Часть 1 из 42 В начало
Для доступа к библиотеке пройдите авторизацию
СЕЙЧАС
Я ступила на теплый деревянный пол босыми ногами. Выщербленные временем половицы отозвались скрипом. На кровати зашевелилась гора пуховых перин. Из-под одеял выпросталась тонкая нежная ручка с розовыми ноготками. Я ухмыльнулась и надавила на половицы посильнее. Они заскрипели отчаянней. Но ровное дыхание спящей доказало, что битву с чужими снами я проиграла.
Я была обнажена, и свежий утренний воздух холодил мою кожу. Еще вчера я обратила внимание, какое в этой гостиничной комнатушке огромное зеркало в бронзовом обрамлении. Это было удивительно: зеркала – вещи недешёвые. Откуда взялась этакая громадина, метра в два в высоту, в подобном захолустье?
Бронзовую раму покрывала искусная гравировка. Абстрактные узоры вначале показались мне переплетениями лисьих фигур, как на моей броне, но, приглядевшись, я поняла, что это лишь красноватая листва и цветы. Само зеркало было мутное и покрыто слоем пыли. Я провела пальцами по его глади, оставив на ней чистые дорожки. В воздухе, в луче света, заплясали пылинки.
Я стояла голой перед огромным зеркалом и пыталась рассмотреть себя. Вернее, узнать в незнакомом отражении ту, кем когда-то была. Я провела рукой по загорелым плечам и выпирающим ключицам, по похудевшей груди, твердому, как доска, животу. Прошлась ладонями по бедрам, потерявшим округлость. На смуглой коже то тут, то там выделялись светлые полосы и зигзаги: мои шрамы, моя история…
Совсем не то, что я ожидала увидеть. На мне был фаранк – головной убор заокраинцев, шарф с традиционными узорами ока. Он широкими полосами был обернут вокруг головы, а между его витками проходили пряди волос. Вчера, укладываясь спать, я скинула все, кроме фаранка. Потянув за край, я распустила шарф, и мои кудри упали на плечи, спустившись до лопаток. В копне волос виднелись высветленные пряди. Я прислонилась лбом к холодному зеркалу и вгляделась светло-зелеными глазами в мутную глубину.
– Неужели меня снова подхватил ветер?
Отражение молчало. Перед зеркалом стояла поджарая и суровая Бешеная Лисица. Никаких признаков девочки по имени Лис из прошлого. Новая «Я» не нравилась даже мне самой. Какая-то чересчур серьезная или даже надменная. Я всерьез задумалась, как может кто-то испытывать ко мне симпатию, и с беспокойством обернулась на кровать и ту, которая на ней спала. Но царство сна оставалось нерушимым, и я вновь вгляделась в свое отражение в зеркале.
Мои волосы и глаза так и не обрели свой прежний цвет… а ведь уже прошло два года. В мысли вновь ворвались воспоминания, и я, прислонившись спиной к зеркалу, прикрыла глаза и вернулась туда, где все закончилось.
ТОГДА
Повозка ока ездила вокруг Сиазовой лощины, поскрипывая необитыми колесами. Прошла уже неделя после Взрыва, и кочевники были единственными, кто решился приблизиться к месту, где произошел столь сильный выброс магии. Что бы ни говорили люди, ока искали не мертвецов, чтобы их обобрать. Заокраинцы единственные во всей округе могли представить себе ужасы магического заражения и возможные последствия. Поэтому они искали выживших. Но, увы, находили лишь трупы. Им только и оставалось, что предавать тела земле.
В вербовой роще, подъехав к месту взрыва настолько близко, насколько позволяли их защитные талисманы, ока обнаружили последнее тело. Это оказалась молодая женщина, седая, словно старуха, с широко раскрытыми белесыми глазами. Вид ее напугал заокраинцев, но они решили, что бросать тело нельзя. А может быть, они просто пригляделись и заметили броню, выкованную мастером их токана. Тело закинули в повозку, и, качнувшись, она двинулась назад со своим печальным грузом.
Стоило им отъехать от злополучной лощины, как у возниц за спиной послышался хрип. Это был мой первый вздох за неделю. Одновременно с этим звуком на моей броне с громким хлопком разлетелись в пыль шестнадцать треснувших бусин, подаренных мне когда-то моей подругой Извель. Они достались ей от нашего общего друга, охраняющего путников в дороге.
