- На автобусе доеду. Грегори снова расхохотался. - Думаешь, мы в квартирке развлекаемся? Да там каждый пук слышен, хоть и элитные апартаменты. Мы ее на вилле разложили, хоть укричись, никто не услышит. Разложили? Их там много, и они насилуют Бонни? – Уинстон взвел курок большим пальцем. - Ты что там делаешь? – Грегори отогнул рукой подушку, - Давай сюда, хватит баловаться. Он схватил револьвер за ствол и попытался выкрутить его из руки. Уинстон сжал пальцы и дернул револьвер на себя. Револьвер выстрелил, задев край подушки. Пуля попала в стену. - Эй, ты что творишь? – удивился качок и даже отдернул руку от револьвера. Уинстон выстрелил еще раз через подушку, с силой нажав на спуск. Попал в живот справа. Грегори вскрикнул и прижал руки к ране. Служащие Министерства Изобилия в основном уже вернулись с работы. Сколько-то людей сидели дома и выстрелы слышали. Но жильцы не бросились наперебой звонить в полицию. Дети бы, конечно, сообщили, куда следует и не следует, но дети относительно мирного времени не знают, чем отличается выстрел из револьвера через подушку от других похожих звуков. Взрослые же, если кто и заподозрил, что были именно выстрелы, то не понял, где конкретно стреляли. Позже оказалось, что кто-то все-таки позвонил в полицию. Полиция предсказуемо ответила «вот убьют, тогда вызывайте». Полиции в Лондоне едва хватало, чтобы принимать меры по поводу достоверно произошедших преступлений. Может быть, какой-нибудь проловский дом и перевернули бы с подвала до чердака по подозрению в стрельбе из запрещенного оружия, но никак уж не многоэтажку Министерства Изобилия, где за скромными дверями могут обнаружиться большие и злопамятные начальники. Грегори попытался закричать, но Уинстон толкнул его, уронил на пол, сел раненому на грудь и зажал лицо порванной подушкой. Тот подергался и обмяк. Но вроде не умер. Надо его связать, здоровый. Чем? Веревкой, на которой сушится белье после стирки. После автоматической прачечной по американскому стандарту белье приходилось досушивать дома. Если стиральные машинки исправно стирали и отжимали, то сушилки хронически недосушивали белье. Некоторые, оглянувшись по сторонам, шепотом говорили, что сушилки специально сделали ущербными, чтобы люди страдали. Вот раньше были сушилки… Уинстон на новой работе узнал, что сушилки старых моделей постоянно выбивали пробки, потому что из конструкции для экономии убрали терморегулятор. Поэтому новые модели стали делать менее мощными, так выходило и стабильнее, и дешевле. Так и получилось, что из вроде бы высокотехнологичной автоматической прачечной министерского дома вроде бы высокопоставленные жильцы приносили домой полусырое белье и развешивали его в комнатах на просушку. Правда, по сравнению с пролами, стирающими в тазиках, все равно получалась заметная ступенька наверх. Зато в каждой квартире имелась бельевая веревка, которой можно кого-нибудь связать. Вроде не умер, - от души затянув узлы, Уинстон поглядел на связанного. Руки, ноги, и веревки еще хватило, чтобы привязать его к самой массивной конструкции в квартире – к стояку канализации. На флоте морские узлы вязать особо не приходилось, но это как ботинки завязывать, один раз научился и на всю жизнь. Надо его привести в сознание. Чем? У одинокого мужчины, занимающегося боксом, дома из лекарств только эластичный бинт, йод и мазь от синяков. Похлопал по щекам. Не помогло. Нажал на живот возле раны. Грегори ожил и попытался закричать, но, похоже, рана физиологически не позволяла издавать громкие звуки. - Расскажи, как туда добраться? – потребовал Уинстон. - Я ранен! Ты подстрелил меня! – он кричал, но шепотом. - Я знаю. - Тебя посадят! Расстреляют! Отменят! - Я знаю. - Я член партии! - Я знаю. - Ты же никто! Ты вообще никто! Ты пустое место! Ты прол! - Я вооруженный преступник, который уже прострелил тебе кишки. - Срал я на преступников! - Ya est russkiy razvedchik, - сказал Уинстон по-русски со страшным акцентом. Но во всех фильмах русские говорили на своем языке именно так. - Что? – Грегори нервно задергал ногами. Типовые иностранные фразы из фильмов понимали все. - Budesh govorit? - Я все расскажу. Конечно, этот качок не учил русский в университете и не служил срочную на флоте. Но он смотрел те же фильмы, где безжалостные русские, немцы или французы пытали пленных. Конечно, пленные англосаксы, в отличие от пленных латиноамериканцев, гордо молчали и с презрением читали морали палачам в процессе втыкания иголок под ногти и дробления костей кувалдой. Каждый зритель примерял на себя эту роль и думал, смог бы он вести себя так же. Кто-то, наверное, мог. Такие шли в морскую пехоту, в авиацию, десант, специальные части. И стойко переносили там тяготы и лишения, включая пытки в плену. Другие же с детства понимали, что это не