Сэнди Гук вернулся к лорду Вильмору и стал освобождать его от привязывавшей к столбу веревки. – Слушайте, милорд! – сказал он вполголоса. – Я не очень-то верю вашим указаниям. Может быть, вы соврали? Это не важно. Но важно одно: если Миннегага сама примется передопрашивать вас, то вы уж стойте на своем, не сбивайтесь. Твердите одно: трапперы направились к горам Ларами. Если Миннегага погонится за ними в том направлении, мне легче будет дать вам удрать отсюда. – Вы устроите для меня возможность бежать?! – изумился англичанин. – Разумеется! Все-таки вы – белый. И притом, говоря откровенно, что я выгадаю, если с вас заживо сдерут шкуру? Нет, я не люблю таких фокусов. – Вы поступите благородно! Если я спасусь, я похлопочу, и английское правительство вознаградит вас, выдав вам медаль за спасение погибающих, с дипломом. – Медаль? Диплом? Нет, я, знаете ли, человек скромный. Право, мне совестно будет носить такую медаль. Между нами, я удовольствуюсь гораздо меньшим. Например, ваши золотые часы я, конечно, возьму себе на память о приятном знакомстве с вами. – Но это грабеж! – Что вы, милорд! Просто мне хочется почаще вспоминать вас. Выну часы, посмотрю на них и вспомню о нашем знакомстве. А чтобы не соблазниться и не пропить их скоро, я, конечно, хоть известное время буду перебиваться тем золотом, которое я выгреб из ваших карманов. – Вор всегда останется вором! – Зачем бросать хорошие привычки, милорд? – засмеялся бандит, похлопывая фамильярно по плечу англичанина. – Вот вы лично, думаю, ни за что не откажетесь ежемесячно взыскивать с ваших арендаторов арендные суммы, хотя это золото заработано ими, а не вами. Почему же мне быть умереннее вас и отказаться от возможности ограбить вас, как вы грабите своих арендаторов? Потом, я, знаете ли, нашел в вашем кармане такую хорошую чековую книжку! Вы такой любезный человек, а я, признаться, давно уж думал заняться собиранием автографов выдающихся современников. Надеюсь, вы не откажете мне в удовольствии – дадите посмотреть, как вы подписываете чеки. Уверяю вас, я немедленно отправлю их на сохранение в банк. – Разбойник! Бандит! – Э, милорд! Что будешь делать? Я и то оплакиваю мою участь: глубоко убежден, что из меня вышел бы прекрасный пейзажист или портретист. А если бы я унаследовал от моих родителей парочку миллионов, подобно вам, то ни в коем случае не занимался бы разбойничеством: приятного в этом занятии, скажу по совести, мало. Куда лучше, повторяю, подобно вам, понемногу обсасывать своих арендаторов. Но будет болтать! Пора собираться в путь. В самом деле, отряд индейцев с поразительной быстротой снял складные вигвамы, навьючил весь багаж на мустангов и готовился уже тронуться в экспедицию. Сэнди Гук привел двух лошадей и усадил на одну из них лорда Вильмора, который остался со связанными за спиной руками. Сам метис уселся на другого коня и поехал рядом с пленником, держа в руках великолепный винчестер. Отрядом предводительствовала Миннегага, ехавшая на великолепном снежно-белом мустанге, закутавшись в роскошно расшитый плащ. Рядом с нею скакал, не выпуская изо рта неразлучного калюмета, ее молчаливый отец. Отряд несся по степи, почва которой была покрыта толстым слоем золы от сгоревшей травы. Воздух был насыщен гарью, и временами из-под ног лошадей вокруг вылетали искры тлеющего, но уже бессильного огня. Индейцы направлялись к горам Ларами. Было приблизительно около восьми часов утра, когда отряд достиг того места, где грудами лежали на земле сожженные тела погибших во время пожара бизонов. Здесь Миннегага распорядилась устроить привал. Воины бросились на приготовленное пожаром лакомое блюдо: жареные горбы и языки бизонов. Насытившись и отдохнув, индейцы снова тронулись в путь к горам Ларами, идя именно в том направлении, куда несколько часов тому назад ушли беглецы: лорд Вильмор, сам того не зная, указал верный след… Глава VII Лес гигантов Племя индейцев сиу и в наши дни, когда прекратились кровавые войны белой и красной рас, остается самым многочисленным, самым могущественным и неукротимым из племен, населяющих Соединенные Штаты Северной Америки. В те же дни, к которым относится наш рассказ, то есть в семидесятых годах девятнадцатого века, это племя являлось самым воинственным и опасным для американского владычества. Несмотря на шедшее полтора или два века истребление индейцев пионерами белой расы, сиу, сильно уменьшившиеся в числе, загнанные в дебри и недоступные чащобы в горах, все же никогда не были окончательно покорены. Трудно сказать, что, собственно, означает данное этим индейцам имя «сиу»: на их собственном языке этого слова нет, и