— А чо тянуть резину, через пару часов он будет на «Лесной поляне». — И сколько в нем тонн? Барсуков заглянул в записи и назвал: — 41 тонна и 200 килограммов. — Тоже не мало. — А то, за них не меньше лимона получим! Да, в Цирконе у кого-то голова варит как надо! Молодец, такую крутую схему замутил, что концов не найти! Вагон с титаном в одну сторону, с отходами в другую, плюс двойной навар, — восхитился Барсуков. — А я так понял, ее придумал Тишковский. — Без него, конечно, не обошлось, но… — осекся Барсуков. Лампочка в кабинете мигнула и погасла. Факс клацнул и затих. — Зараза! Чуть-чуть осталось. Борька, проверь рубильник! — крикнул Барсуков. В коридоре раздался дробный топот, громыхнуло пустое ведро, лязгнул рубильник, и в бараке снова загорелся свет. Барсуков склонился над факсом, и слова замерли на губах. За дверью раздался истошный вопль, она распахнулась, и на пороге кабинета возник Кормаков с перекошенным от ужаса лицом. Он мычал и судорожно тыкал рукой в коридор. Со двора донесся гул моторов и яростный лай Трезора. В окна барака ударил яркий свет фар и погас. Барсуков и Лебедев приникли к стеклу — перед ними по двору метались размытые тени. Звучали отрывистые команды. Прошла секунда, другая. Дверь в кабинет распахнулась, и в него ворвались начальник спецотдела милиции майор Николай Деваль, его заместитель майор Валентин Коренов, следователь по особо важным делам капитан Петр Егоров и два майора из дивизионного отдела военной контрразведки. Одного из них — Сергея Иванова — соседа по подъезду, Лебедев и Барсуков хорошо знали в лицо. Второго — Владимира Полякова, они частенько встречали в военном городке. Их появление означало только одно — на этот раз не удастся ни откупиться, ни отделаться штрафом. Лебедев обмяк, и с его губ сорвалось: — Все, звиздец, приплыли. Барсуков силился что-то произнести, но слова застревали в горле. Остановившимся взглядом он смотрел на все происходящее и не мог шелохнуться, его ноги будто прикипели к полу. Контрразведчики и милиционеры действовали слаженно и решительно. Ломтева, попытавшегося преградить им путь, бесцеремонно скрутили и повели к машине. Лебедева, пришедшего в себя и заикнувшегося о свободе предпринимательства, не стали слушать и припечатали лицом к стене. Барсукова отсекли от факса и усадили на диван. Он поник и безучастно наблюдал за всем происходящим. Обыском заправляли контрразведчики, они знали, что и где искать. Иванов изъял факс в «Циркон». Поляков не долго искал и быстро обнаружил в потайном ящике стола расписки дежурной по железнодорожной станции «Лесная поляна» за холодильник и завскладом ВСМПО Трифонова за видеомагнитофон и телевизор. Последним камнем, пускавшим ООО «ЛиК» и Барсукова ко дну, стали подлинные сертификаты качества титана, обнаруженные следователем Егоровым среди кипы бумаг. Здесь выдержка изменила Барсукову. Он ринулся на Егорова, споткнулся о брошенный под ноги стул и рухнул на пол. Сверху на него навалился Коренов, заломил руки за спину, надел наручники и поволок в милицейский воронок. Вслед за Барсуковым туда впихнули сникшего Лебедева и ставшего от страха вовсе миниатюрным Кормакова. Тертый в тюрьмах и на пересылках «калач» Ломтев сообразил быстрее всех, прикинулся в стельку пьяным, нес всякую околесицу, будто бы он Наполеон, на него махнули рукой и отпустили. Всех остальных отвезли и поместили в Верхнесалдинский следственный изолятор. В себя Барсуков пришел в грязной, с облупившейся штукатуркой камере. Его посадили отдельно от остальных задержанных. За ним — главным участником одного из самых громких преступлений последних лет в истории местной милиции, неотрывно следила охрана. Каждые