— И это подтверждает обвинения? — Беверли указала на стопку документов, лежавшую под письмом. Это были фотокопии записей и экспериментальных результатов. — Думаю, да. По крайней мере, так считал Милрой. — То есть? — Для того чтобы все это проверить, потребуется довольно много времени, но думаю, если сравнить эти результаты с опубликованными, то мы обнаружим существенную разницу. — Что тут же делает ее одним из главных подозреваемых. Айзенменгер ничего не ответил и с нахмуренным видом продолжил изучать документы. — Ну ладно, пока ты здесь ворон считаешь, я, пожалуй, продолжу, — устав от его пассивности, заявила Беверли, вставая. — Что ты имеешь в виду? Мы же нашли то, что искали. — Правда? — улыбнулась она, затем насмешливо покачала головой и погладила его по подбородку. — Когда занимаешься обыском, Джон, следует запомнить — нельзя останавливаться сразу после того, как нашел что-то существенное. Она снова вернулась к стопке папок, в которой они обнаружили документы, посвященные Виктории Бенс-Джонс. Айзенменгер проводил ее взглядом, а затем, потеряв к ней интерес, вновь вернулся к пернатым. — Зачем он притащил все это домой? — спустя несколько минут пробормотал он. — Остальные папки у него хранятся на работе. — Ты считаешь, это что-то значит? — не оборачиваясь, спросила Беверли. — Что эта папка приобретает большее значение оттого, что находится здесь? — А ты как считаешь? — Возможно, — ответила она, выпрямляясь и держа какой-то листок двумя пальцами. Она подошла с ним к столу. Это была копия письма, написанного месяцем ранее и адресованного Джеффри Бенс-Джонсу. В нем Милрой предлагал встретиться и обсудить его будущность. В последних строках упоминался «выдающийся успех Виктории, позволивший ей получить столь высокую награду». — Если бы я была циничным человеком, — тихо заметила Беверли, — я бы сказала, что это выглядит как шантаж. Дайте мне то, что я хочу, или… — Очень изящно. — В этом-то и заключается вся прелесть. Ничего подозрительного, на взгляд непосвященного человека. Возможно, это объясняет, почему эти документы находятся здесь, а не в больнице, — добавила она. Айзенменгер кивнул: — Да, такое опасно хранить в своем кабинете, особенно после того, как письмо было отправлено. — Видишь? — улыбнулась Беверли. — Я же говорила тебе, что нельзя бросать поиски. — И все-таки почему оно здесь? — повторил он. — Почему оно выделено из всех остальных документов? — Потому что в нем есть намек на шантаж. Он хотя и собирал компромат на всех окружающих, но, насколько нам известно, не использовал его. А это ему пришлось унести из отделения, чтобы не нашли Виктория и Джеффри Бенс-Джонс. Айзенменгер был вынужден согласиться с этим предположением — оно выглядело вполне правдоподобным. Шахин зашел в кабинет Милроя лишь потому, что у него были подозрения, что он сможет там что-нибудь найти, а не потому что ему намекал на это Милрой. — Да, наверное. Но я не могу себе представить Викторию убийцей. — А ее мужа? Он категорично покачал головой: — Нет. То есть формально он мог бы это совершить, но он не обладает навыками вскрытия. — Может, она его научила. — Вскрытию тел и изъятию внутренних органов невозможно научиться теоретически, Беверли. Этому можно научиться только с помощью практических занятий. Вряд ли его женушка могла обучить его этому за кухонным столом. — Возможно, они совершали убийства вдвоем. Он выполнял тяжелую работу, а она вскрывала. — Коллективное убийство? Звучит не слишком убедительно. — Тогда какие предложения? — Не знаю, — после длительных раздумий вынужден был признать он. Несмотря на то что ее лечащий врач был вполне удовлетворен видом раны, Елена не могла разделить его оптимизм. Половину ее груди, плеча и верхней части руки занимал синяк, представлявший собой