для них, и что лучше выложить все по первому требованию, а не провоцировать палача на повышение уровня пыток. Разведчики в кино не всегда похожи на настоящих разведчиков из настоящего мира. Чаще они похожи на Уинстона Смита в том виде, как он выглядел в этот день. Не красавец, но стильный, более-менее спортивный и по-своему симпатичный, потому что главных антагонистов всегда играли хорошие актеры. Если у вражеского шпиона есть помощники, то в том числе и красивые дорогие женщины. У него всегда есть оружие, и он легко его применяет. И он обязательно пытает пленных. Уинстон никогда не хотел быть палачом. Никогда не хотел пытать людей. Но где-то за городом друзья этого человека мучали Бонни. Его Бонни. Раньше, до ареста, до подвалов, до комнаты сто один вряд ли он смог бы пытать беззащитного человека. Даже в молодости, на флоте, если бы ему приказали, он бы провалил задание. Но несколько месяцев в застенках приблизили его к тем, на кого он бы не хотел быть похожим. К настоящим преступникам и к палачам. - Тебя когда-нибудь пытали? – спросил Уинстон, вставая. - Неет, - жалобно ответил Грегори. Уинстон вошел в его поле зрения с кухонным ножом и рывком расстегнул молнию синего комбинезона жертвы от ворота до ширинки. - Не надо, я все скажу, - прошептала несчастная жертва. Бонни держали в загородном доме, куда действительно не так-то просто добраться. Пленный даже нарисовал схему. По его словам, сообщников было еще трое, из них двое – начальники и дети еще больших начальников. А третий – Эдвард. Тот самый. Бывший близкий друг профессора Алана. - Кто такой Эдвард? – спросил Уинстон. - Такая же готовая на все жопа, как я. Только с фантазией. Он изображает из себя важную птицу. Человека, которому можно прямо вообще все, и ничего за это не будет. Поэтому на него ведутся те, кому на самом деле все можно и ничего не будет, но они в этом не уверены. - Ладно. Лежи тут, а я пошел, - Уинстон снова связал пленному руки и поднялся. - Эй, а как же я? - Я оставляю тебя живого. - Но я ранен! У меня пуля в животе! Мне больно! Мне нужен врач! - На этой вашей вилле есть телефон? - Есть. - Я оттуда позвоню в неофициальную клинику и попрошу вызвать врача. - Неофициальную это ты хорошо придумал. Но на виллу же час ехать. - Думаю, час ты продержишься. Уинстон направился к двери. - Стой! – окликнул его пленный, - А если ты проиграешь? - Тогда ты умрешь. - Черт! Дай мне картинку, я кое-что исправлю. И возьми дубинку у меня в кармане. И еще… - Ты так легко предаешь своих друзей? – удивился Уинстон, выслушав короткие сбивчивые рекомендации. - Да какие они друзья. Мы просто иногда балуемся вместе. А так я не с ними. Я у них просто мальчик на побегушках. - Не боишься, что тебя посадят как моего сообщника? - После того, как ты меня подстрелил? И сам же сделал мне алиби? Возьми ключи от моей машины. Гони быстрее, убей их всех и первым делом звони. Я ведь помог тебе, правда? - Правда. В кармане у Грегори лежала короткая дубинка. Даже не дубинка, а длинный кожаный мешок, набитый чем-то мягким и тяжелым. Уинстон повертел ее в руках и оставил на столе. Совершенно бесполезная вещь. Взял револьвер, вытряхнул на стол оставшиеся патроны и гильзы, повернул барабан. Несколько раз взвел курок и выстрелил вхолостую. Проверил самовзвод. Решил, что все-таки слишком туго, и лучше взводить курок большим пальцем перед каждым выстрелом. Зарядил обратно оставшиеся три патрона и убедился, что в камере под курком патрона нет. Сходил к вешалке и сунул револьвер в карман куртки. Притащил к столу саквояж. В саквояж Уинстон сложил все свои блокноты с записями по работе. На всякий случай, ничего компрометирующего не должно остаться дома. Но где спрятать саквояж? Если он попадется, то его будут пытать, и он сдаст любого друга. Надо оставить саквояж или тому, кого не жалко, а таких нет, или тому, кто не боится полиции. То есть, Барту. Он вообще ничего не боится, об него дубинки ломали и комнату сто один сломают. Снял синий комбинезон и переоделся в самую неприметную одежду. Старые брюки, свитер с оленем, старая куртка. Нет, куртка, в которой приехал этот парень. И его кепи. Ботинки надел не городские, а охотничьи, все-таки за город ехать. Повертел в руках ключи от машины. Он бы нашел, куда совать ключи, но что делать с машиной дальше? Ладно, руль, но у машины педалей больше, чем у человека ног, да еще и эта страшная ручка переключения передач. Нет времени учиться. Личный транспорт был далеко не у всех из Внутренних. Машины, которые делали в Эйрстрип Ван, за редким исключением не могли существовать без постоянного обслуживания механиками. Поэтому из старшего поколения даже те, кто сам садился за руль, пользовались служебным гаражом и брезговали «доставать» масла, покрышки и запчасти, которые всегда в дефиците.