— Пока нет. Подожди. Давай будем рассуждать логически и не спеша. Мы с тобой нарушаем сейчас закон? Нарушаем, Эрин? Мы сделали что-то плохое? Хоть что-то плохое до этого момента? Откуда мне знать? Мой моральный компас, полагаю, всегда был точнее, чем компас Марка, но ненамного. — Нет. Нет, не думаю, — говорю я. — Я разорвала сумку. Но я разорвала ее, потому что хотела узнать, что внутри: а вдруг это поможет найти владельца? Это правда, и этого должно быть достаточно. — Почему мы не отдали ее полиции или охране отеля? — Мы отдали. Мы сразу же передали сумку персоналу отеля, но ее нам вернули. А потом мы напились и решили, что сами сможем во всем разобраться. Это глупо, но не незаконно. — Я киваю. И решаю, что такое объяснение звучит вполне убедительно. — Но вот сейчас мы поступаем неправильно, — добавляю я. И я действительно говорю то, что думаю. — Мы должны прямо сейчас позвонить в полицию и рассказать об этом. Автомат и деньги явно намекают на то, что дело нечисто, — говорю я, снова кивая. Я смотрю на распотрошенную сумку. Вижу угол пакета с деньгами сквозь дырку в ткани. Миллион долларов. Перевожу взгляд на Марка. — Секундочку, — говорю я. — Я это помню. Это было в фильме о норвежских рыбаках. — Я быстро набираю запрос в «Гугле». — Грубо говоря, обломки крушения, морской мусор, спасенные грузы, — как хочешь, так их и назови, пусть будут «сокровища», — оговорены законодательно в международном морском праве. Вот… только послушай. — Я проматываю страницу и начинаю читать текст с сайта правительства Великобритании. — «Сброшенный балласт» — термин, используемый для описания товаров, выброшенных за борт для облегчения веса судна при угрозе кораблекрушения. «Затонувший груз» — это термин, используемый для описания товаров, случайно оказавшихся за бортом во время опасной ситуации. И так далее… Вот: «Лицо, спасшее груз и действовавшее в рамках закона, скорее всего, станет преемником права собственности в случае отсутствия заявления владельца». Ага. Нет, подожди. Черт! «Согласно закону о торговом мореходстве… С 1995 года этот закон распространяется на все найденные грузы в пределах территориальных вод Великобритании в радиусе двенадцати морских миль». Британские законы тут не имеют никакой силы. И я не знаю, под чьей мы юрисдикцией здесь, в Полинезии, под французской или американской. Я снова ищу. Набираю запрос. Марк молча смотрит на сумку. — Вот оно! Министерство торговли США. «“Сброшенный балласт” и “затонувший груз” — термины, описывающие два типа морского мусора, связанного с судоходством. Сброшенный балласт — это груз, целенаправленно сброшенный за борт командой судна в аварийной ситуации, чаще всего с целью облегчить судно. Затонувший груз — это найденный в воде мусор, который не был целенаправленно сброшен за борт и зачастую является результатом кораблекрушения или аварии». С точки зрения международного морского права, это разграничение очень важно. — Я поднимаю взгляд на Марка. — Затонувший груз может быть востребован изначальным владельцем, в то время как балласт является собственностью нашедшего. Если этот балласт представляет ценность, нашедший может стать получателем прибыли посредством продажи найденных предметов. — Я прекращаю читать. Марк смотрит на окно, выходящее на лагуну, и хмурится. Наконец он говорит: — То есть, как я понял, вопрос в том, груз это или балласт. — Ага, — киваю я, облизывая губы. Нам нужно вернуться туда и выяснить это. Нам нужно вернуться обратно к бумажному кругу на воде, завтра же, и выяснить, случилось ли там кораблекрушение. Если владелец утонул во время шторма и потерял сумку, это одно. Если же он выбросил ее за борт и сбежал, то другое. Если там, под водой, под всеми этими бумагами, ничего нет, то мы станемся богаче на два миллиона. — А если увидим обломки, мы просто отправим сумку туда же. А потом сообщим о ней. Но если там ничего нет… Если от сумки избавились, то, думаю, все в порядке. У нас все будет в порядке, Марк. — Я направляюсь к холодильнику за холодной водой. Сделав глоток, я передаю бутылку ему. — Да? — спрашиваю я. Он тоже делает глоток, ерошит пальцами свои волосы. — Да, — соглашается он. — Завтра мы вернемся туда. 15 Вторник, 13 сентября Точка в море