Я делаю глубокий вдох и выдох. Итак, пора… Я останавливаюсь. Стоп. Не знаю зачем, но я удаляю историю поиска в телефоне. Это бессмысленно, я знаю, телефон невозможно отследить, а пролежав несколько часов в сырой октябрьской земле, он перестанет работать. Но вдруг не перестанет? Я кладу телефон обратно в карман его плаща и достаю из нагрудного кармана его личный айфон. Он в режиме полета. Я просматриваю галерею фотографий. Наших с ним фото. Слезы наворачиваются мне на глаза, а потом двумя горячими ручейками стекают по лицу. Я убираю остатки палатки, открывая то, что под ней пряталось. Вытираю с телефона отпечатки пальцев, возвращаю телефон во все еще теплый нагрудный карман и готовлюсь перетаскивать ношу. Я вовсе не плохой человек. Или плохой. Может быть, вы сможете решить? Но я определенно должна все объяснить. А чтобы объяснить, мне придется вернуться назад. На три месяца назад, ко дню нашей годовщины. 2 Пятница, 8 июля Утро годовщины Мы проснулись до рассвета. Мы с Марком. Это утро нашего праздника. Годовщина того дня, когда мы с ним познакомились. Мы остановились в бутик-отеле с пабом на морском берегу в Норфолке. Марк нашел его в приложении к «Файненшнл таймс» под названием «Как потратить деньги». Он оплатил подписку на журнал, но времени ему хватает только на чтение приложений. Впрочем, «ФТ» не соврал, это действительно оказалось «уютное загородное гнездышко вашей мечты». И я рада, что мы выбрали именно этот способ «потратить деньги». Конечно, строго говоря, это пока не мои деньги, но, полагаю, они скоро таковыми станут. Отель и вправду оказался идеальным уютным гнездышком, со свежими морепродуктами, холодным пивом и кашемировыми пледами. «Челси-у-моря», как назвали его в путеводителях. Последние три дня мы гуляли до тех пор, пока мышцы не начинали гудеть, а щеки — гореть от английского солнца и ветра. Наши волосы пахли лесом и солью моря. Прогулки, потом секс, душ, еда. Просто рай. Отель был построен в 1651 году как постоялый двор для работников таможни, останавливавшихся здесь на своем нелегком пути в Лондон, и примерно с тех пор хвастался тем, что знаменитый уроженец Норфолка, победитель Трафальгарского сражения вице-адмирал Горацио Нельсон был его постоянным посетителем. Он останавливался в номере 5, напротив нашего, каждую субботу и читал там депеши все пять лет, пока был отлучен от флота. А я-то всегда думала, что, однажды попав в военно-морской флот, человек в нем остается навсегда. И вот, пожалуйста. Такое случается даже с лучшими из нас. Но, так или иначе, за прошедшие годы и аукционы по продаже скота, и выездные сессии судов, и фестивали имени Джейн Остин со всеми их радостями проводились именно в этом отеле. Книга на кофейном столике в нашем номере с восторгом сообщала, что предварительные слушания по делу печально известных бернемских убийц проходили в том, что теперь стало приватной столовой на первом этаже. Я засомневалась насчет того, насколько эти убийцы «известные», печально или нет. Ведь я о них определенно ничего не слышала. Поэтому стала читать дальше. История началась в 1835 году с того, что жену сапожника вдруг стало ужасно тошнить прямо во время семейного обеда, на глазах у ее мужа. Миссис Тейлор, которую стошнило, как оказалось, была отравлена мышьяком. В кладовой кто-то подмешал мышьяк в муку, и его следы позже были обнаружены при вскрытии в тканях желудка умершей. Расследование же показало, что у мистера Тейлора был роман с их соседкой, некой миссис Фэнни Биллинг. И Фэнни Биллинг недавно приобрела в местной аптеке мышьяка на три пенни. Этот мышьяк оказался в мешке с мукой в доме Тейлоров, откуда впоследствии попал в клецки, оборвавшие жизнь миссис Тейлор. Судя по всему, мистер Тейлор в тот вечер от клецек отказался. Возможно, мистер Тейлор придерживался безуглеводной диеты. Как показал в ходе расследования еще один сосед, некая миссис Кэтрин Фрэри в тот день побывала в доме