Ока совещались почти полчаса, обсуждая, стоит ли везти белоглазого демона в токан. Между тем я судорожно и жадно хватала ртом воздух на дне повозки. Сложно сказать, была ли я жива ту неделю, что лежала в лощине. Позднее ока клялись, что я не дышала и была холодна, как самый настоящий покойник. Может, мои магические бусины хранили во мне искру жизни до прихода людей, а может, ока просто не заметили, что я была жива.
В результате решение этой похоронной команды определил мой доспех, выкованный Бороном, мастером их токана. Не видящую, не слышащую и не реагирующую ни на что вокруг, а лишь хрипло дышащую, меня доставили в ближайший токан к Мама-Ока, старейшине заокраинцев северо-востока. Я совсем не помню первые недели после моего чудесного воскрешения. Со слов братьев и сестер мне известно, что на меня потратили много сил и лекарств. Сама старуха Мама дневала и ночевала в шатре, держа ладонь на моем сухом лбу и шепча молитвы своим богам.
Лишь когда радужка моих глаз чуть окрасилась в светло-серый, а призрачная белизна волос потускнела, Мама-Ока поняла, что отвоевала у смерти еще одну жизнь. В тот же день я произнесла первые в новой жизни слова.
– Я не умру, – прошептала я. А затем с неожиданной для полуживой больной яростью прокричала: – я не умру!
Мои силы прибывали с каждым днем. Хотя я боялась утратить слух и зрение, именно эти чувства вернулись первыми. Затем пришли осязание и вкус: я смогла есть лежа. Дольше всего не хотела возвращаться память. Но и она явилась, ударив, словно молотом. Первым желанием было дать волю боли, утопив мир в слезах. Как же я удивилась, осознав, что не могу плакать. Видимо, магия что-то сотворила с моими глазами. Мир обрел краски и четкость, я видела даже зорче прежнего, но плакать больше не могла. Едва я это поняла, мне ничего не оставалось, как рассмеяться. С тех пор приходилось смеяться каждый раз, когда хотелось плакать. Чем больнее или страшнее, тем громче я хохотала. Я замещала одну эмоцию другой, но, как ни странно, это помогло.
Хотя силы вернулись, я не находила в себе духу встать и начать что-то делать. Лишь безучастно лежала в шатре, ела, когда мне приносили еду, спала и смеялась. Но как-то раз одна женщина из тех, что ухаживали за мной по просьбе Мама-Ока, лущила возле моей лежанки орехи и потом оставила пустую скорлупу грецкого ореха. Две одинаковые половинки. Они первыми привлекли мое внимание после того, как ко мне вернулось зрение с остальными чувствами. Сердцевина ореха была вынута, и скорлупа казалась совсем хрупкой. Я сложила половинки вместе и сжала их вялой рукой. Скорлупа не поддалась, и тогда рука сдавила пустой орех сильнее. Но проклятая скорлупа словно издевалась надо мной. Она оказалась даже прочнее без своей сердцевины.
Это открытие меня потрясло. Скорлупа, пустая оболочка, оставшаяся без какого-либо наполнения, но все еще достаточно крепкая, а может, ставшая еще прочнее. Ведь защищать ей было уже нечего. В этот день я впервые встала и вышла из шатра.
Мир вокруг, оказывается, жил в своем ритме все время моей болезни. Токан кипел новостями, преимущественно про Сиазову лощину. В городе ока говорят на многих языках, не только на родном заокраинском. На языке Королевства из уст в уста передавались вести о магическом взрыве, сотрясшем весь север. В сердце всплеска никто не совался – магия там все еще кипела, как раскаленный металл. Все жители округи либо погибли, либо пропали без вести. Я единственная пережила Взрыв.
Это подвело меня к мысли о гибели остатков легиона Алой Розы. Не сказать, что я сильно удивилась. Чем все закончится для них, я поняла еще в самой лощине. Но даже эта мысль меня больше не тревожила. Та жизнь закончилась, началась новая – в токане, среди ока.
По правде, братья и сестры не сразу меня приняли. Несмотря на то, что седые волосы и белесые глаза начали обретать цвет, я все еще напоминала привидение, и среди ока ходили разговоры, что я проклята магией. За спиной шептались, что я – Хвоара, персонаж фольклора ока, некто вроде злобного духа. Меня сторонились и, хотя выказывали видимое уважение гостье Мама-Оки, избегали не только случайно соприкоснуться со мной руками, но даже встретить мой взгляд.
