– Ну ладно, – сказала Морейн, когда они подошли поближе. – Уверена, ванна вернула вам аппетит. Мастер Фитч приготовил для нас отдельный кабинет. – Повернувшись и указывая дорогу, она стала сбивчиво говорить об отведенных им комнатах и столпотворении в городе, о надеждах хозяина гостиницы на то, что Том благосклонно отнесется к просьбе оказать внимание собравшимся в общей зале и развлечет их музыкой и историей-другой. Она ни разу не упомянула о девушке, словно бы ее не было. В отдельном кабинете стоял полированный дубовый обеденный стол, вокруг него – дюжина стульев, на полу – толстый ковер. Когда они вошли, Эгвейн, с блестящими после купания волосами, волной лежащими на плечах, грела руки у камина, где потрескивал огонь. Она повернулась и взглянула на вошедших. Долгая тишина в купальне дала Ранду уйму времени для размышлений. Твердое напоминание Лана никому не доверять, подкрепленное опасениями Ары, заставили юношу осознать, как на самом деле они одиноки. Видимо, они не могут положиться ни на кого, кроме себя, и Ранд по-прежнему не был уверен, насколько можно доверять Морейн или Лану. Только самим себе. А Эгвейн – все та же Эгвейн. Морейн говорила, что это так или иначе с ней случилось бы – прикосновение к Истинному Источнику. Она не в состоянии бороться с неизбежным, и значит, ее вины в этом нет. И она по-прежнему та же Эгвейн. Ранд открыл было рот, чтобы извиниться, но Эгвейн повернулась к нему спиной раньше, чем он успел вымолвить хоть слово. Упершись взглядом в спину девушки, Ранд проглотил все, что намеревался сказать. «Ладно, все в порядке. Если она хочет быть такой, я поделать ничего не в силах». Затем в комнату суетливо вошел мастер Фитч в сопровождении четырех женщин в белых передниках, таких же длинных, как у него самого; они принесли деревянное блюдо с тремя жареными цыплятами, столовое серебро, глиняные тарелки и накрытые миски. Женщины тут же принялись накрывать на стол, пока хозяин кланялся Морейн. – Примите мои извинения, госпожа Элис, что заставил вас ждать, но в гостинице так много народу, что просто чудо, если удается вообще обслужить кого-нибудь. Боюсь, это вовсе не та еда. Просто цыплята, немного репы и горошка, еще немного сыра. Да, это совсем не то. Примите мои искренние извинения. – Да это целое пиршество, – улыбнулась Морейн. – Для таких тревожных дней – действительно пиршество, мастер Фитч. Содержатель гостиницы опять поклонился. Его клочковатые волосы, торчащие во все стороны, будто он постоянно пробегал по ним руками, сделали поклон весьма комичным, но улыбка была такой довольной, что любой мог рассмеяться вместе с ним, но никак не над ним. – Большое спасибо, госпожа Элис! Примите мою благодарность. – Выпрямившись, мастер Фитч озабоченно нахмурился и смахнул со стола воображаемую пылинку уголком своего передника. – Разумеется, это не то, что я мог бы предложить вам год назад. Совсем не то. Зима. Да-а. Это все зима. Мои погреба пустеют, а рынок все еще скуден. И кто может винить фермерский люд? Кто? Нет никаких разговоров о том, когда соберут следующий урожай. Вообще никаких разговоров. Волки умяли баранину и говядину, предназначенную для людского стола, и… Вдруг до него, видимо, дошло, что тему для разговора с гостями, готовящимися к спокойной уютной трапезе, он выбрал не совсем удачно. – О, мне пора бежать. А то на уме одна стариковская болтовня, такой уж я. Стариковская болтовня. Мари, Синда, дайте этим добрым людям покушать без помех. – Мастер Фитч взмахнул руками, прогоняя женщин, и, когда те выскочили из комнаты, повернулся, чтобы еще раз поклониться Морейн. – Надеюсь, вам понравится ужин, госпожа Элис. Если понадобится еще что-то, только скажите, и я мигом принесу. Только скажите. Это просто удовольствие служить вам и мастеру Андре. Просто удовольствие. – Он отвесил еще один низкий поклон и ушел, тихо прикрыв за собою дверь. Все это время Лан стоял, опершись о стену, словно задремав. Сейчас же он устремился к двери и в два прыжка очутился возле нее. Приложив ухо к дверной филенке, он внимательно прислушался – Ранд успел медленно досчитать до тридцати, – затем рывком распахнул дверь и выглянул в коридор. – Они ушли, – сказал Лан наконец, закрыв дверь. – Можем говорить без опаски. – Я знаю, вы говорите – никому не доверять, – сказала Эгвейн, – но коли вы с