54 55 56 57 58 59 60 61 62 63 64 65 66 67 68 69 70 71 72 73 * * * Джеймс Уиллард Шульц Опасная тропа I. За пределом цивилизации Вспоминая минувшие дни, я едва ли могу представить время, когда великая Компания — Американская Меховая Компания — не была началом и концом всего связанного со мной. Маленьким мальчиком в Сент-Луисе я нередко видел ее управляющих — отца и сына Шуто — в их офисе или проезжающими по улице. Я взирал на них с таким почтением и благоговением, как если бы они были богами — да, пожалуй, они и были таковыми. Как главы могучей Компании они держали в своих руках бразды правления всеми землями вдоль реки Миссури, от устья и до самых истоков в Скалистых Горах. Уже по рождению я принадлежал к этой Компании. Мой отец, Ричард Фокс, вел от нее торговлю ружьями, а дядя, Уэсли Фокс, был ее полномочным представителем в далеком Форт-Бентоне, фактории в самых верховьях Миссури. Как и мои родители, он происходил из старинного пуританского рода в Салеме (Массачусетс), где у меня был еще один дядя, Поль Фокс, и три кузины. Мои отец и мать умерли, когда я был еще очень мал. Дядя Уэсли и его жена-индеанка Тситсаки (Женщина-Птица) взяли меня жить к себе в Форт-Бентон. Поскольку у них не было своих детей, Тситсаки сразу же стала для меня второй матерью. Нигде во всем мире не было лучшей — более мягкой, отзывчивой и любящей — женщины, чем она. А как она была прекрасна! Какие у нее были огромные живые глаза! Она обладала грациозной фигурой, а ее волосы ниспадали до пят. Я очень любил смотреть, как она расчесывает их, проводя переливающуюся волну, и опять ловко заплетает в две громадные косы! Хотя Тситсаки и понимала английский, но никогда не говорила на нем, опасаясь насмешек над своим произношением. Так же как ранее дядю, она взялась учить меня своему языку, и я довольно быстро им овладел. В ее присутствии мы с дядей обычно пользовались ее родным языком. Ее племянник, Питамакан (Бегущий Орел), стал моим ни-тук-а — другом. Для черноногих1 это слово имеет глубокий смысл: друзья у них неразлучны и каждый всегда готов отдать за другого даже жизнь. Отцом моего друга (братом Тситсаки) был Белый Волк, вождь2 пикуни, одного из племен черноногих. Как же я полюбил Форт-Бентон, расположенный в широкой, удобной для выпаса лошадей долине на северном берегу реки, в двух тысячах трехстах милях3 от Сент-Луиса! Тогда я бы ни за что не признал, что он хоть в чем-то уступает Форт-Юниону, нашему главному посту в устье реки Йеллоустоун. Возведенные из сырцового кирпича, высокие стены Форт-Бентона составляли квадрат в двести сорок футов4 по периметру. За этими стенами находились сложенные из того же материала склады, служебные помещения и магазины по продаже кузнечных изделий, принадлежностей для судоходства и, наконец, дом управляющего этой фактории. В юго-западном и северо-восточном углах стен возвышались бастионы. В каждом из них стояло по две пушки, стрелявших восьмифунтовыми ядрами. В бастионах было сделано множество ружейных бойниц и по нескольку пушечных. Большие ворота находились в середине обращенной к реке стены. От берега их отделяло около восьмидесяти ярдов5. К форту примыкали конюшни и коррали — загоны для наших лошадей. Крупного рогатого скота и птицы у нас не было. Повозками нам служили главным образом двуколки местного изготовления. В самом форте и близ него деревьев не было, но в миле ниже по течению и на южном берегу росли высокие тополя, ярко-зеленые летом и серые с редкой листвой зимой. Не было у нас и сада. Из овощей мы имели лишь дикий турнепс, который женщины в большом количестве выкапывали ранней весной. Но мы не страдали: жирное мясо бизонов, а также антилоп и оленей составляло основу нашего питания. Основой питания была именно бизонина, которую черноногие называли ни-тап-и-вак-син — «настоящая еда». Мы ели ее и вареной и жареной, а также высушенной тонкими полосками или мелко истолченной и смешанной с бизоньим жиром. И, наконец, в ходу был пеммикан6 — может быть самая лучшая и питательная пища из всех ее видов. Подобно тому, как дети в цивилизованном мире собираются у очага и хрустят жареными зернами кукурузы, мы (особенно длинными зимними вечерами) сходились вместе, жарили и ели бизоньи языки, которые всегда были у нас в изобилии. Кроме того, мы использовали различные ягоды — свежие летом и сушеные зимой. У нас всегда имелся чай и кофе. И