И если бы я не видела это собственными глазами, то никогда бы не поверила, что моя старая и морщинистая тётя Конни может так раскраснеться. Она буквально искрила магией, и её волосы встали дыбом, как наэлектризованные. Я была так счастлива снова видеть её здоровой и полной сил. Тётя Флисси… тоже старалась. – Я давно не практиковалась! – крикнула она моей маме. В её тоне чувствовалась неуверенность, как и в призываемых ею тучах, возникающих в разных концах пещеры без всякого порядка и иногда проливающихся дождём. Вода скапливалась в лужи, которые, честно говоря, не выглядели особо опасными, но если какая-нибудь ведьма Морган побежала бы по ним, не глядя под ноги, то, вполне вероятно, шлёпнулась бы на пол. И стоило признать: для ведьмы, оставившей нас, чтобы не быть ведьмой, тётя Флисси с искрящими маленькими молниями волосами была на сто процентов в образе. Одна из её туч разразилась громом над огнём тёти Конни. – Прости! – воскликнула тётя Флисси, когда из тучи посыпался град. Это было бы смешно, если бы не было так страшно. Их магия была олицетворением нашей семьи: такая же хаотичная, необузданная и разбалансированная, потому что она представляла собой слияние пяти индивидуальных сил, а не работу слаженного ковена. И никто из Морганов, щурящихся и трущих невидящие глаза, похоже, не имел ни малейшего представления, что делать с этими дикими Мерлинами, вырвавшимися на свободу и теперь творящими магию в самом сердце их территории. Морганы привыкли одним движением века создавать разные крутые вещи, но подобный бесконтрольный полёт фантазии им был недоступен. Мама, не желая отставать от сестёр, всё это время что-то активно ткала золотой нитью в воздухе. Она была самой благоразумной из всех Мерлинов, что в действительности мало что значило, подумала я, глядя на то, как она закрывает выходы из пещеры на огромные золотые «застёжки-молнии». Но наибольшую опасность представляла Темми – я пока не могла заставить себя звать эту незнакомку тётей, – которая широкими взмахами направляла своих птиц сеять панику и хаос. Я заворожённо смотрела, как они зависали в воздухе, часто хлопая крыльями, а затем, сложив их, пикировали на своих жертв. Не хотелось бы мне попасть под их когти, как магические, так и самые обычные. Во время атаки они больше напоминали гаргулий, чем птиц, вынуждая Морганов отпрыгивать в сторону, пригибаться и искать укрытие. Птицы взмывали и, кружась, сбивались в форме башен, чтобы затем обрушиться на противника – и всё это под несмолкающие пронзительные крики. Морганы пытались защититься, но их магическое зрение ещё не восстановилось после того ослепительного потока звёзд. Мой слух отчётливо уловил голос Мирабель. – В атаку! – скомандовала она, и Бобби, громко всхрапнув, пустилась в галоп. Быстро заморгав, прогоняя из глаз остатки вспышек, я привстала на одно колено. Мирабель вскинула руку, сжав кулак, её лицо озарял восторг неповиновения. Бобби мчалась прямо на тыкву, нацелив на неё прикрытую бронёй голову, но в последний момент притормозила, попятилась и встала на дыбы. – Мирабель! – вырвалось у меня, но я зря волновалась: Мирабель удержалась на спине Бобби, даже когда та ударила по тыкве своими огромными передними копытами. Я засомневалась, что это что-то даст, но затем Бобби снова всей своей массой обрушила копыта на оранжевую поверхность, и по ней во все стороны побежали трещины. Тётя Морган издала нечеловеческий вопль, и я смогла разобрать в нём слова, только когда встала и подняла меч. – Защищайте тыкву! – орала тётя Морган своему растерявшемуся ковену. – Защищайте его, ведьмы, или я заполню его вашими силами под завязку! До этого момента я представляла ковен Морганов как единую жуткую белую массу из ведьм, которые мыслят и действуют одинаково. Но