пять минут хлопал дверной глазок, и в нем возникало суровое лицо дежурного. Барсуков и не думал накладывать на себя руки. Стресс прошел, и изворотливый ум бывшего, битого жизнью прапорщика искал выход из положения. Давно уже наступил рассвет, дежурный выставил на дверную полку завтрак: перловую кашку, краюху хлеба и кружку чая. Барсуков, хлебнув чая, к остальному не притронулся, свалился на нары и забылся во сне. Снилось ему одно и то же — кривляющиеся рожи Креста, Харламовых и Крошко. Положил конец этому кошмару дежурный, он поднял Барсукова на ноги и повел на допрос. Они поднялись на второй этаж и вошли в кабинет. В нем находились трое: знакомый Барсукову «особист» Иванов, следователь Егоров, в углу, в кресле по-хозяйски расположился третий — седой, осанистый, судя по всему, большой начальник. У окна, на видном месте были сложены стопкой шесть коробок с видеоаппаратурой. Барсуков метнул на них взгляд и поежился; контрразведка и милиция работали оперативно, то были его взятки крупным и мелким начальникам ВСМПО. Егоров перехватил этот взгляд, понял, что прием сработал и начал допрос. — Что, Леонид Петрович, узнал знакомые предметы? — с усмешкой спросил он. — Это провокация! Я требую адвоката! — взвизгнул Барсуков и ощетинился усами. — Леонид Петрович, побереги свои нервы, они тебе еще понадобятся! — осадил его Иванов. — Не только нервы, но и здоровье, тайга большая, а топор маленький, — с усмешкой произнес Егоров. — Не пугай, пуганый! Вы у меня за все ответите! Это произвол! — не унимался Барсуков. — Ответим, ответим! О себе подумай, Барсуков! — А чо думать, у меня все чисто. — Ха, чисто! Это тебе так кажется, а я так вижу, статья 175 у тебя на лбу нарисована, не меньше чем на десятерик потянешь. Никакой Падва не поможет. — Падлы это те, хто эту провокацию устроил. Я до Москвы дойду. Вы у меня… — Помолчи, Барсуков, и выбирай выражения, ты не у себя в Мутном глазе! — оборвал его Егоров и предупредил: — Будешь упираться, отмотаю тебе срок на полную катушку и покатишь ты в солнечный Магадан. Барсуков яростно сверкнул глазами, но на этот раз промолчал и поедал взглядом то, что неспешно перебирал Егоров. А тот особо и не скрывал, это были фотографии скрытой оперативной видеосъемки. На снимках Барсуков узнавал себя вместе с Тишковским у его дома, когда заносил коробки с аппаратурой — домашним кинотеатром; с Трифоновым у ворот его дачи и на крыльце станции «Лесная поляна», разговаривающим с дежурной. Он нервно сглотнул, что не укрылось от внимания Егорова. — Ну, так что, Леонид Петрович, будем говорить, или мне отматывать тебе срок на полную катушку? — вернулся он к своему вопросу. — Знаю я ваши разговоры. Нашел дурака, явка с повинной — прямая дорога в тюрьму, — огрызнулся Барсуков. — У нас и без твоей явки доказательства вагон и маленькая тележка! — заявил Егоров и принялся обрисовывать картину будущего Барсукова. — Выйдешь ты, Леонид Петрович, на свободу старым и больным, если раньше срока копыта не откинешь. Насчет чистой совести не знаю, но точно скажу, с отдраенной как медный котелок задницей. Больно она у тебя хороша для камерного «петуха». Про зубы можешь забыть. Да и зачем они тебе, после тюремной параши, кроме манной каши ничего другого жрать не сможешь. Физиономию Барсукова перекосило, в глазах смешались растерянность и страх. Иванов воспользовался его состоянием и, не давая замкнуться в себе, предложил: — Леонид Петрович, не загоняй себя в угол. Мы тебе не враги, помоги нам, а мы поможем тебе. Барсуков заерзал на стуле. Животный ужас перед Крестом, Харламовым и тем жутким будущим, которое только что обрисовал Егоров, плющили его подобно свинцовому