Тейлоров, и люди слышали, как она потом говорила Фэнни: «Стой на своем, и нам ничего не сделают». После чего выяснилось, что муж и ребенок Кэтрин так же внезапно умерли за две недели до случившегося. Тут заподозрили злой умысел. Желудки мужа и ребенка Кэтрин отправили в Норвич, где анализ подтвердил наличие в них мышьяка. Свидетель в доме Тейлоров заявил, что он видел, как Кэтрин навещала больную миссис Тейлор после того, как ту стошнило, и видел также, как она добавляла белый порошок «на кончике ножа из бумажного пакета» в жидкую кашу для больной, чтобы отравить ее во второй раз. И теперь уже смертельно. Неделей ранее две женщины тем же способом отравили невестку Кэтрин. Кэтрин и Фэнни были повешены в Норвиче за тяжкое убийство своих мужей, а также миссис Тейлор, ребенка Кэтрин и ее же невестки. Согласно «Еженедельному вестнику Найлса», 17 октября 1835 года преступницы «отправились в вечность на глазах огромной толпы (двадцати или тридцати тысяч) зрителей, более половины из которых были женщинами». Отправились в вечность. Какой высокопарный слог! Странно только, что историю «бернемских убийц» включили в информационный буклет гостиницы, учитывая то, для кого предназначены такие отели выходного дня. Будильник срабатывает в половине пятого утра, и мы просыпаемся в теплом гнездышке из пуховой перины и простыней египетского хлопка. Молча натягиваем одежду, приготовленную еще с вечера: тонкие хлопчатобумажные футболки, ботинки для прогулок, джинсы, шерстяные свитера, которые пригодятся, пока солнце еще не взошло. Я готовлю нам кофе в маленькой кофе-машине, пока Марк причесывается в ванной. Марк не тщеславен ни по каким стандартам, но, как и большинство мужчин за тридцать, собираясь куда-нибудь, он бóльшую часть времени уделяет своим волосам. Мне нравится эта его черта, маленькая брешь в его идеальности. Мне нравится то, что я могу собраться быстрее. Кофе мы пьем уже полностью одетые, сидя на пуховом одеяле, открыв окна. Он обнимает меня, мы молчим. У нас еще достаточно времени, чтобы запрыгнуть в машину и добраться до пляжа прежде, чем встанет солнце. Рассвет начнется в 5: 05 — так указано на ежедневной информационной карточке, лежащей возле кровати. В относительной тишине мы добираемся до Холкхэм-бич, дышим и думаем. Мы вместе, но наедине с нашими мыслями и друг с другом. Пытаемся справиться с тяжкой сонливостью, которая пока еще не выветрилась. Во всем этом присутствует дух своеобразного ритуала. Волшебство проникает в нашу жизнь, и мы впитываем его, как суккулент воду. Мы уже проделывали это раньше — одна из «только наших» традиций. Утро нашей годовщины. Когда мы въезжаем на парковку, я думаю, будем ли мы все так же праздновать этот день после того как поженимся — через два месяца. Или тот день станет нашим новым днем годовщины? Мы вступаем в густую тишину Холкхэм-Холла. Тишину то и дело пронизывают птичьи трели. Олени на прилегающем к парковке поле, застыв, смотрят на нас, когда мы хлопаем дверями. Мы смотрим на них в ответ, завороженные, пока они не начинают снова щипать траву. Наша машина сегодня оказывается в числе первых на глинистом гравии парковки, чуть позже тут станет куда оживленней — всегда становится, с появлением собак, фургонов для лошадей и всадников, а также целых семейных кланов, стремящихся насладиться последними днями хорошей погоды. Потому что скоро похолодает. Впрочем, так говорят каждый год, разве нет? А пока что мы никого не встречаем, шагая по гравийным дорожкам в сторону огромного пустынного пляжа Холкхэм, к четырем милям золотисто-белого песка, окруженного сосновыми лесами. Ветер с Северного моря колышет островки диких трав, пронося струйки песка над гребнями высоких дюн. Целые мили нетронутых песчаных наносов, море, и ни души вокруг. Неземной пейзаж в предрассветных сумерках. Совершенно пустынный ландшафт. Он всегда ощущается как начало с нуля. Как Новый год. Марк берет меня за руку, и