. Надеюсь, он будет рассмотрен в законном порядке. — Не сомневайтесь! — медово отозвалась мастер, и стало совершенно очевидно — кратковременное перемирие, порожденное вспышкой несвойственного Элисавифе Алмии благодушием, подошло к концу. — Но имейте в виду — как эксперту это дело поручено именно мне и… И на что вы там смотрите! Она внезапно оказалась за спиной, совсем близко, и капитан с трудом подавил желание отшагнуть и встряхнуться от пробежавшей по позвоночнику — от поясницы до холки — дрожи. Он промолчал, но госпоже эксперту ответ был и не нужен: мазнув полотно быстрым взглядом, она заключила: — М-да, пейзажи Нико удаются куда лучше, чем портреты! И на капитанское недоумение пояснила хорошо знакомым тоном «какие же вы все убогие»: — Это работа Николаса Аллисторра, популярного современного художника, и в верхнем левом углу стоит его подпись! И… Не дав мастеру вернуть разговор на предыдущий круг, капитан уточнил: — Вы закончили обед? Раньше Вольфгер не позволял себе так откровенно затыкать коллегу, и глаза Алмии гневно сверкнули. — Да! — она явно не думала, что разговор исчерпан, но продолжать его на глазах явившегося Аэды, слава богам, возможным не считала. Зато считала возможным иное: — Разбейте счет на двоих, пожалуйста. И это было уже мелочностью. Капитан устало вздохнул. Женщины — невозможные существа! — Что вы, как можно! — округлил синие-синие, как у всех кобольдов, глаза Аэда, — Как можно! Все за счет заведения, мы всегда рады видеть вас, капитан, и вашу очаровательную спутницу! — Аэда, — предупреждающе обронил Вольфгер. Взгляд управляющего метнулся в сторону, и он попытался сделать вид, будто не понимает, о чем речь. — Счет, — повторил Вольфгер, стараясь удержать низкий горловой рык. На сегодня полную дневную норму головной боли ему уже доставила мастер Алмия, и вносить туда же лепту Аэды было бы перебором. — Капитан! — заюлил кобольд, — Я вас прошу, войдите в мое положение! Ведь вы уйдете, а я останусь, и мне здесь еще работать, и когда господин Розенберг спросит, как я принимал его гостя — что я ему скажу?! — Что жизнь полна несправедливостей, — хмыкнул капитан и в упор уставился на старого знакомого. Тот, поняв, что переубедить волка не получится, покорно исчез, чтобы появиться снова через несколько мгновений и с выражением непередаваемых страданий на лице протянуть капитану счет. Кобольды славились хорошей памятью, как на зло, так и на добро. И за то, и за то умели платить. Так что капитану, единожды выручившему старого Розенберга, в «Короне» всегда были рады, только злоупотреблять этим гостеприимством Вольфгер тоже не любил.