прессу. Обильный пот выступил на висках и заструился по щекам. Пальцы судорожно теребили полы пиджака. Его тоскливый взгляд пробежался по кабинету, Егорову, «Седому» и задержался на Иванове, словно искал у него защиты. Тот мгновенно отреагировал. — Леонид Петрович, подумай и трезво оцени положение вещей. Совершено тяжкое преступление, но доля твоей вины далеко не соответствует степени содеянного. Ну зачем тебе брать на себя лишнего? Вкрадчивый голос контрразведчика точил волю Барсукова. К нему присоединился «Седой» и заговорил: — Леонид Петрович, я полковник Ганин из Москвы. Вы должны прекрасно понимать, что по пустякам из столицы в Верхнюю Салду не прилетают. Для нас не секрет, куда направлялся титан, в Венгрию. Тут попахивает контрабандой, а это статья 188! Вы понимаете разницу? Барсуков дрогнул и заговорил. Допрос длился свыше четырех часов и измотал его настолько, что из носа пошла кровь. В камеру он возвратился, едва держась на ногах, рухнул на нары и провалился в темную, бездонную яму. Разбудил его дежурный по изолятору. Подошло время раздачи пищи. Вяло похлебав тюремной баланды, Барсуков снова завалился на нары. В ушах, словно заезженная пластинка, наперебой звучали голоса следователя и Иванова, а перед глазами плыл и качался потолок камеры. На нем, как на мутном экране, появлялись и исчезали физиономии Харламовых и Креста, они корчили рожи и смеялись. Барсуков сорвался с нар, закружил по камере, пытаясь освободиться от навязчивого кошмара, но жуткие сцены расправы Харламовых над своими жертвами не отпускали. Он потерял счет времени, но так и не нашел выхода. За тюремным окном сгустились вечерние сумерки. Последний луч солнца скользнул по стене и погас. Дежурный по изолятору не спешил включать свет. Камера погрузилась во мрак, и на душе у Барсукова стало вовсе тоскливо. С затаенным страхом он ждал продолжения допроса. Бесконечно долго тянулись минуты, а его все не вызвали. Страх и темнота давили на него невидимым прессом. Наконец в камере включили свет, и сжимавший сердце ужас отступил, но ненадолго. В коридоре раздались шаги, кровь прихлынула к лицу Барсукова, а в ушах забарабанили тысячи невидимых молоточков. В замочной скважине заскрежетал ключ, звякнул засов, в проеме возникла рука, и с нее на пол вывалился сверток. Прошла секунда, другая. Барсуков очумело пялился то на сверток, то на захлопнувшуюся дверь, и не решался взять. В чувство его привел запах жареного мяса, на него спазмами отозвался голодный желудок. Барсуков ринулся к свертку и развернул. В нем лежали румяный, пахнущий чесноком кусок свинины, хлеб и две сигареты. Его взгляд тянулся к ним, но что-то ему подсказывало, их положили не просто так. Он осторожно помял одну, из нее посыпался табак, взялся за вторую, и пальцы ощутили что-то твердое. Во второй сигарете находились грифель и записка, свернутая в трубку. Барсуков развернул ее, подошел ближе к лампочке, и перед глазами заплясали буквы. «Прикуси язык. Помни о сыне. Требуй отстранения гэбэшников. Вали все на заводской бардак. Видики, телики — твой личный подарок. Чем располагает следак? Будешь молчать, вытащим из подвала». Кто мог стоять за запиской, у Барсукова не возникало сомнений. В схватку вступили Харламовы, а они слов на ветер не бросали. За ними стояли не только «быки», «торпеды» и криминальная пехота, но и далеко не последние чины во власти. Продажные опера и следователи не один раз вытаскивали их и Креста из, казалось бы, безвыходных ситуаций. Местная пресса каждый раз поднимала шум о коррупции в правоохранительных органах, и на этом все заканчивалось. Свидетели преступлений Харламовых либо загадочным образом исчезали, либо отказывались от первоначальных показаний, и милицейскому начальству ничего другого не оставалось, как только разводить руками. Поглядывая на дверь, Барсуков торопливо написал ответ на обратной стороне записки и с нетерпением ожидал возвращения дежурного. Прошло не больше десяти минут, и в коридоре снова раздались шаги. Записка, словно раскаленный уголек жгла руку Барсукова. Он сжал ее в кулаке и шагнул к двери. Она приоткрылась, в проем просунулась растопыренная пятерня, и записка упала в нее. Рука исчезла, дверь скрипнула, лязгнул засов, и в коридоре опять наступила тишина. Барсуков перевел дыхание, дотащился до нар и без сил рухнул. Той же ночью его записка была в Екатеринбурге в руках у Креста. На следующее утро в офисе Харламовых, кроме самих отца и сына, собрались Крест и его заместитель — Юрий Хорьков, позже к ним присоединился глава «Циркона» Борис Иговкин. Настроение у всех было похоронное. Записка Барсукова из следственного изолятора подтверждала их самые худшие опасения. В руках следствия оказались важные улики, подкрепленные показаниями Барсукова, они могли вывести на «Циркон» и привести к краху канала контрабанды титана и редкоземельных материалов в Прибалтику. — Так чо будем делать с козлом Барсуком? — первым нарушил затянувшееся молчание Павел Харламов. — Загасить гада, а с ним все концы в воду! — решительно заявил Хорьков. — Легко сказать, в камерах одна шушера сидит, — буркнул Крест. — Юра, ты не забывай, Барсуковым, кроме ментов, занимаются гэбэшники, — напомнил Иговкин. — У-у, этих нам только не хватало! И откуда они только нарисовались? — терзался Игорь Харламов. — Та все понятно, закрытый военный городок, без гэбэшников туда ментов не пустят, — предположил Хорьков. — Нет, Юра, гэбэшники там не потому оказались. Они не менты и дела с наскока не решают, — возразил Иговкин. — Хочешь сказать, они пасли Барсука, и под ним сидел стукач? Но откуда он в той шараге?! — не мог поверить Павел Харламов. — Паша, титан — это не железки, а если гэбэшники пронюхали, что он шел в Прибалтику, то это чисто их статья. И потом, заметь, накрыли Барсукова в самый неподходящий момент. — Борис дело базарит! Точняк, гэбэшный стукач сработал! — согласился с Иговкиным Крест и, шарахнув кулаком по столу, прорычал: — Найду падлу, все жилы вытяну! — Не гоношись, Крест, поздно кулаками махать! Башкой надо было думать, когда подкатывал нам Барсука! — цыкнул на него Игорь. — Ладно, батя, чо щас Креста крайним делать. Надо как-то концы рубить, — искал выход Павел Харламов. В кабинете снова наступила тягостная тишина. Нарушил ее Иговкин и тихо обронил: — Есть одна мысль, но очень скользкая. — Какая? — оживились остальные, а Игорь Харламов поторопил: — Давай, давай базарь, Боря! — Но это, если Барсуков не будет распускать язык и скажет то, что надо. — Он, падла, его откусит! — заверил Крест. — В моем договоре с Барсуковым имеется одна оговорка: наряду с оловосодержащим титаном могут поставляться и отдельные сортовые марки. Какие именно не указано, и здесь возникают варианты, — пояснил Иговкин. — И чо нам с того, ни холодно, ни жарко? — не мог понять ход его мыслей Игорь Харламов. — Все зависит от того, как на это посмотрит следователь. Если с нужной для нас стороны, то в отношении «Циркона» все вопросы отпадут. Что касается «ЛиКа» и Барсукова, то уголовное дело может развалиться. Короче, все упирается в следователя. — А чо, мысль! — ухватился за нее Павел Харламов и предложил: — Надо вытаскивать дело из-под гэбэшников и перепихивать в областную прокуратуру к Камшилову! — О, шо надо ход! Шило его запросто развалит! — поддержал Хорьков. — Значит, на том и порешили! — подвел итог Игорь Харламов.