мы шагаем с ним к берегу. У края воды мы стягиваем ботинки и входим в ледяное Северное море, подвернув джинсы до колен. Его улыбка. Его глаза. Его горячая рука, крепко сжимающая мою. И острое прикосновение ледяной воды к ногам, посылающее вверх обжигающее тепло. Обжигающий холод. Мы идеально подгадали со временем. Небо начинает светлеть. Мы смеемся. Марк отсчитывает секунды до 5: 05, глядя на часы, и мы терпеливо смотрим на горизонт над водой. Небо светлеет до сумерек, а затем солнце выныривает из серебристой воды. Желтый свет разливается по горизонту, плавно перетекая в персиковые и розовые оттенки на низких облаках, а за ними все небо расцветает синевой. Лазурной синевой. Ха! Это невероятно красиво. Так красиво, что у меня кружится голова. Когда мы больше не можем выносить холод, я бреду обратно на берег, наклоняюсь на мелководье, чтобы смыть песок с ног, прежде чем снова надеть ботинки. Мое обручальное кольцо ловит все великолепие солнца, преломляющееся в кристально чистой воде. Дымка раннего утра уже рассеялась, воздух влажный, соленый и чистый. Все такое яркое. Такое ясное. Самый лучший день года. Всегда. И столько надежды, каждый год. Марк попросил моей руки в прошлом октябре, после своего тридцать первого дня рождения. И хотя мы были вместе уже несколько лет, для меня это все равно стало сюрпризом. Иногда я думаю, не упускаю ли я в жизни больше, чем другие люди. Возможно, я недостаточно внимательна или просто не очень хорошо умею видеть, к чему все идет. Поэтому события часто застают меня врасплох. Всегда удивляюсь, когда слышу от Марка, что тот-то и тот-то не любит то-то и то-то, или что я кому-то нравлюсь либо вызываю какую-то сильную реакцию. Я никогда подобного не замечаю. И это, наверное, к лучшему. То, чего ты не знаешь, не может тебе навредить. А Марк все замечает. Он очень хорош в общении с людьми. Люди начинают сиять, когда он приближается к ним. Они его любят. И почти всегда, в тех редких случаях, когда мы с Марком делаем что-то не вместе, меня спрашивают изумленным и разочарованным тоном: «А разве Марка не будет?» Я не обижаюсь, потому что сама чувствую то же самое. Марк любую ситуацию меняет к лучшему. И он слушает вас, правда слушает. Поддерживает зрительный контакт. Не агрессивно, а так, что это подбадривает людей; его взгляд говорит: «Я здесь, и мне здесь нравится». Люди ему интересны. Марк не отводит взгляда, он находится рядом с вами. Мы сидим высоко на дюне, оглядывая раскинувшееся перед нами пространство неба и моря. Здесь, наверху, ветер сильнее. Ветер воет у нас в ушах. Я радуюсь тому, что мы надели теплые свитера. Грубая ирландская шерсть пахнет зверем так же сильно, как и греет. Тема разговора перемещается к будущему. К нашим планам. Мы всегда в этот день строим планы. Принимаем решения, и, как мне кажется, подводим итоги половины года. Мне всегда нравилось планировать наперед, еще с детства. Я люблю это занятие. Обожаю подводить итоги. Марк до нашего с ним знакомства никогда этим не занимался, но мгновенно включился — ему подходит сама прогрессивно-футуристическая природа этого занятия. Мои планы на полугодие ничем особенным не отличаются. Рутина: больше читать, меньше смотреть телевизор, эффективнее работать, проводить больше времени с любимыми, грамотнее питаться, меньше пить, быть счастливой. А потом Марк говорит, что хочет больше сосредоточиться на работе. Марк занят в банковской сфере. Да, знаю, знаю, фу и гадость. Но я могу сказать лишь одно: он не мерзавец. В этом вам придется мне поверить. Он не из тех типов, которые «Итон — клуб любителей выпить — выпускник команды игроков в поло». Он хороший йоркширский парень. Ну да, его отец, конечно же, не был шахтером. Мистер Робертс, теперь уже вышедший на пенсию, был консультантом пенсионного фонда «Прюденшиал» в Ист-Райдинге. В Сити Марк продвигался быстро, сдал положенные экзамены, стал трейдером, специализировался на золоте, его переманили, его повысили, а затем случилось то, что случилось. Финансовый крах. У финансовой индустрии отвалилось дно. Все, кто это понимал, были в ужасе с самого первого дня. Они видели, как все это раскручивается и к чему ведет. В принципе, Марку ничто не грозило. Его работа была безопасна — по крайней мере, безопаснее, чем раньше, потому что он специализировался именно на том, в чем нуждались все после кризиса, — на суверенных долгах. Однако премии всем состригли. Что тоже было не страшно, мы не перешли на хлеб и воду, пугало только то, сколько друзей Марка потеряли работу. Что еще меня тогда пугало, так это вид взрослых людей в слезах: у них были дети в частных школах, ипотечные кредиты, которые они больше не могли себе позволить. Их жены не работали с первой беременности. Ни у кого не было запасного плана. В тот год люди приходили к нам на обед и плакали. И уходили из нашего дома, извиняясь, смело улыбаясь, обещая снова увидеться с нами, как только вернутся в родные города и поставят свою жизнь на прежние рельсы. От большинства из них мы больше не получали ни весточки. Только слышали, что кто-то вернулся в Беркшир, чтобы жить вместе с родителями, кто-то уехал работать в Австралию, кто-то развелся. Марк сменил банк; в старом уволили всех его коллег, и в итоге ему пришлось работать за пятерых сотрудников, в связи с чем он решил попробовать себя в другом месте. Этот новый банк мне не нравился. Он был каким-то странным. Работавшие там мужчины умудрялись выглядеть одновременно толстыми и жилистыми. Но они были не в форме и курили. Против курения я ничего особенно не имела, вот только теперь в нем чувствовался дух нервного отчаяния. И это меня тревожило. Пахло желчью и разбитыми мечтами. Коллеги Марка иногда выбирались с нами выпить и с презрительными усмешками поливали грязью своих жен и детей, не смущаясь моего присутствия. Словно, если бы не эти женщины, они сейчас отдыхали бы где-нибудь на пляже. Марк не такой, как они. Он следит за собой. Он бегает, плавает, играет в теннис, ведет здоровый образ жизни, вот только теперь он еще и одиннадцать часов в день сидит в одной комнате с этими людьми. Я знаю, что он сильная личность, но я вижу, как это его изматывает. И теперь, в наш самый главный день, в нашу годовщину, он заявляет мне, что хочет больше сосредоточиться на работе. А это значит, что я буду меньше с ним видеться. Он и так работает слишком много. Каждый день встает в шесть, в половине седьмого выходит из дому, обедает на работе и добирается домой, ко мне, в половине седьмого вечера, совершенно истощенный. Мы ужинаем и разговариваем, иногда смотрим фильм, а потом он выключается в десять вечера, чтобы наутро начать все сначала. — Вот это я и хочу изменить, — говорит он. — Я проработал там целый год. Когда я переходил на это место, мне обещали, что должность временная, пока мы не реструктуризируем наш отдел. Но они не позволяют мне этого сделать. И явно не дадут реструктуризировать его и потом. Так что я вообще не занимаюсь тем, ради чего меня наняли. — Он вздыхает. Проводит рукой по лицу. — Я, в общем-то, не против. Но мне придется серьезно поговорить с Лоуренсом. Пусть или повысит мою годовую премию, или сменит команду, потому что некоторые из этих клоунов вообще не соображают, что делают. — Он замолкает, потом смотрит на меня. — Я серьезно, Эрин. Я не собирался тебе этого говорить, но после той сделки, которая состоялась в понедельник, Гектор звонил мне в слезах. — Почему он плакал? — с удивлением спрашиваю я. Гектор уже много лет работает с Марком плечом к плечу. Когда Марк ушел в другой банк, когда все начало рушиться, он обещал Гектору, что найдет ему должность, если тот решит уйти. И сдержал свое слово. Марк поставил условие, меняя место работы: или он переходит в новый банк вместе с Гектором, или не переходит вообще. — Ты знаешь, что мы недавно ждали цифры, нужные для подписания сделки? — Он испытующе смотрит на меня. — Да, ты разговаривал об этом на парковке, — говорю я, кивая, чтобы он продолжил. Он вчера выскользнул из паба во время обеда и целый час расхаживал с телефоном по гравию парковки, пока его еда остывала. А я читала книгу. Я сама веду свое дело, мне хорошо знаком этот «телефонный шаг». — Ага, и он сказал мне, что получил цифры. Парни из отдела торговых операций не хотели работать на праздники, чем серьезно осложняли ему задачу. Зато они назначили совещание после праздников, чтобы обсудить часы переработки и свою добросовестность. Просто смешно. В общем, Гектор поговорил с Нью-Йорком, попытался выяснить, какого черта никого нет на месте и почему цифры запаздывают. Они там все с ума сошли. Эндрю… Ты помнишь Эндрю из Нью-Йорка? Я рассказывал тебе… — Тот парень, чьи вопли я слышала из твоего телефона на свадьбе Брианны? — перебиваю я. Он фыркает и улыбается. — Ага, Эндрю. Он очень нервный. Ну, в общем, Эндрю орет на Гектора по телефону, Гектор пугается, быстро вставляет цифры и тут же отправляет документы. И ложится спать. А когда просыпается, его ждет пара сотен пропущенных звонков и писем. Как выяснилось, кто-то опечатался и добавил лишний ноль к цифрам. Гер и другие ребята из отдела наверняка специально подстроили это, чтобы замедлить сделку. Они думали, что Гектор просмотрит файлы перед отсылкой и даст им неделю на исправления, они как раз к тому времени вернутся в офис. Но Гектор не проверил. Он просто все подписал и отправил. А теперь договор вступил в законную силу. — Господи, Марк! А нельзя просто сказать, что это ошибка? — Нельзя, дорогая. Вот поэтому Гектор позвонил мне и попытался объяснить: он не ожидал, что цифры окажутся неправильными, обычно он всегда все проверяет… но Эндрю велел срочно отправлять, и… И, Эрин, он начал плакать. А я… А я чувствую себя так, словно окружен абсолютными… — Марк замолкает и печально качает головой. — Так что я собираюсь забросить несколько удочек по поводу других мест. И буду на сто процентов доволен, даже если на новом месте премия и зарплата окажутся меньше: рынок все равно не вернет себе прежние позиции. Кого мы обманываем? Мне больше не нужен такой стресс. Я снова хочу иметь время на жизнь. Я хочу тебя, я хочу, чтобы у нас были дети, чтобы мы проводили вместе вечера. Мне нравится, как это звучит. Очень нравится. Я обнимаю его. Утыкаюсь лбом в его плечо. — Я тоже этого хочу. — Хорошо. — Он тихонько целует меня в волосы. — Я найду хорошее место, подам заявление после того, как уляжется шумиха с Гектором, возьму оплачиваемый отпуск на время свадьбы и медового месяца. Приступлю, надеюсь, где-то в ноябре. К самому Рождеству. Он уже брал раньше «оплачиваемый отпуск» — все, кто работает в финансовом секторе, берут вынужденный отпуск при смене работы, перед выходом на новую должность. Наверное, их отправляют в этот обязательный отпуск для того, чтобы помешать торговле инсайдерской информацией, по факту же они получают два оплачиваемых месяца свободы. План выглядит весьма неплохо. Марку повезло. Но и я наверняка смогу взять несколько недель отпуска. Мы можем превратить это время в чудесный медовый месяц. Я работаю над своим первым полнометражным документальным фильмом, но первую часть съемок я закончу до свадьбы, а потом у меня будет перерыв в три-четыре недели, прежде чем я возьмусь за вторую часть. И эти три или четыре недели определенно могут пойти нам на пользу. В груди у меня растекается тепло. Это отлично. И нам обоим так будет лучше. — Куда поедем? — спрашивает он. — В свадебное путешествие? Мы впервые заговорили об этом. До свадьбы осталось всего два месяца. Мы разобрались со всеми прочими деталями, но этот вопрос оставили на потом. Нетронутым, как неоткрытый подарок. Но, кажется, сейчас вполне подходящее время для того, чтобы обсудить эту тему. И меня восхищает представившаяся возможность — заполучить его только для себя на несколько недель.