подозрением относитесь к хозяину, то как мы можем оставаться в этой гостинице? – Я подозреваю его не больше, чем любого другого, – ответил Лан. – Но пока мы не достигнем Тар Валона, я буду сомневаться в каждом. Там я буду относиться с подозрением только к половине окружающих. Ранд начал было улыбаться, решив, что Страж пошутил. Но потом понял, что на лице Лана не было и намека на шутку. Да, он действительно готов подозревать людей в Тар Валоне. Да есть ли где-то безопасное место? – Он преувеличивает, – успокоила Морейн. – Мастер Фитч – хороший человек, честный и заслуживающий доверия. Но любит поговорить и из самых лучших побуждений мог бы ненароком упустить словечко, которое скользнет не в то ухо. И я еще ни разу не останавливалась в гостинице, где бы половина служанок не подслушивала под дверями и не тратила на сплетни времени больше, чем на перестилание постелей. Ладно, давайте сядем за стол, пока наш ужин совсем не остыл. Они расселись за столом, Морейн во главе, Лан – на другом конце стола, и некоторое время было не до разговоров: каждый наполнял свои тарелки. Этот ужин нельзя было назвать пиром, но после почти недели одних лишь лепешек и сушеного мяса такая трапеза могла показаться пиршеством. Спустя немного времени Морейн спросила: – Что ты разузнал в общей зале? Ножи и вилки замерли в воздухе, и все взгляды сосредоточились на Страже. – Хорошего мало, – ответил Лан. – Эвин был прав, по крайней мере, если судить по слухам. В Гэалдане было сражение, и Логайн вышел победителем. На устах у всех дюжина всяких рассказов, но все они сходятся на этом. Логайн? Должно быть, это Лжедракон. Впервые Ранд услышал, как этого человека называют по имени. Причем Лан говорил таким тоном, будто знавал его. – Айз Седай? – тихо спросила Морейн, и Лан качнул головой. – Не знаю. Кто-то говорит, что все они погибли, а кто-то – что нет. – Он хмыкнул. – Кое-кто даже утверждает, что они переметнулись к Логайну. Ничего достоверного, а у меня не было ни малейшего желания проявлять излишний интерес. – Да, – сказала Морейн. – Хорошего мало. – Глубоко вздохнув, она вернулась к ужину. – А что по поводу нашего положения? – В этом отношении новости лучше. Никаких странных происшествий, никаких чужаков, которые могут оказаться мурддраалом, и точно нет никаких троллоков. А белоплащники заняты тем, что плетут интриги против губернатора Айдана, потому что тот не хочет с ними сотрудничать. Они нас даже и не заметят, пока мы сами не привлечем внимания к себе. – Хорошо, – сказала Морейн. – Это совпадает с тем, что сказала прислуга в купальне. У сплетен свои достоинства. Итак, – она обратилась ко всем членам отряда, – нам еще предстоит долгий путь, но минувшая неделя не была легкой, поэтому я намерена пробыть здесь эту ночь и завтрашнюю и выехать послезавтра рано утром. – Молодежь радостно заухмылялась: как-никак впервые в городе. Морейн улыбнулась, но все равно строго спросила: – Что на это скажет мастер Андра? Лан бесстрастным взором обвел ухмыляющиеся лица: – Вполне терпимо, если они все-таки запомнят, что я им сказал. Том хмыкнул в усы: – Эти деревенские потеряются в… городе. Он вновь хмыкнул и покачал головой. Так как гостиница была переполнена, новоприбывшим предоставили только три комнаты: одну – для Морейн и Эгвейн и две – для мужчин. Ранду предстояло делить комнату с Ланом и Томом, она находилась на четвертом этаже, в задней части здания, под самым скатом крыши, с единственным маленьким окошком, выходящим на конный двор. Уже пала глубокая ночь, и свет из окон гостиницы ложился на землю желтыми лужицами. Эта комната, с самого начала небольшая, после того как поставили дополнительную кровать для Тома, стала еще меньше, хоть кровати и были узкими. И к тому же, как обнаружил Ранд, растянувшись на одной из них, еще и жесткими. Явно не самая лучшая комната. Том задержался ненадолго – только для того, чтобы достать из футляров флейту и арфу, – а потом ушел, немного попрактиковавшись в принятии величественных поз. Лан отправился вместе с ним. Странно, заметил про себя Ранд, недовольно ворочаясь на постели. Неделю назад он бы, словно сорвавшийся с горы камень, скатился вниз по лестнице, выпади возможность поглядеть выступление менестреля, даже пронесись только слух о нем. Но он слушал Томовы предания каждый вечер целую неделю, и