Это ведь все только делали вид, что не замечают того, как он тесно прижимал ее к себе и как туманился его взгляд. Она видела. Конечно, Тамара чисто по-женски уступала ей, но то, что она была очень хороша, Марина не могла не понимать. И теперь она даже не сомневаалсь в том, что привыкший к вседозволенности и не знавший отказа Николай не отступится от Тамары. Не обманывалась она и насчет его срочной командировки в Ростов. Марина хорошо знала, что не будет никакого Ростова и Николай уедет с этой Тамарой на один из островов, где у их управления были специальные дома отдыха. Хорошо, если это только минутное увлечение. А если нет? И если ей завтра предложат отбыть на историческую родину, как это предложили ее прдшественнице? Что тогда? А вот тогда она потеряет многое. И что самое главное, она уедет из Астрахани такой же бедной, какой и приехала в нее. Да, красота, конечно, страшная сила, но еще большей силой были деньги. Особенно среди той нищеты, какую представляла собою страна в 1940 году. Когда четыре года назад была отменена карточная система, многие тогда надеялись на лучшее. Но стало намного хуже, продуктов не хватало, и огромная страна откровенно голодала. Специальности у Марины не было, а работа на фабрике или заводе не могла ей присниться даже в самом страшном сне. Но и просто так сдаваться на милость победителя Марина не собиралась. И надо отдать ей должное, она была не только красивая и безнравственная, но и решительная, и в борьбе за свое благополучие она была готова на все. Ладно, наконец, решила она, вставая из-за стола, завтра будет день, будет и пища. Как ни несло от громко храпевшего Николая перегаром, Марина, преодолев отвращение, легла все же с ним. Но, как выяснилось утром, зря. Николай даже не подумал прикоснуться к ней. И потому как он торопился, холодно поцеловал ее и буркнул: «Буду через три дня», Марина поняла, что ее дела совсем плохи. И, уж конечно, она совсем не удивилась тому, что Тамара срочно поехала «погостить» к каким-то там так удивительно вовремя появившимся родственникам. Справедливости ради, раздумывала она над тем, что ей делать, недолго. Ровно в четыре часа вечера Марина отправилась в театр, где проходила репетиция «На дне», в котором она играла Варвару, а Анненков Пепла. Что там говорить, Марина умела владеть собой, и даже Арсений не смог догадаться того, что творилось в ее душе. Когда репетиция была закончена и они на какое-то время сотались одни, Арсений по привыке попытался обнять ее. К его удивлению, она выскользнула из его рук. — Надо поговорить, — сказала она и быстро и четко и четко изложила план, который должен был спасти ее. Несколько удивленный услышаным Алексей молчал. — Что скажешь? — спросила Марина. — Сейчас ничего, — после небольшой паузы произнес Анненков. — Сама понимаешь, что один я такое дело не подниму… — Хорошо! — кивнула Марина. — Иди и помни, что у нас всего три дня… Вечером в столовой Анненков, проходя мимо Василия Хромова, негромко сказал: — Есть дело! Василий кивнул. — Приходи после отбоя… Конечно, обращаясь к Хрому, который был одним из самых авторитетных воров зоны, где отбывал свой срок Аннеков, Арсений сильно рисковал. Да, он сидел за мошенничество, и статья у него была довольно престижная, но все же он не шел ни в какое сравнение с самим Хромом и его урками. Что там говорить, народ у него подобрался отчаянный и способный на все. И при особом желании они могли без особого риска его просто кинуть. Но другого выхода у него не было. Один он был неспособен провернуть предложенное ему Мариной дело. Другое дело, что Хром, насколько за два года пребывания на зоне мог убедиться Аннеков, был не только авторитетный, но и довольно справедливый вор. Из «правильных», как называли таких в уголовной среде. Он был из Москвы и относился к своему земляку, если и не с уважением, то с явной симпатией. — Что у тебя? — с улыбкой спросил он, когда минут через двадцать после отбоя, когда измученные непосильным трудом зеки спали без задних ног, Анненков пришел к нему в угол. Но уже очень скоро улыбка сбежала с его лица, и он с все возрастающим вниманием слушал Алексея. И чем больше тот говорил, тем больше убеждался в том, что заинтересовал Хрома. — Что скажешь? — спросил Анненков, закончив свое повествование. — Скажу, что интересно! — усмехнулся Хромов. — И только? — Нет, не только, — покачал головой тот. — Все, Граф, иди спать, завтра договорим! — Только учти, — произнес Анненков, — через неделю я освобождаюсь… — Учту! Анненков кивнул и отправился на свои нары. Потому как загорелись глаза у Хрома, он не сомневался в том, что дело выгорит. И оно, действительно, выгорело. Все прошло как по маслу, а еще через семь дней, Анненков распрощался с Хромом и вышел на волю. Вздохнув полной грудью, он зашагал по направлению к вокзалу, откуда через три часа уходил поезд на Москву. Глава II Коля Цыган удивлялся сам себе. Обычно, удовлетворив страсть, он моментально охладевал к своей партнерше. А тут… Он с каким-то неведомым ему до сих пор исступлением целовал ее ласковое тело с атласной кожей, от которого так призывно исходил едва заметный аромат неведомых ему тонких духов. Вдоволь натешившись, он встал с кровати и накинул рубашку. Потом подошел к хранившему остатки вчерашней роскоши столу, налил стакан водки и с наслаждением выпил. Аппетитно похрустев квашеной капустой, он взглянул на свою подругу.