лишь очень-очень редко, по самой большой оказии до нас доходил какой-нибудь хлеб. Ведь речные суда Компании доставляли грузы для торговли, которая приносила сотни процентов прибыли, и на них не хватало места для продовольствия для нас и нанятых нами служащих. Но ни они, ни мы не ворчали на то, что у нас не было бобов, хлеба, бекона, риса и других подобных продуктов. Питавшиеся вместе с индейцами в основном мясом, мы звали эти продукты кис-тап-и-вак-син — ничего не стоящая (бестолковая) пища! Однажды в июне, вскоре после того, как мне пошел шестнадцатый год (точную дату я уже забыл), я сидел на самом верху выходившего к реке бастиона — это было мое любимое место — и уже в четвертый или пятый раз перечитывал письмо, которое в этот день было доставлено на первом судне этого сезона, шедшем на Дальний Запад из Сент-Луиса аж семьдесят один день. — Прочти внимательно, — сказал мне дядя при его вручении. — Прочти и подумай, какой дать ответ. Мне бы не хотелось, чтобы ты принял решение под моим влиянием. Сказав это, он поторопился выйти из конторы, громко позвав мою «почти-мать» (как я понял, чтобы передать содержание полученного письма, так его расстроившего). Я проводил дядю взглядом и подумал, что редко видел его таким расстроенным. Полюбовавшись сверху на непрерывную череду повозок, тянущих грузы, доставленные судном, я бегло просмотрел страницу или две письма, но затем принялся изучать его со всем вниманием. Послание это было от дяди Поля из далекой Новой Англии и содержало требование немедленно отправить меня к нему. Дескать больше нельзя позволять мне расти на этом языческом Дальнем Западе, в варварской стране. Кто-то из Фоксов всегда был священником, и, поскольку у него самого были только дочери, то я просто обязан получить соответствующее образование, чтобы в свое время занять его место. Он очень беден и не сможет поддерживать меня деньгами, но поможет устроить меня в школу и колледж, а летом для меня всегда будет много работы на его маленькой ферме близ Салема. Все это было изложено на четырех страницах, и я быстро пробежал их. А вот четыре последующие страницы я перечел несколько раз — на них излагался расписанный по минутам в мельчайших деталях столь примитивный и убогий образ жизни, что я был буквально ошеломлен. Я представил, сколь монотонным должно быть такое существование, когда год за годом и день за днем повторяется все то же и то же. И в сколь отличном от этого положении я нахожусь сейчас! Здесь в форте постоянно случается что-нибудь интересное. И я всегда могу отправиться на другой берег реки в поисках приключений. От нас до испанских поселений на юге, в Аризоне, нет ни одного цивилизованного дома, как нет их и на восток до самого Форт-Юниона. То же касается и реки Колумбии далеко на западе и форта Компании Гудзонова Залива7, построенного к северу от реки Саскачеван. Стоит лишь захотеть, и можно собраться и отправиться в путь в любое место на этих, едва исследованных землях. И мы с Питамаканом составляли для этого отличную партию. Тут я услышал голос моей «почти-матери», окликавшей меня: — Ататойя! Ататойя! Вскоре она поднялась ко мне. Задыхаясь от волнения, она обняла меня, притянула к себе и запричитала: — Ох, сынок! Пожалей меня, скажи мне, что ты не уедешь отсюда на Восток, чтобы стать человеком в черной одежде, священным белым человеком! — Нет, я не собираюсь… — Это правда? — перебила она меня. — Почему же ты сидишь здесь, перечитывая страницы этого письма много раз? Я ведь следила за тобой! — Я читал о том, как живут мои родственники, которых я никогда не видел. Ах, Тситсаки! Они очень бедны! Очень-очень бедны! — О! И из-за этого ты хмурил брови! — сказала она со вздохом облегчения. — Так пусть же они больше не будут так бедны. Ведь они — наши родственники, и наш долг — помочь им. У меня есть двадцать полномерных, от головы до хвоста, шкур бизоньих самок, семь волчьих и тридцать две бобровых — и все они добыты моими родичами зимой8. Теперь все это будет принадлежать твоим далеким бедным родственникам. Ты и твой дядя тоже выделите что-нибудь из своего имущества. Пусть же никто не сможет сказать, что мы скупы и не помогаем своим беднякам! Вставай, пошли сейчас же к твоему дяде! Мы нашли его в офисе просматривающим деловую переписку. Управляющий нашей факторией отсутствовал уже почти год, и все это время он его замещал. — Я не собираюсь отправляться вниз по реке, — заявил я ему. — Я полагал, что таким и будет твое решение, — ответил он. — Для того образа жизни, который ведет твой дядя Поль, ты годишься не больше, чем бизон… Тут он сравнил меня с молодым бизоном, которого хотят забрать из родного стада, и мы все дружно рассмеялись. — Но тут есть вещи, над которыми нельзя смеяться! — воскликнула Тситсаки. — Мы должны доставить радость его далеким бедным родственникам. Я отдаю им все меха, которые у меня есть, все до одной шкуры. — Ха! — произнес дядя, обращаясь к ней. — Это говорит твое большое сердце. Да, мы им поможем. И действительно, в скором будущем он перевел его преподобию Полю Фоксу дар в размере шестисот долларов. Мой вклад составил стоимость пяти моих коней, которых я забрал из огромного табуна Белого Волка и Питамакана, пасшегося возле лагеря пикуни. Так, в одночасье того июньского дня было решено, что я должен остаться в Торговле (бизнес Меховой Компании у нас всегда писался с заглавной буквы), и с разговорами о моей отправке на Восток для учебы в школе или колледже было покончено навсегда. Всю вторую половину этого дня судно разгружалось, и рабочие перетаскивали на наши склады тонны грузов. Отвечавший за перевозки Джеймс Джексон и наш кузнец Джон Уоррен маркировали их для приемки на хранение. В это время дядя Уэсли отвечал на письма из центрального офиса Компании и писал дяде Полю о моем отказе от его предложения. А в шесть часов, побрившись и надев свой лучший сюртук, он позвал нас с Тситсаки и мы отправились на обед, который давал на борту своего судна Грант Марш. Без всякого сомнения, этот капитан знал реку Миссури лучше всех из тех, кто плавал вверх и вниз по ее извилистому руслу. В те времена управляющий факторией и даже клерки — служащие великой Компании — были обязаны одеваться и держать себя с достоинством, соответствующим их служебному положению. Обычная форма дяди состояла из длинной куртки с желтыми латунными пуговицами и высоким вельветовым воротником, брюк и жилета, подобранных под пару, белой рубашки с воротником и черным шелковым бантом, хорошо начищенных ботинок и бобровой шапки. Хорошо причесанные волосы доставали ему почти до плеч. И он всегда был тщательно выбрит. Все наши люди вели себя подобным же образом, поскольку больше всего на свете индейцы ненавидели волосатые лица. И в этом я разделял их мнение. Люди со щетиной подобны свиньям! По торжественному случаю Тситсаки также надела свое лучшее голубое шелковое платье и накинула прекрасную шаль из верблюжьей шерсти. Я был в своей охотничьей рубахе и штанах с оторочкой, украшенных вышивкой из цветных игл дикобраза9. А мои мокасины были покрыты орнаментом из бисера. В летнее время все наши служащие одевались подобным образом. Зимой же они носили толстые черные старомодные штаны, капоты10 или куртки с капюшонами, меховые шапки, мокасины и рукавицы из толстой бизоньей шкуры. Вдоль берега стояла огромная толпа индейцев, наблюдавших за разгрузкой судна и гадавших о содержимом различных мешков, бочек и свертков. Уже несколько недель назад они разбили лагерь в долине реки Титон в трех милях к северу от нас в ожидании начала торговли: они хотели обменять добытые зимней охотой меха на товары, которые доставит нам судно. Ожидавших было около восьми тысяч человек — все пикуни, а также часть каина с севера. Позже должны были прийти и большебрюхие11 с Медвежьих Гор, численностью тысячи три или более. Но этой весной у нас не могло быть торговли с сиксика (собственно черноногими), а также племенами сарси и кутене12. Компания Гудзонова Залива, распустив слух о бедном выборе наших товаров и высоких ценах на них, убедила их вести торговлю через свою факторию на реке Саскачеван. Мы были очень огорчены этим, и дядя дал твердую клятву, что следующей весной мы непременно заполучим их себе. Когда уже на берегу мы стали пробираться среди стоявших там индейцев, со всех сторон зазвучали приветствия и суждения на наш счет. Мужчины говорили, что мой дядя выглядит как настоящий вождь, что его облачение именно таково, каким и должно быть у белого вождя. А женщины восклицали, обращаясь к моей «почти-матери»: — О, Тситсаки! Как чудесны твое платье и твоя шаль! Вот бы нам одеться как ты и пойти на угощение вместе с твоим вождем на огненную лодку! В это же время молодые люди обращались ко мне: — Привет, Ататойя, брат!