абстракционистское сочетание оттенков багрового, зеленого и желтого. Красные и набухшие швы, на которые она не могла смотреть без слез, с его точки зрения, выглядели «вполне прилично». Все это, вместе взятое, в сочетании с бессонницей, вызванной неудобством кровати, скорее напоминавшей цветочный бордюр, чем место для отдыха, и неудобоваримостью пищи привело к тому, что она находилась не в лучшем расположении духа, поднявшись в половине четвертого утра и направившись в комнату отдыха. Не то чтобы стоявшие там кресла были комфортабельнее, просто в данный момент она предпочитала неудобно сидеть, нежели неудобно лежать. Когда она проходила мимо островка света у поста медсестер, одна из двух склоненных голов приподнялась и осведомилась: — Все в порядке? — Сестра-филиппинка хорошо говорила по-английски, но даже иллюзия участия мгновенно разрушалась непроницаемым выражением ее лица. Ее напарница лишь приподняла голову и тут же вернулась к своим записям. — Не могу заснуть, — ответила Елена. — Может, вам дать снотворное? Елена покачала головой: — Пойду почитаю с полчасика. Она двинулась дальше и, пройдя небольшое расстояние, снова вступила в островок света у сестринского поста. О Елене вспомнили лишь в половине восьмого во время смены дежурства, когда было упомянуто ее имя и сестры поняли, что она так и не вернулась в палату. Только тогда стало понятно, что она исчезла. — Там же, сэр, и в то же время. Гомер спал, но сообщение Райта заставило его мгновенно проснуться. — Что? Где? Когда? — Рядом с больницей. Гиппокампус-стрит. Сорок минут назад. Гомер вскочил с кровати, одновременно отдавая распоряжения. — Он прячется в больнице, Райт. Возьми как можно больше людей и отправляйтесь туда. Начинайте обыскивать больницу. — Но мы ее уже обыскивали… — Да какая разница, Райт?! Значит, обыск был проведен недостаточно тщательно. Он проработал в ней много лет и знает ее так же хорошо, как вы свой собственный член. Наверняка там есть тысяча закоулков и потайных мест, о существовании которых вы и не догадываетесь. — Но разве у нас есть шанс сейчас его там обнаружить? Но Гомер уже положил трубку, и Райт понял, что попусту тратит свои силы и время. — И уберите эти чертовы ящики! У нас сегодня санитарная комиссия по вопросам безопасности — их кондрашка хватит, если они увидят, что пожарный выход завален ящиками. Голос, отдававший эти распоряжения, который Беверли расслышала через открытую дверь, свидетельствовал о том, что его обладатель привык к беспрекословному подчинению и ему присущи властность и самоуверенность. Однако когда его обладательница предстала перед ней воочию, Беверли была поражена ее изящностью и хрупкостью фигуры. — Инспектор Уортон? — произнесла интересовавшая ее особа и невозмутимо протянула руку. — Ивонна Хэйверс, — представилась она, когда они обменялись рукопожатием. Пожатие у нее было крепким и решительным. Она села за стол, и Беверли успела отметить, что ей около тридцати, рост ее составляет не более полутора метров и она довольно привлекательна, хотя и излишне полагается на косметику, а тени, наложенные на веки, слишком темного оттенка. — Чем могу помочь? Порой Беверли предпочитала сразу приступить к делу, а порой она подходила к сути окольными путями — на этот раз она решила воспользоваться вторым методом. — Чем вы здесь занимаетесь? Мисс Хэйверс сидела в кресле с высокой спинкой, воплощая собой тип мелкого администратора, наслаждающегося занимаемой должностью. — Изготавливаем одноразовое лабораторное оборудование. Пипетки, чашки Петри, пробирки и всякое такое. — А вы?.. — Директор по маркетингу. — И, вероятно, догадавшись, что это звучит слишком претенциозно, она тут же добавила: — У нас маленькое предприятие. — И вы здесь работаете уже два года? — Чуть меньше.