Том ведь будет здесь завтрашним вечером и следующим, а горячая ванна ослабила жгуты мускулов, которые, как он думал, туго переплелись едва ли не навсегда, и от горячей – впервые за неделю – еды в нем медленно растекалась вялость. Сквозь сон ему пришла в голову мысль: знал ли Лан этого Лжедракона, Логайна? Внизу раздались приглушенные возгласы – общая зала радостными криками приветствовала появление Тома, но Ранд уже уснул. Каменный коридор был сумрачен и затенен, в нем – один только Ранд. Он не мог сказать, откуда пробивался свет, каким бы тусклым тот ни был; на голых серых стенах не было ни свечей, ни фонарей, не было вообще ничего, что объясняло бы смутное неясное освещение. В неподвижном сыром воздухе разносился отдаленный глухой звук мерно капающей воды. Чем бы это ни было, это вовсе не гостиница. Нахмурившись, Ранд потер лоб. Гостиница? Голова разламывалась от боли, и трудно было удержать в ней нить мысли. Что-то там насчет… гостиницы? Так или иначе, но эта мысль исчезла. Ранд облизал губы – хотелось пить. Его мучила ужасная жажда, он был весь как пересохший сухарь. Решиться его заставил этот капающий звук. Выбирать не из чего, есть лишь жажда, и он направился в сторону этого мерного «кап-кап-кап». Коридор все тянулся и тянулся вперед, его не пересекал ни единый переход, в нем ничего не менялось, ни в малейшем отношении. Его монотонность нарушали лишь простые двери, расположенные попарно друг против друга через правильные промежутки, растрескавшееся дерево было сухим, несмотря на влажный воздух. Перед юношей отступали по коридору тени, остающиеся неизменными, а капель не приближалась ни на шаг. Устав от однообразия, Ранд решил свернуть в одну из этих дверей. Она с легкостью открылась, и он шагнул через порог в мрачную палату с каменными стенами. Одна стена рядом сводчатых арок выходила на серокаменный балкон, за которым открывалось небо, подобного которому Ранд никогда не видел. Чересполосица облаков – черных и серых, красных и оранжевых – протянулась по небосводу, словно их гнали ураганные ветры, бесконечно плетя и переплетая. Никто ни разу не видел такого неба – его просто не могло быть. Ранд оторвал взгляд от балкона, но остальная часть комнаты оказалась не лучше. Необычные изгибы и странные углы, словно эта комната волей какого-то случая возникла в расплавившемся, а потом застывшем камне, – колонны будто выросли из серого пола. В огромном камине ревело пламя, напоминая кузнечный горн, в который мехи гонят воздух, но жара огонь не давал. Очаг был выложен необычными овальными камнями: они лишь выглядели камнями, гладкими и влажно-блестящими, несмотря на яростные языки пламени, если смотреть прямо на них, но стоило глянуть на них краешком глаза, как они превращались в лица мужчин и женщин, корчащихся в страшных муках, разевающих рты в безмолвном крике. В центре комнаты стояли стулья с высокими спинками и полированный стол, совершенно обычные, но их привычность лишь подчеркивала странность остального. На стене висело одинокое зеркало, но обыкновенным оно вовсе не было. Когда Ранд взглянул в него, то вместо своего отражения увидел размытое пятно. Но все прочее в комнате зеркало показывало верно. У камина стоял человек. Войдя в комнату, Ранд сначала его не заметил. Не увидеть его он не мог, он готов был поклясться, что здесь никого нет, пока не взглянул на мужчину. Облаченный в темные одежды превосходного покроя, тот, казалось, предстал в расцвете зрелости, и Ранд подумал, что женщины, наверное, должны считать его привлекательным. – Снова встречаемся мы лицом к лицу, – произнес мужчина, и в тот же миг его рот и глаза превратились в расщелины, ведущие в бесконечные пещеры пламени. С воплем Ранд попятился прочь из комнаты, так стремительно, что споткнулся, перелетел коридор и, ударившись о противоположную дверь, распахнул ее. Ранд извернулся и вцепился в дверную ручку, чтобы не упасть на пол, – и понял, что широко раскрытыми глазами смотрит в ту каменную комнату с невероятным небом в проеме арок, ведущих на балкон, и камин… – Так легко от меня тебе уйти не удастся, – сказал мужчина. Ранд повернулся на ватных ногах, вывалился из комнаты, чуть не упав. На этот раз коридора не было. Ранд застыл на месте, пригнувшись и весь сжавшись, недалеко от полированного стола; он уставился на