теперь, слыша, как тётя Морган угрожает собственной родне, я поняла, что на самом деле он состоит из отдельных личностей. Так, несколько ведьм с отвращением отшатнулись, ещё пара посерела от ужаса. Тётя Морган была настроена решительно и беспощадно, но её планам на нашу тыкву было уже не суждено сбыться. Третий удар копыт Бобби вышел особенно впечатляющим – тыква взорвалась одновременно в пяти местах. Я не сразу поняла, что меня ударило, пока не поднесла руку к щеке и не смахнула с неё горсть вязкой мякоти. Она заляпала всё вокруг, покрыв ведьм Морган с ног до головы. Этой оранжевой массы хватило бы, чтобы целый год кормить всю популяцию ведьм тыквенным супом и пирогами. Вместо этого мы приняли из неё душ. Бобби, высоко задирая ноги и довольно повизгивая, пробежалась туда-сюда между остатками тыквы. Тётя Морган, забыв о своём ковене, грозно затопала к уничтоженному овощу, прожигая глазами Мирабель, успевшую спешиться и сейчас, стоя к тёте Морган спиной, ласково поглаживающую Бобби по гигантской шее. Я перевела взгляд с тёти Морган на тыкву и назад, понимая, что не стану направлять на неё меч. Ни одна ведьма ещё не умерла и уже не умрёт. Ни Темми, ни моя кузина. – Мирабель! – позвала я и побежала к ней, но мне было уже не успеть, поэтому я бросила меч по полу наподобие шара для боулинга. Со стороны это наверняка выглядело странно, но Мирабель обернулась и присела, приготовившись… Меч, который не убил её и мог спасти теперь, прокатился, звеня, по полу пещеры, и Мирабель прыгнула вперёд, чтобы его поймать. Но тётя Морган придавила ногой рукоять, заставив меч со скрежетом замереть, после чего наклонилась и, легко его подняв, посмотрела в зеркальное отражение отполированного клинка. Я попыталась притормозить, но не успела – меня несло прямо на тётю Морган, которая уверенно занесла меч над головой. Через мгновение я плюхнулась прямо в тыквенную мякоть. – Матушка, нет! – в отчаянии закричала Керра, и я увидела бегущих к матери двух сестёр, крепко держащихся за руки. На лице смотрящей на мать Сенары ясно читалось отвращение: – Она маленькая колдунья, матушка! Это её Первый октябрь! Но меч стал для тёти Морган последней каплей. – Она Мерлин! – прошипела она. – И это всё, что имеет значение. Я вся сжалась и инстинктивно выставила перед собой руки, готовясь ощутить удар – молнии или металла, а может, и того и другого, – хотя знала, какое у него длинное острое лезвие. – Клемми! – донёсся до моих душей мамин вопль, но мой мир сузился до меня и тёти Морган, будто в пещере не осталось никого, кроме неё, высокой копии своей прародительницы, и меня, тянущейся к ней. Мы словно переигрывали ошибочную версию истории, ту самую последнюю панель с гобелена про Морган и Мерлин, которую наши семьи всё это время неверно истолковывали. Перед моим внутренним взором встала та вытканная картина, где части Морган и Мерлин после стольких лет врозь сплелись воедино. Наши семьи из кожи вон лезли, чтобы вернуть утраченное. Только оно не было утраченным – от него отказались добровольно. Лишь соединив две части панели, мы узнали её истинное значение. На одной её половинке была изображена Морган, неприступная и величественно высокая, вся окутанная звёздами и обеими руками держащая над головой сияющий меч, нацеленный в небо, будто она собиралась покарать им свою соперницу. А на второй плакала Мерлин, вытянув в мольбе руки, обрубленные на уровне запястий растрепавшимся краем. Но вместе они явили нам сцену не финальной битвы, а установления перемирия. Морган, возвышаясь над сестрой, лишь казалась разъярённым палачом, но на самом деле она им не была, и она вовсе не изгоняла сестру. Потому что она держала меч не в одиночку. Мы не видели ладоней Мерлин на нашей части гобелена, но я всегда думала, что они были