они называют себя «дакота», что означает «объединенные». В состав дакота в свое время входил добрый десяток разных племен, в том числе чэйэнов, «сожженных», «янки», «понканс»… Большинство этих отдельных племен или слилось с другими, потеряв все особенности языка и обычаев, или попросту вымерло, подвергаясь беспощадному истреблению со стороны бледнолицых. Любопытно, что, по мнению некоторых американских исследователей, имя «сиу» обозначает обидное прозвище, данное индейцам в дни, когда в прерии проник злейший враг краснокожих – торговец спиртными напитками и привез сюда яд под видом ликеров, рома, джина и виски. Предавшиеся пагубной страсти к пьянству племена были презрительно окрещены именем «сиу», что будто бы означает на каком-то индейском наречии «пьющие огненную воду», или попросту пьяницы. Так или иначе, но в истории борьбы двух столкнувшихся в Америке рас, белой и красной, индейцам племени сиу, или дакота, всегда принадлежала выдающаяся роль. Это племя, или, лучше сказать, этот конгломерат племени оказывал американцам поистине отчаянное сопротивление, препятствуя заселению прерий не только с запада, но еще больше с востока. Около полувека тому назад сиу насчитывало около тридцати тысяч человек, причем эта горсточка людей обладала колоссальным пространством девственных богатейших земель, равным Англии, Франции и Германии, взятым вместе. Дакота с незапамятных веков была в смертной вражде с канадским племенем гуронов и чипевайев. Между краснокожими шла непрерывная война, сопровождавшаяся взаимным истреблением, иногда принимавшим характер настоящих побоищ, при которых, разумеется, не щадились ни женщины, ни дети. Но стоило враждующим племенам, сошедшим почти на нет, прекратить войну, и через двадцать лет племя дакота размножилось настолько, что насчитывало уже около пятидесяти тысяч человек. Именно в этот-то период, в 1854 году, дакота, осознавшие свое усиление и притом опиравшиеся на союзных с ними команчей и арапахов, вырыли топор крови и объявили священную войну белой расе, пионеры которой, привлеченные рассказами о богатствах Калифорнии, двинулись на прерию, прокладывая по степи дорогу на Дальний Запад. Нельзя не признаться, что индейцы защищали правое дело, – белые оседали на их исконных землях и распахивали степи, обращая их в пажити, где не было уже места для кочевника-индейца. Мало того, в прерию хлынул поток белых охотников, занявшихся массовым и беспощадным истреблением гигантских стад бизонов. Но для индейца именно бизон представлял чуть ли не единственный жизненный ресурс, потому что из поколения в поколение краснокожие сами существовали только охотою на бизонов. Истребление бизонов обрекало на гибель индейцев, и они решились на борьбу не на жизнь, а на смерть. Индейцы – по крайней мере их наиболее развитые и опытные вожди – отлично понимали, что в лице янки они имеют смертельных и опасных врагов. Не обманывались индейцы и в оценке сил врага: они знали, что янки будут все прибывать в степи, что они храбры и жестоки, что они никому не будут давать пощады. И в самом деле, история борьбы белых с краснокожими полна кровавых эпизодов, полна столкновений, во время которых трудно было решить, кто из двух соперников, белый или краснокожий, способен на большие зверства. Так, белые смотрели на индейцев как на диких зверей, буквально охотились на них, истребляя всех подвернувшихся под руку, и даже тогда, когда правительство штатов заключило мир с вождями индейцев, белые трапперы и скваттеры не прекращали истреблять краснокожих, не щадя ни женщин, ни детей. Посланному правительством Соединенных Штатов генералу Гарней удалось нанести жесточайший удар индейцам сиу, и на время племя притихло, но в 1863 году поднялось снова, вступив в союз с чэйэнами и арапахами. Восстание 1863 года, некоторые эпизоды которого нами рассказаны в романе «На Диком Западе», притихло несколько после знаменитой кровавой бойни, устроенной полковником Чивингтоном, командиром третьего полка волонтеров Колорадо, но вслед за тем ужасная борьба вспыхнула с новой силой, потому что индейцы мстили за погибших на берегах Занд-Крика женщин и детей. «Великая война» закончилась в октябре 1867 года подписанием мирного договора в Канзасе, но на самом деле мир не наступил, потому что не была устранена вызывавшая борьбу причина, то есть заселение прерии белыми пионерами. В 1873 году снова произошел взрыв: индейцами руководил один из величайших вождей, известный под именем Сидящий Бык. Память об этом краснокожем сохраняется и в наши дни, когда борьба за обладание прериями уже отошла в область преданий, но о главном герое