мужчину, стоящего возле камина. По крайней мере, это было лучше, чем смотреть на камни очага или на небо. – Это сон, – сказал Ранд, выпрямившись. Он услышал, как за спиной, щелкнув, захлопнулась дверь. – Это что-то вроде кошмара. Юноша зажмурился, попытавшись проснуться. Когда он был ребенком, Мудрая говорила: если так сделать в кошмарном сне, то он кончится. Мудрая? Что? Лишь бы мысли не разбегались. Лишь бы голова перестала так болеть, тогда удастся нормально соображать. Ранд открыл глаза. Комната никуда не делась, все было где и раньше: балкон, небо. Человек у камина. – Это сон? – сказал мужчина. – Какая разница? – Опять на миг его рот и глаза стали глазка́ми в вечное горнило. Голос человека не изменился; казалось, он вообще не заметил того, что произошло. На этот раз Ранд вздрогнул, но от вопля удержался. «Это – сон. Это должно быть сном». Но все равно он отступил, пятясь, до двери, не отрывая взгляда от человека у камина, и попробовал повернуть ручку двери. Та не шевельнулась – дверь оставалась закрытой. – Кажется, тебя мучает жажда, – сказал мужчина возле камина. – Выпей! На столе, сверкая золотом, стоял кубок, украшенный орнаментом из рубинов и аметистов. Раньше его там не было. Ранд дрожал, как в ознобе. Это всего-навсего сон. Во рту пересохло, словно в пустыне. – Да, немножко, – сказал Ранд, поднимая кубок. Мужчина, пристально наблюдая за ним, чуть наклонился вперед, опершись рукой о спинку стула. От аромата приправленного пряностями вина у Ранда закружилась голова, будто он был так измучен жаждой, словно бы ничего не пил много дней подряд. «Не пил?» Задержав руку с кубком на полпути ко рту, юноша замер. Между пальцами мужчины, сжавшими спинку стула, с едва слышным шипением вились струйки дыма. И глаза его просто впились в Ранда, быстро вспыхивая пламенем меж полуопущенных век. Ранд облизал губы и, не пригубив, поставил вино обратно на стол. – Мне не так хочется пить, как я думал. Человек вдруг выпрямился с ничего не выражающим лицом. Его разочарование не проявилось бы с большей очевидностью, даже если бы он выругался. Ранду стало интересно, что же было в вине. Но, разумеется, интерес этот совсем дурацкий. Это же все сон. «Тогда почему сон никак не прекратится?» – Что вам нужно? – спросил Ранд. – Кто вы? Пламя полыхнуло в глазах и во рту человека – Ранду почудилось, что он слышит, как оно ревет и бушует. – Некоторые называют меня Ба’алзамоном. Ранд вдруг вновь оказался у двери, бешено дергая за ручку. Всякие мысли о снах исчезли. Темный! Дверная ручка не шелохнулась, но он продолжал ее поворачивать. – Ты – тот? – внезапно произнес Ба’алзамон. – Этого тебе от меня не скрыть. Ты даже не сможешь сам спрятаться от меня ни на самых высоких горах, ни в самых глубоких пещерах. Я знаю тебя всего, вплоть до мельчайшего волоска. Ранд повернулся, встав лицом к мужчине – лицом к Ба’алзамону. Кадык у него дернулся. Кошмар. Он дотянулся до ручки и надавил на нее еще один, последний раз, потом выпрямился. – Ты надеешься на славу? – сказал Ба’алзамон. – На силу? Они тебе сказали, что Око Мира будет служить тебе? Какая может быть слава или сила для марионетки? Нити, которыми тебя заставляют двигаться, плелись веками. Твой отец был выбран Белой Башней, словно жеребец, заарканенный и влекомый к назначенной доле. Твоя мать в их планах была не более чем племенной кобылой. И эти планы ведут к твоей смерти. Руки Ранда сжались в кулаки. – Мой отец – хороший человек, а моя мать была доброй женщиной. Не смей так говорить о них! Языки пламени захохотали. – Так-так, в конце концов в тебе есть какой-никакой характер. Может, ты и есть тот. Хорошего это тебе мало сулит. Престол Амерлин будет использовать тебя, пока ты не зачахнешь, – точно так же, как они использовали Давиана, и Юриэна Каменный Лук, и Гвайра Амаласана, и Раолина Проклятие Тьмы. Точно так же, как ныне используют Логайна. Будут использовать, пока от тебя не останется ничто. – Я не знаю… – Ранд помотал головой. Единственный миг ясности ума, рожденный гневом, миновал. Даже когда он попытался обрести его вновь, ему не удалось вспомнить, как он этого добился в первый раз. Мысли Ранда разбегались и кружились. Он вцепился в одну, словно в кружащийся в водовороте плот. Ранд с трудом выдавливал слова, голос с каждым словом становился все увереннее и громче: