– Чужаки в Эмити-Фолз? – переспросила Шарлотта Додсон. – Маттиас ничего об этом не говорил. Передай, пожалуйста, ножницы. Пруденс протянула ей инструмент. – Вроде как новые трапперы. Хотят попытать счастья на территории Жана Гарро. Летиция недовольно фыркнула. Весь город знал, что Брайарды презирают француза. Тот никогда не бывал трезв и разговаривал такими многоэтажными конструкциями, что краснели даже работники на ранчо. – А больше они ничего не говорили? – осмелилась спросить я. При мысли о незнакомце, который назвался Прайсом, мои щеки потеплели, точно печеные яблоки. Воспоминания были подернуты солнечной дымкой, словно с нашего знакомства прошло несколько месяцев, а не несколько дней. Умом я понимала, что, скорее всего, сама додумала золотистый оттенок кожи, густые угольно-черные ресницы и остроумие чужака. Я приписывала ему гораздо больше очарования, чем он заслуживал. И все же в глубине души я надеялась, что чужак обо мне упоминал. – Расспрашивали о том, какая дичь водится в лесу. – Никто из нас и вообразить не может, что водится в здешних лесах, – сказала Шарлотта, закрепив нитку. – Аминь, – ответила Летиция, и мы все на минуту погрузились в размышления. – А вы слышали, что случилось у Джудда Абрамса? – спросила Кора Шефер, драматично понизив голос до шепота. Я наклонилась ближе. – Нет. – Может, лучше ничего не говорить. Уж очень жутко. – Расскажи, Кора. Ясно же, что тебе хочется, – не выдержала Пруденс. Жена Старейшины пожала плечами: – На прошлой неделе у него ожеребились три кобылы. Пруденс изогнула тонкую бровь, не удивленная новостью. – Такую историю и один-то раз рассказывать не стоит, не то что повторять. – Джудд говорит, – невозмутимо продолжила Кора, – до родов у кобыл не было никаких признаков беременности. И к жеребцам их давно не подпускали. Он их держал в отдельном загоне на северном поле – всех кобыл, взрослых и маленьких, понимаете? Но самое странное… – Она еще сильнее понизила голос. – С жеребятами что-то… не то. На лице у Элис мелькнул интерес. – В каком смысле? – Один родился со сросшимися веками… Шарлотта нахмурилась: – Так часто бывает. В прошлом году у Маттиаса кобыла родила точно такого же мертвого жеребенка. – Но этот родился живым, – возразила Кора, раздраженная тем, что ее перебивают. – И веки у него были странные – прозрачные, как сказал Джудд. Сквозь них было видно, как глаза у жеребенка двигаются и смотрят на него. Говорит, мол, они следили за каждым его движением и точно его видели. Я застыла, воткнув иголку в одеяло, и вздрогнула. – А остальные жеребята? – спросила Пруденс. Кора цокнула языком и завязала узел. – Просто жуть! – Она не спеша покопалась в корзинке в поисках катушки, нагнетая напряжение. – У второго позвоночник оказался снаружи. Отростки торчали, как шипы дикобраза. Когда жеребенок попытался встать, кости сломались, и он, слава богу, отбросил копыта. А третий был еще хуже! Джудд сказал… Бонни Мэддин, сидевшая рядом со мной, уронила свой край одеяла и выбежала из комнаты, зажав рот руками. – Дамы, не лучше ли сменить тему? – как всегда тактично предложила мама. Даже у нее лицо стало зеленовато-бледным – наверное, ее тоже расстроил этот разговор. Я мысленно помолилась о ее будущем малыше и о том, чтобы он вырос здоровым и сильным. – Можно ведь поговорить о чем-нибудь поприятнее. Летиция, я заметила, что у тебя как раз распускаются циннии. По-моему, я еще никогда не видела таких огромных цветов. Разговор пошел в другом направлении, а мама встретилась со мной взглядом и кивком указала на дверь, намекая, что я должна сходить проверить Бонни. Я извинилась и скользнула в кухню, куда убежала бедняжка. Там была Ребекка. Она мыла чашки в большой раковине и с улыбкой поглядывала в окно, наблюдая за тем, как Бонни тошнит прямо на драгоценную клумбу Летиции Брайард. – Пастор закатит истерику, когда увидит это, – предположила Ребекка, когда подруги Бонни кинулись к ней и потащили ее к уборной. Потом она обернулась, увидела, кто вошел в кухню, и переменилась в лице. – Эллери. – Реббека, – ответила я таким же невыразительным тоном. Воцарилось неловкое молчание. – Тебе… тебе помочь? Она чуть скривила губы: – Можешь протереть посуду, если хочешь. Несколько минут мы работали молча. За нас говорил звон чашек и тарелок. Слова копились у меня в горле, незаконченные предложения и недодуманные мысли разрастались, заполняя все внутри, и наконец я поняла, что больше не могу их сдерживать: – Прости, – начала было я, но в это мгновение Ребекка тоже решила нарушить молчание: – Эллери, прости меня, пожалуйста. Мы умолкли. Робкая надежда проложила между нами первый мостик, и мы обе рассмеялись. – Я не хотела ничего от тебя скрывать, – сказала она, коснувшись моей руки. – Это не имеет значения, Ребекка. Я не должна была злиться. Просто эти новости застали меня врасплох. Я никогда… – Я никогда… – согласилась она, и наши слова иссякли. Ребекка снова повернулась к раковине и окунула пальцы в мыльные пузырьки. – Ты с ним счастлива? – спросила я, забирая у нее вымытую чашку, чтобы вытереть полотенцем. – Я… – Ее лицо засияло от удовольствия. – Да, Эллери, я счастлива. Никогда не думала, что испытаю такое. Я почувствовала укол зависти где-то в груди и тут же постаралась подавить ее. Я не должна была злиться на подругу за то, что она счастлива, но в то же время не хотела представлять ее в объятиях своего брата. От этих мыслей мне становилось одиноко. Всего пару недель назад Ребекка ночевала у меня. Мы до раннего утра сидели на сеновале и рассказывали друг другу истории. Я волновалась из-за приближения осени. В этом году нам впервые не надо было идти в школу с другими подростками. Нам обеим уже исполнилось восемнадцать, и мы теперь считались взрослыми, но пока не успели это осознать. У меня не было ухажеров, а лето тянулось, и казалось, что ничего не изменилось. Ребекка предполагала, что после сбора урожая юноши Эмити-Фолз поймут, что конкретно могут предложить своей избраннице, и к нам выстроится целая очередь. Тогда ее слова очень меня утешили. Но как легко, оказывается, ей было говорить об этом. У нее-то уже был кавалер. В городе хватало юношей – моих ровесников, которых я знала всю жизнь, но никогда не задумывалась о том, каково это – поймать их взгляд, полный счастья и искрящийся желанием. Я никогда не представляла, как гуляю с ними под луной и целуюсь за школой. Не могла даже вообразить, что почувствую, если кто-то подарит мне цветок, кольцо… свое сердце. Я всегда думала, что мы с Ребеккой переживем все это вместе. Найдем кавалеров, будем хихикать, обсуждая свои первые поцелуи, празднуя помолвку. Знать, что она ушла вперед без меня, было неожиданно больно. Мысль об этом вонзалась под ребро, точно нож, причиняя страдания на каждом вдохе. – Это… чудесно, – услышала я собственные слова будто со стороны, вернувшись в настоящее, на кухню, к лучшей подруге, которой ни капли не завидовала. – Да, – согласилась Ребекка, едва не сияя от радости. – И… есть еще кое-что. Я… я даже не знаю, как об этом сказать. Сэмюэлю я еще не говорила… Хотела, чтобы ты узнала первой. Ты для меня не просто подруга, Эллери. Я всегда считала тебя почти сестрой, понимаешь? – Конечно. – Я сжала ее руку. Она дрожала. – Я… – Ребекка закусила губу, улыбаясь. – Я беременна. – Беременна, – повторила я, не забыв понизить голос, несмотря на свое изумление. – Ты носишь ребенка? Она хихикнула: – Надеюсь. Кого же еще? Я… Я не думала, что все выйдет вот так. Думала, что подожду до свадьбы, но Сэм… Он просто… Он такой… Ее щеки ярко порозовели, и я подняла руку, останавливая ее жестом, пока она не вывалила на меня все. – Подробности мне знать не обязательно, – заверила я ее. Ребекка снова рассмеялась: – Разумеется. – Но… Ты ведь скажешь ему? И скоро? Она кивнула: – Вообще-то я надеялась, что ты мне поможешь… Я просто очень волнуюсь. – Волнуешься? Он же тебя любит. Ребекка посмотрела мне в глаза и улыбнулась. – Я знаю. Просто… Это такое большое событие. Мы с ним еще не обсуждали никакие… большие события. Я думала, что он сделает мне предложение после сбора урожая, но теперь… – Она взволнованно переплела пальцы. – Я просто хочу, чтобы он обрадовался, вот и все. Все-таки это очень неожиданно. – Но если… Вы уже… – Я смущенно умолкла. – Не может же он не думать о следующем шаге? Мне самой стало противно от того, как небрежно я об этом упомянула. Это был не просто шаг, не просто короткий отрезок пути. Сэм и Ребекка ушли далеко вперед, оставив меня позади, и мне казалось, что между нами пролегло множество миль. Они вместе отправились в таинственную неизвестность, а я застряла на прежнем месте совсем одна. Я покосилась на ее живот. Фартук закрывал перёд платья, и я не могла понять, то ли она просто бережет одежду, то ли пытается скрыть живот. – Давно уже?