кровавых битв, Сидящем Быке, рассказывают до сих пор массу легенд, рисующих его неукротимым врагом белой расы. Его биография очень интересна: так, мальчиком десяти лет он уже был знаменитым охотником за бизонами, а в четырнадцать лет, будучи оскорблен каким-то белым траппером, он убил его на поединке и оскальпировал. С тех пор у белых не было более беспощадного врага… В 1877 году Сидящий Бык был признан сахемом всех индейцев племени дакота. Миннегага, дочь погибшей под штыками солдат Чивингтона Яллы – первого сахема-женщины племени сиу, при вести о начале восстания примкнула к воинам Сидящего Быка, приведя с собою признавших ее сахемом индейцев племени матери – сиу и отчасти племени отца – «воронов». Ее предчувствие говорило ей, что она встретится с теми, кто некогда погубил ее мать, и, как мы видим, инстинкт мстительной индианки не обманул ее: судьбе было угодно, чтобы индейский агент Джон, убивший и оскальпировавший Яллу, оказался в прерии именно в тот момент, когда по степи уже рыскали разведчики индейцев… – Индейцы! Берегите ваши скальпы! – воскликнул шериф из Гольд-Сити, знаменитый Бэд Тернер, едва четыре беглеца, словно чудом спасшиеся от океана огня, добрались до первых порослей в предгорьях Ларами. Джон, Гарри и Джордж, услышав предостерегающий возглас шерифа, моментально скрылись за гигантским сосновым стволом, схватившись за неразлучные ружья. Оглянувшись на покинутую прерию, Джон не заметил ничего. – Где ты видишь их? – спросил он у шерифа. – Э, далеко еще! Они еще не добрались до предгорья, идут по сожженной прерии, так что, по крайней мере в данный момент, нам не грозит никакая опасность. Слава богу, в этом лесу гигантских пиний, каких не найдешь и в Сьерра-Неваде, нам будет, должно быть, легко найти убежище – потому что на открытую схватку с краснокожими отваживаться было бы чистым безумием: вон их сколько! Видишь, Джон? Проклятие сорвалось с уст индейского агента: да, он видел, и то, что видел он, не было успокоительным. Его зоркий глаз ясно различал теперь вдали отряд индейцев, впереди которых на белом коне вихрем неслась женщина в белом же плаще. – Миннегага! – воскликнул глухим голосом Джон. – Она надела плащ своей матери, Яллы. – Ага! Так, значит, за нами гонится знаменитая индейская охотница за скальпами? – промолвил шериф, не выказывая особого волнения. – Признаюсь, я ничего не имел бы против встречи с этой женщиной с глазу на глаз с револьвером или ножом в руке. Но встречаться с ее свитой, в которой не меньше шестидесяти человек, – благодарю покорно. А вся эта компания будет здесь не больше как через полчаса. Смотрите, Джон. Приготовьте ваш скальп в подарок прекрасной краснокожей охотнице. – Ох, не шутите так, Тернер! – отозвался Джон. – Мне и без того уже чудится, что нож этой проклятой тигрицы прикасается к моей коже. – Не знал я, Джон, что вы так чувствительны! Но не падайте духом. Говорю же вам, раньше получаса они сюда не могут добраться, а мало ли что может случиться за полчаса? Горы Ларами богаты пропастями и пещерами; если мы припустим, то, надеюсь, успеем найти какое-нибудь убежище. Что вы думаете на этот счет, трапперы? – Я, собственно, предпочел бы быть за сто верст отсюда. А уж если нельзя, то хоть бы быть вместе с волонтерами генерала Честера, – пробормотал, почесывая затылок, Джордж. – Фьюить! – присвистнул шериф. – У тебя губа не дура, парень! Но только генерал с его волонтерами так далеко отсюда, что думать о нем совершенно бесполезно. Нам придется выкручиваться собственными силами, не питая надежды на помощь со стороны. Ну, ребята, берите ноги в руки и валяйте во все лопатки! Трапперы не заставили себя упрашивать долго: каждый из них отлично сознавал, что единственной надеждой на спасение оставалось быстрое бегство. Проходя по степи, покрытой, словно снегом, слоем свежего пепла, беглецы, несомненно, оставили многочисленные следы, и было бы чудом, если бы индейцы, эти несравненные следопыты и разведчики, не открыли до сих пор того направления, по которому ушли из прерии трапперы. Теперь надлежало отыскать какой-нибудь ручей, чтобы, пройдя по его руслу, сбить индейцев со следу. По мере того как беглецы поднимались на предгорье, лес становился все более роскошным. Шериф был прав, говоря, что в этом лесу найдутся деревья такой гигантской величины, которым позавидуют и прославленные на весь мир гиганты южной Калифорнии. Знаменитые баобабы Центральной Африки, единственные в мире по толщине стволов и колоссальному количеству ветвей, и те резко проиграли бы в сравнении с пиниями Ларами: баобабы низки, приземисты, в то время как пинии отличаются