Несмотря на это, мне было суждено стать частью клана. Все началось с желания вырваться из токана, за пределы его незримых стен. Ходить на большие расстояния было тяжело, так как ноги еще плохо слушались. Поэтому я попросила у Мамы-Ока лошадь. На гнедой кобылке я объезжала близлежащие холмы, любовалась закатами и слушала степных птиц. Время словно застыло, а от меня не было никакого проку. Я питалась едой народа ока, спала в его постели, но была бесполезна, как соломенная кукла. И до поры меня это не тревожило.
Но в одну из прогулок я стала случайной свидетельницей жестокой забавы. Степные бандиты преследовали двух гадалок ока, которые возвращались с базара Штольца. Верхом на крупных лошадях, тыкая в них копьями, они гнали беззащитных заокраинцев, словно диких зверей. Я наблюдала за происходящим с холма, минут пять. Рослый бандит с грязно-рыжей бородой и притороченным к седлу трупом мертвой собаки, видимо, решил заколоть жертв насмерть, завершая свое варварское развлечение.
В этот миг какой-то невидимый механизм у меня в голове придал нужный ход беспечным мыслям. Я вспомнила все: и скорлупу грецкого ореха, и ощущение беспомощности из моей юности, и забытый треск-стон ткани, и мягкий удар магического взрыва в лицо – теплый воздух, полная темнота, поглотившая мир, и осознание потери самой большой ценности на свете.
Я пустила лошадь с холма галопом. И прежде чем бандит успел опомниться, накинула ему на шею петлю из сорванного с головы фаранка и буквально вырвала его из седла. Его товарищ словно остолбенел и пораженно наблюдал за нами. Я душила мерзавца долго, возможно, несколько минут. Напарник его, совсем молодой парень, успел прийти в себя и разразился слезами и мольбами. Отбросив свое копье, он просил сохранить жизнь его брату.
Но я его не видела. Я смотрела на ока – оставляя на земле кровавый след, они бежали в сторону токана – и вспоминала историю Кима, родителей которого забила камнями охрана аристократа, просто от скуки.
Степные бандиты тоже просто развлекались, может, потому я и душила эту сволочь с наслаждением, какое раньше было мне неведомо. И что удивительно, внутри не вспыхнул извечный спор между доброй маленькой Лис и суровым двойником Атоса в женском обличье. Атос умер. И он победил. Внутри меня остался только зверь.
Когда я отбросила от себя бездыханное тело рыжего бородача, его младший брат уже собрался с духом и попытался напасть. Это дало мне повод. «Ты дал мне повод, – говорила я сотни раз после этого. – Ты сам виноват».
Вернувшись в токан, я разыскала свой доспех с пустыми выемками от бусин из браслета Карамина и корундовый меч с трещиной на лезвии. Не сказать, что я знала, что делать со своей жизнью, но, по крайней мере, передо мной забрезжило хоть какое-то будущее. И оно вело в ратаран.
Ока никогда не были воинственной расой. В Ирбисе, столице их родины Заокраины, процветали магические искусства, а военное дело не развивалось. Однако своя каста бойцов имелась и у ока. Когда из-за магической напасти всю Заокраину стерло с лица Земли, а заокраинцы начали мигрировать токанами и поодиночке, выжившие ока из клана воинов создали ратаран. Не более дюжины человек на один токан, они были избранной гвардией и весьма искусными бойцами. Их было до смешного мало, но особенности боевого стиля, оружие, муштра сильно отличали их от остальных ока – бродяг, предсказателей и гадалок.
Ратаран – приложные воины Заокраины. Они были и при нашем токане. Но когда я явилась к их предводителю и попросила взять меня в следующий рейд, тощий черный мужчина с белыми тонкими усиками лишь презрительно взглянул на меня, белого призрака Хвоару, и бросил:
– Ромэ!
Это походило на отказ. А я разучилась принимать отказы.
– Я хочу в ратаран. Я не вашей крови, но дайте мне шанс.
– Ромэ! – громко и строго повторил предводитель.
– Вы не знаете моей силы!
– Ромэ! Ромэ!
Меня так разозлили его тон, его тонкие усики и надменный вид, что я кинулась на мужчину, желая вколотить это глупое «ромэ» ему в глотку. И только пара солдат-ратаран, схвативших меня за руки, не допустили драки.
– Ромэ – означает «принята», глупая девчонка-призрак! Чтобы работать с нами, тебе придется для начала выучить наш язык, – заключил глава ратарана.
Позднее я узнала, что его зовут Кашим, – так заокраинцы произносят имя божества-хлебопашца Кашми. Правда, с богом у него не было ничего общего. Его отличали горделивость и заносчивость, но умению Кашима вести бой и обращаться с изогнутой саблей-лакши можно было позавидовать.