повёрнуты вверх, потому что она умоляла сестру смилостивиться над ней. Но теперь мы знали, что на рукояти меча были четыре кисти, плохо различимые из-за яркого света клинка. И из глаз обеих сестёр текли звёзды, а не слёзы. Меч был не оружием, а инструментом, с помощью которого они возвращали свою магию в небо. Наши семьи верили, что наши ограничения появились из ненависти и страха. Но нам, маленьким колдуньям, открылась правда: сёстры сами приняли это решение и вместе пожертвовали своей магией. Но тётя Морган этого не знала – она не видела того, что видела я. Она не повернёт меч рукоятью ко мне и не предложит взяться за неё вместе. Считая нас безнадёжно разными, двумя ветвями одной семьи, сильно удалившимися друг от друга, она напрочь забыла о наших общих корнях. Вокруг и внутри меня стало тихо. Я не знала, что делали остальные, потому что глаза у меня были закрыты. Я подумала о Керре и её уроках и сделала глубокий вдох, насыщая тело кислородом. На выдохе в груди стало чуть легче, и я ощутила внутри себя вибрацию магии. Мне не было страшно, ни капельки. Меня переполняли звёзды, не оставив места страху. Я посмотрела на тётю Морган и поняла, что передо мной самая обычная ведьма, к тому же высокомерная, жадная и жестокая, но пока она ещё не совершила ничего по-настоящему ужасного. Но если в её распоряжении окажется источник безграничных сил – тогда она действительно будет представлять опасность. Поэтому я сосредоточила своё внимание на мече. Меня хотели назвать «Клеменси», что означает «милосердие». Я не обязана прощать тётю Морган за её жадность – но точно так же я не обязана её наказывать. Меч был всего лишь вещью. Он уже исполнил своё предназначение, и более мы в нём не нуждались. Этот древний и насквозь пропитанный магией артефакт был для нас слишком большой ответственностью. Если на то пошло, для нас и магия круглый год – уже перебор. Теперь я знала, что моя магия высвобождалась не через ладони. Не зря я терпела постоянные неудачи, пытаясь копировать родных. Уронив свои тяжёлые руки, я направила магию из них вглубь себя. Моя кожа замерцала звёздами, я чувствовала, как они щекочут всё мое тело. «Должна знать саму себя!» – сказала мне тётя Пруди. Я всё ещё не знала, какая я ведьма. Я нетерпелива, как тётя Конни, старалась быть доброй, как мама. Но мне необязательно было пользоваться лишь руками, как Мерлины, или пытаться творить магию глазами, как Морганы. Оба эти метода были рабочими, но мне ничего не мешало придумать совершенно новый. Звёзды на самом деле всё знают, и именно поэтому они могут быть чем угодно. Они знают, что знаю я, и они знают, чего я хочу. И моё сердце отныне билось в одном ритме с ними. Я хотела одного: защитить свою семью. Я призвала все до последней искорки магии и слепила их в один большой шар внутри себя, ощущая его так же ясно, как если бы держала в руках. Затем сфокусировала зрение на мече так, что очертания всего остального вокруг меня смазались. Он красиво переливался в свете пещеры. Не сводя с него глаз, я сделала глубокий вдох… …и магия вырвалась из меня: не из рук, глаз или локтя – а прямо из сердца, из моей груди. И на следующем вдохе меч взорвался. Глава 31 Его крошечные фрагменты сверкали как звёзды. Они должны были изрезать меня, но их прикосновения были мягкими и тёплыми. Всех ведьм, и Морганов, и Мерлинов, окружило золотое сияние. Из моих рукавов потекли ручейки света. Магия покидала меня. Она покидала всех нас. Одна из Морганов даже потянулась и попыталась поймать свои звёзды, но вернуть их назад уже не представлялось возможным. Моё тело внезапно стало таким лёгким, что я едва не воспарила. Как будто я скинула с себя ужасно тяжёлое пальто, в котором с трудом волочила ноги, и теперь наконец увидела себя такой, какая есть.