удивительной стройностью и напоминают уносящие в поднебесье свои шпили огромные и вместе с тем поразительно стройные башни. Сколько лет насчитывает такой лесной великан? По обрубкам некоторых сваленных алчным и беспощадным человеком лесных гигантов можно определить безошибочно, что по крайней мере многие из них достигли весьма почтенного возраста в две, три и пять тысяч лет. Американские ботаники уверяют, что в горах Ларами имеются деревья, родившиеся более восьми тысяч лет тому назад. И на них нет ни малейшего следа дряхлости и усталости. Они растут, зеленея в своих родимых горах, и проживут еще, может быть, много тысяч лет, если их не погубит лесной пожар или, что гораздо вероятнее, топор алчного промышленника. В Сьерра-Неваде среди многих десятков этих великанов, видевших, может быть, зарождение человечества, особенной популярностью пользуются четыре дерева: «Гигантский Гризли», «Генерал Шерман», «Старый Мафусаил» и «Колумбия». Любое из этих деревьев превышает сто двадцать метров, а их стволы в обхвате дают от тридцати восьми до сорока метров. Каковы ветви этих колоссов, можно судить по примеру «Гризли», первая ветка которого, находясь на высоте сорока метров от земли, имеет в окружности около семи метров. Чтобы дать понятие о величине этих лесных гигантов, достаточно сказать, что сквозь прорезанную в стволе одного из них дыру пролегает почтовая дорога и самые громоздкие экипажи свободно проходят по этому единственному в мире туннелю. Под корнями некоторых из этих величественных деревьев вырыты настоящие пещеры, в которых эксцентричные янки задают свои банкеты. На одной из всемирных выставок красовался обрубок пинии такой величины, что на нем могло танцевать одновременно двадцать пар. Однажды миллиардер Астор, прославившийся своими причудами, устроил парадный обед на сто персон за столом, представлявшим собою не что иное, как пень гигантского дерева. Наши беглецы находились в данный момент в таком именно, состоящем из могучих гигантов лесу. Но, гонимые опасением попасть в руки беспощадной охотницы за скальпами Миннегаги и ее воинов, они, разумеется, не имели времени восхищаться красотами природы, а торопились разыскать где-нибудь хотя бы нору, способную укрыть их от взоров преследующих индейцев. Не обращая ни малейшего внимания на поминутно встречавшиеся по пути поистине великолепные экземпляры пиний, трапперы искали какого-либо ручья или потока, заботясь только об одном: как бы скрыть свои следы от преследователей. Им посчастливилось, и довольно скоро они оказались на краю значительного каньона, на дне которого с бешеной скоростью мчался горный поток, убирая белым образовывавшие его ложе осколки скал. – Ну, слава богу, добрались-таки! – воскликнул Тернер, вздыхая с облегчением. – Авось нам удастся теперь замести свои следы. Как вы думаете, Джон, далеко ли еще индейцы? – Думаю, довольно далеко. Они ведь верхом на лошадях. По степи мустанги, конечно, шли с большой быстротой, но степная лошадь в горах никуда не годится. А покинуть лошадей индейцы едва ли решатся. В общем, думаю, в нашем распоряжении не меньше часа, – ответил индейский агент. Беглецы торопливо спустились в каньон и вступили в поток, воды которого, хотя и мчавшиеся с шумом, к счастью, не были глубоки, так что продвигаться по дну потока можно было без особых затруднений. Будь это в другое время, то есть не опасайся охотники попасть в руки индейцев, они не преминули бы воспользоваться случаем и вознаградить себя за усталость маленьким пиршеством: воды горного потока буквально кишели мелкой и крупной рыбой, которая напоминала форель. Но беглецам было не до рыбы: поднявшись приблизительно в течение получаса вверх по ручью, они добрались до места, где берег делал выступ, и поднялись снова на скалы, покрытые густой растительностью и гигантскими секвойями. Немного передохнув, они уже собирались снова тронуться в путь, как вдруг Джон, которому, как опытному страннику по лесам, Бэд Тернер передал командование отрядом, неожиданно наклонился, разглядывая какой-то след. – Ах, дьявол! – бормотал он. – Что вы там отыскали, Джон? – осведомился Тернер, хватаясь за ружье. – Здесь очень недавно прошел гризли. – Пожелаем ему счастливого пути. – Не торопитесь, шериф. Смеяться нечему. С этими зверюгами не до шуток. С ними при помощи одних ножей не справишься: наткнись мы на гризли, нам пришлось бы отстреливаться, а это предало бы нас в руки индейцев. Но нечего делать, надо идти вперед. Будем надеяться, «отшельник в серой шубе» уже отыскал где-нибудь вблизи достаточный запас фруктов или ягод, которыми он любит лакомиться, и отправился восвояси.