Марк загружает координаты в GPS, и мы отправляемся в путь. Погода снова идеальна, над нами и под нами раскинулось пространство глубокого бирюзового цвета, насколько хватает глаз. Прошлой ночью я искала новостные статьи о шторме. В них не сообщалось о пропавших яхтах или людях. Ничего, кроме фотографий штормовых туч и согнутых ветром деревьев в Инстаграмах отдыхающих. Пока волны проносятся мимо нас, я думаю о корабле-призраке, который мы видели во время вчерашнего шторма. Яхта все это время стояла на якоре, так ведь? Может, сумка принадлежит ее владельцам? Может, они вышли в море, когда разбушевался шторм? Но зачем им ставить мачту во время грозы? Никто не станет этого делать. У яхт есть названия, их движение регистрируется в журналах, и я уверена: если бы та яхта пропала, мы бы об этом узнали. Ведь узнали бы? Но в интернете ничего об этом нет. Ни одного упоминания о пропавшем корабле. Но кого мы обманываем? Сумка явно свалилась в море не с маленькой прогулочной яхты. Круг бумаг на воде, бриллианты, деньги в вакуумной упаковке, телефон, автомат… Я чертовски уверена: кем бы ни были владельцы этой сумки, они вряд ли регистрировали свой маршрут. Кем бы они ни были, они вряд ли оставили подробный отчет о своих передвижениях, который позволил бы нам их найти. Я чувствую, что подошла слишком близко к тому, к чему приближаться совсем не хочется. К чему-то опасному. Я пока не вполне понимаю, к чему именно, но я ощущаю эту опасность и ее близость. Ощущаю, как люки в моем сознании трещат от напора того, что рвется изнутри. Хотя, конечно, это могут быть просто случайные деньги, а кто не любит случайных денег? Возможно, кто-то совершил ошибку, и, если пострадавшей стороны нет… мы можем оставить их себе. Эти легкие деньги. Мы в них нуждаемся. Сегодня у нас уходит всего пятьдесят минут на то, чтобы добраться до места, — благодаря скорости дрейфового течения, как объясняет Марк, но я его почти не слушаю. Когда мы оказываемся там, выясняется, что от бумажного круга не осталось и следа. Нет и намека на то, что здесь когда-нибудь находилось нечто подобное. На многие мили вокруг нет ничего, кроме воды. Если бы Марк не записал в субботу координаты, мы ни за что не отыскали бы это место снова. С тех пор, как Марк предложил погрузиться и поискать обломки, из моего подсознания то и дело пытается всплыть нечто жуткое. Мне очень не хочется найти яхту. Очень, очень не хочется. Но дело не только в этом. Мысль, которую я сильнее всего пытаюсь затолкать обратно в подсознание, кричит о том, что мы найдем нечто другое. И даже не акул, тяжело зависших в воде, а нечто совсем иного рода. Нечто худшее. Марк чувствует мое напряжение. Одеваемся мы в тишине, он лишь подбадривает меня взглядами. Он думает, что здесь примерно сорок метров глубины. Иными словами, на два метра больше, чем высота статуи Христа Искупителя в Рио. Я могу опуститься только на двадцать метров, и он это знает. Но видимость здесь практически идеальная, так что мы рассмотрим дно, не особенно напрягаясь, нам и не понадобится спускаться на полную глубину. Перед тем как мы соскальзываем в воду, Марк снова предупреждает меня об акулах. Сегодня это кажется мне не важным. Я смотрю в безоблачное небо, и его слова как будто обтекают меня. Я дышу. Я пытаюсь позволить его голосу успокоить меня. Нам обоим не по себе. И вовсе не из-за акул. В воде, когда мы уже проверяем снаряжение друг друга перед погружением, я замечаю, что дрожу. Марк хватает меня за руку и на секунду крепко прижимает ее к груди. Частота моего пульса падает. Волны сегодня сильные и высокие. Здесь, наверху, крепкий ветер, но Марк обещает мне, что, как только мы спустимся, под водой будет спокойно. Когда мы заканчиваем, он снова берет меня за руку. — Эрин, слушай, тебе ведь не обязательно это делать. Я могу спуститься один. Оставайся на катере, а я вернусь примерно через пятнадцать минут. Больше не потребуется, дорогая. — Он заправляет мокрую прядь волос мне за ухо. — Нет, все нормально. Я в порядке. — Я улыбаюсь. — Я могу это сделать. Если не увижу собственными глазами, что там, внизу, я буду представлять самое худшее. — Мой голос снова кажется мне чужим и отстраненным. Он кивает. Он слишком хорошо меня знает, чтобы возражать. Я все равно это сделаю. Марк надевает маску, дает сигнал о погружении и уходит под поверхность воды. Я надеваю свою — медленно, тщательно, стараясь, чтобы она как можно плотнее прилипла к коже. Сегодня я не могу позволить себе никаких просчетов. Я делаю последний глоток чистого свежего воздуха и следую за Марком. Внизу гораздо чище, чем было в последний раз. Кристально-прозрачная голубизна. Голубизна высокого разрешения. Марк ждет меня сразу под поверхностью, словно застывший кадр из программы о природе: живое существо, зависшее в океане пустоты. Он дает сигнал к погружению. И мы избавляемся от плавучести. Погружение происходит постепенно. Я смотрю, как катятся над нами огромные волны; здесь, внизу, все поразительно спокойно. При взгляде снизу проходящие волны кажутся отлитыми из металла, особенно когда блестят на солнце. Огромные полотнища полированного алюминия. Все хорошо. Все идет хорошо до тех пор, пока мы не погружаемся на десять метров. Марк резко останавливается и сигналит мне, чтобы я оставалась на месте. Я застываю. Что-то не так. Кровь внезапно устремляется по венам с бешеной скоростью, быстрее, чем когда бы то ни было. Почему мы остановились? Там что-то в воде? Я стараюсь не шевелиться, но взгляд скользит по сторонам, пока я пытаюсь определить, в чем может быть дело. Я ничего не вижу. Стоит ли нам вернуться на катер? Или все в порядке? Марк дает мне сигнал: «Все в порядке». Да? Тогда в чем дело? Зачем ждать? Он снова делает жест «остановись». Затем сигналит: «Сохраняй спокойствие». А «сохраняй спокойствие» всегда означает что-то плохое. Затем он сигналит: «Посмотри вниз». О господи! О боже-боже-боже… Зачем смотреть вниз? Зачем? Я не хочу смотреть вниз. Я не хочу смотреть вниз, Марк. Я качаю головой. Нет. Нет, я не собираюсь этого делать. Он тянется ко мне и берет меня за руку. Снова сигналит: «Все в порядке». Его взгляд. Все в порядке, Эрин. Я киваю, я спокойна. Ладно. Я могу это сделать. Я могу это сделать. Я втягиваю прохладный, химически очищенный воздух и смотрю вниз. Это прекрасно. Бумаги, словно в замедленной съемке, танцуют в водяной невесомости вокруг нас. Полузатонувшие, дрейфующие, красивые. Но затем, в прорехах между бумагами… я замечаю его. Самолет. Примерно в тридцати метрах под нами, на дне океана. И не коммерческий лайнер. Маленький самолет. Скорее всего, частный. Я вижу его вполне отчетливо. Одно крыло оторвалось и застряло в песке под ним. В корпусе виднеется огромная зияющая прореха. А в ней — темнота. Я выдыхаю, неподвижно зависая в воде. Потом вдыхаю, медленно и спокойно. Смотрю на дверь самолета. Она закрыта. Дверь закрыта. Ох! Ох, черт. Я чувствую, как нарастает паника. Чувствую, как она пузырьками разносится по венам, по мышцам, сквозь сердце. Люк в подсознании распахивается, и волна паники захлестывает меня. В голове проносятся образы: я вижу ряды кресел, застывших в темноте и глубине под нами, вижу надежно пристегнутых к ним людей. Их лица. Рты, распахнутые в крике. «Прекрати! — командую я себе. — Ничего этого нет. Прекрати». Но это ведь реально, не правда ли? Они там, внизу, я знаю, что они там. Они не могли спастись. И даже не пытались. Почему они даже не пытались? Я вдруг понимаю, что перестала дышать. Судорожно втягиваю в себя воздух короткими, быстрыми вдохами, отчаянно вдыхаю жизнь. Я в панике. Ох, черт, ох, черт, ох, черт. Бросаю взгляд вверх. Солнце танцует на серебристой поверхности. До нее — десять метров. Я должна выбраться из воды. Немедленно. Я выворачиваюсь из рук Марка, работая ногами изо всех сил, и плыву вверх. Вверх и прочь от самолета. От смерти. Рука хватает меня за лодыжку и останавливает, дергая обратно, вниз. Мне не вырваться. Это Марк. Марк держит меня под водой. Не позволяет слишком быстро подняться и тем самым навредить себе. Я знаю, что это для моего же блага, но я этого не хочу. Мне нужно выбраться из этой гребаной воды, прямо сейчас. Поверхность в восьми метрах над нами. Я втягиваю воздух и яростно пытаюсь освободиться. Вырваться из его хватки. Он поднимается ко мне, чтобы поймать мой взгляд, сжимает мои плечи, сильный, надежный. Марк пытается унять мою панику. Прекратить ее. «Стой, Эрин, стой», — говорят его глаза.