СЕЙЧАС
Я настолько погрузилась в воспоминания, что и не заметила, что сижу голым задом на деревянном полу. Половицы нагрело солнце, но прохладный утренний воздух согнал меня с места. Поднявшись, чтобы взять одежду, я направилась к кровати. Она, как и зеркало, была слишком большой для такой маленькой комнаты. Над одеялом вновь мелькнула нежная ручка.
Я не удержалась и присела, как была голышом, на край постели. Среди перин и подушек в обрамлении золотистых кудрей покоилась головка поистине ангельского создания. Если бы меня спросили, доводилось ли мне видеть девушку прекраснее, то я бы с уверенностью ответила, что никогда. Аэле была творением божества, а не земным ребенком. Ее шелковые кудри сияли в утреннем солнечном свете, а нежная кожа персикового цвета была покрыта нежным румянцем на щечках.
Глаза беспокойно двигались под сомкнутыми веками: Аэле снился какой-то сон. Один из тех, что она радостно мне рассказывала, взмахивая своими изящными ручками у меня перед лицом. Губки были чуть приоткрыты, словно в удивлении. Сейчас девчушка больше напоминала картину из замка, нежели настоящего человека.
Я поправила загнувшийся край одеяла, чтобы он не мешал ей и не лез в лицо. Она была так близко, в ключичной впадинке пульсировала тонкая голубая жилка. В какую авантюру ты меня втянула, Аэле? Я даже тихо рассмеялась. Потом проговорила:
– Ты чудовище. Мучающий меня маленький монстр, втягивающий в неприятности.
Аэле во сне перекатилась на другой бок, отвернулась от меня, словно давая понять, что наш разговор окончен. Я выглянула в окно. Птицы вовсю уже галдели, утро полностью вступило в свои права. Во дворе гостиницы, куда выходили окна наших комнат, крикливые прачки переругивались около колодца. Вздохнув, я прошла к своей одежде, небрежно брошенной около циновки, – моего ночного ложа. Все правильно: принцессам достаются мягкие перины, а бешеным зверям вроде меня – коврики у кровати, и то если повезет.
Я сменила повязку на подживающей ране, натянула одежду и подняла доспех. Рука задержалась на нагруднике. Металл не потускнел со временем. Даже магический взрыв, превративший в пыль волшебные бусины, не заставил заокраинское серебро потускнеть. Лисы все так же вились золотистыми узорами. Я невольно вновь бросила взгляд на зеркало, но раму все-таки украшали листья, а не «лисий» орнамент, как мне показалось вначале.
Когда я зашнуровывала рубашку и крепила доспех, в голову вновь пришли мысли о прошлом. Я так и не смогла отплатить токану за все, что он для меня сделал. Сбежала оттуда так быстро.
ТОГДА
Ратаран никогда не считался привилегированной кастой Заокраины. Примерный перевод самого слова «ратаран» звучал так: неумный человек с мечом. Это кажется странным здесь, в Королевстве. Но для могущественного государства, чья сила заключалась в магии, такое толкование было вполне логичным. Неумный человек, которому не хватило знаний для магии, тот, кому требуется кусок железа, чтобы обладать властью. Прошли столетия, и внезапно ратаран остался единственной частичкой могучего государства, хранившей традиции и жалкое подобие иерархии.
В ратаран никогда не брали против воли. Мальчики и девочки могли добровольно выбирать этот путь, но, однажды ступив на него, они понимали, что это пожизненная служба. Кочевая стезя избаловала заокраинцев: любую диктатуру, в том числе военную муштру ратарана, они воспринимали как вызов и обузу. Сюда не стремились, лишь единицы и вправду желали получить военную профессию – стать защитниками токана. Однако ратаран жил, год за годом пополняя свои ряды. Принимая лучших.
Меня это, конечно, не касалось. Кашим сразу объявил, что берет меня в свою армию лишь на время. Также он не скрывал, что за меня просила Мама-Ока и что свою роль сыграло мое мистическое прошлое, а именно то, как я выжила при магическом Взрыве. Несмотря на эти слова, в ратаране меня не третировали, равно как и не относились с почтением. Здесь не бралось в расчет ни то, что я женщина, ни мой рост, ни моя слабость после болезни. Эта миниатюрная армия жила дисциплиной и стремительностью, и следовать этим принципам не было такой уж трудной задачей для бывшего легионера.
Слова «один боец, стоящий десятерых» не были преувеличением в отношении солдат ратарана. В ином случае токан бы просто не выжил. Палаточный город ока представлял собой лакомый кусок для бандитов, ведь сюда со всей страны стекались заокраинцы, в том числе и для торговли. А где торговля, там всегда большие деньги. От крупных неприятностей ока откупались, для прочих случаев существовал ратаран, раз за разом державший оборону. Помимо отличных боевых навыков и потрясающего мастерства в разведке, бойцы-ока намеренно распускали о себе жуткие слухи в городах: о пожирании ими человеческой плоти для обретения божественной силы, о мучительных пытках поверженных противников, вроде заливания глазных яблок кипящим маслом и отделения плоти от костей кисти. Едва ли и сотая доля этого бреда была правдой. Да и поверить в подобное могли лишь слабоумные. Однако бандиты и были недалекими и падкими на суеверия, поэтому такая предупредительная тактика защиты ратарана оказывалась весьма действенной.
Случалось нам патрулировать и сам токан. Хотя ока, ценившие свое братство, редко допускали драки, горячие головы время от времени затевали ссоры. Тогда ратаран выполнял роль внутренней, «городской» стражи. Утихомиривал буянов и мирил семьи.
Но особенно мне запомнились наши поездки в бывший Элдтар. Некогда цельное государство, прилегавшее к северо-восточной границе Королевства, развалилось по вине Проклятого копейщика, с которым я столкнулась в Лисьем чертоге. За пределы Королевства я выбиралась впервые, надеясь набраться новых впечатлений. К сожалению, поездка оказалась на редкость унылой. Бывший Элдтар обладал, наверное, худшим видом на свете. С юга надвигались барханы с холодными и злыми ветрами, задувающими между ними и кусающими зазевавшихся путников за щеки и носы; а с севера тянулись непроходимые камышовые болота с редкими полунищими деревнями между ними.
Когда линия правителей Элдтара прервалась и королевство начало разваливаться на части, соседние страны чуть глотки друг другу не перегрызли в стремлении отхватить от пограничного государства кусок полакомей. Свою часть добычи получило и Королевство. Да только права на эти земли никто так и не заявил. Здесь не было плодородной почвы для пахоты или удобных выходов к морю для торговли. Что до налогов, население бывшего Элдтара настолько обеднело, что любая плата правителю свела бы их в могилу из-за голода в течение месяца. Брать с них было нечего, это понимали даже бессердечные аристократы Королевства. В итоге земля осталась забытой.
Но, как говорят у нас на юге, лежалый кусок всегда привлечет бродячего пса. В барханах завелся всякий сброд, вроде мародеров и нечистых на руку дельцов, устроивших в негостеприимных дюнах свои логова.
А еще там стали жить волки. Хищники, не имевшие ничего общего с чахлыми серыми тварями Королевства, которых я встречала в горах Хаурака. Покрытые черно-бурой плотной шерстью, эти псы размером с хорошего пони, с крепкими желтыми зубами напоминали чудовищ из детских книжек. Мы с ратараном ходили на волчью охоту дважды. И каждый раз теряли людей. Причин подвергать опасности нашу и без того малочисленную армию было две. Первая – это черные кости волков, считавшиеся ценным товаром по всему Королевству. По преданиям, такой странный цвет кости приобретали от того, что волки питались человеческими останками. Но, как полагал Кашим, да и я тоже, дело было в элдтарских угольных болотах, откуда животные поколениями пили черную, как ночь, воду. Волчью кость ценили не только купцы, но и сами ока. Они ее полировали до блеска эбенового дерева и делали украшения для волос – тамаки. Вплетенные в белоснежные волосы ока, черные тамаки тысячами капель-слез сверкали на солнце ярче алмазов, оттеняя темные лица заокраинцев.
Вторая причина заключалась в том, что охота на волков служила своеобразной инициацией для новых воинов ратарана. Каждый из новичков должен был убить элдтарского волка, чтобы доказать свою пригодность к службе. Мне хотелось бы рассказать потрясающую историю о том, как я кружила в смертельном танце с волком, как мы с ним рычали друг на друга и как громадный зверь меня чуть не загрыз. Но, увы. Все оказалось весьма прозаично: я просто убила волка. Громадную злобную тварь, которая прикончила бы меня, будь у нее шанс. Кашим подошел ко мне после того, как все закончилось, и спросил на языке ока, который я понемногу начинала понимать:
book-ads2Перейти к странице: