Часть вторая Глава I В когтях тигрицы Задыхаясь от невыносимого жара, с легкими, отравленными едким дымом от гигантского костра, почти ничего не видя, четверо человек белой расы, нашедших себе убежище в дупле гигантского дерева гор Ларами, были бы осуждены заживо сгореть, если бы им не удалось быстро прорубить достаточной величины отверстие в рыхлой древесине. – Прыгай, ребята! Будь что будет! Авось кривая еще вывезет! – скомандовал шериф из Гольд-Сити и показал пример товарищам, которые не замедлили за ним последовать. Для охотников прерий, закаливших свои организмы в вечной борьбе с разнообразнейшими опасностями, прыжок с высоты не более пяти-шести метров не представлял особой опасности, тем более что у подножия гигантского дерева почва состояла из толстого слоя мягкой и эластичной хвои и полуистлевшей коры. Конечно, прыгуны не удержались на ногах, но моментально вскочили, огляделись вокруг и, передохнув, бросились бежать к лесу, не выпуская из рук драгоценных ружей. Однако уже несколько секунд спустя до их слуха долетел свирепый крик индейцев, ясно показывавший, что бегство открыто. – Шабаш, ребята! От этих дьяволов не уйдешь! – остановился, задыхаясь, Джон. – Вы делайте что хотите, воля ваша! А я даром сдаваться не намерен! – Не сдадимся и мы! – ответили остальные, поднимая свои карабины. Обнаружив бегство трапперов, индейцы послали за ними в погоню целый отряд всадников, и те мчались теперь, оглашая воздух яростными криками и размахивая арканами: Миннегага желала во что бы то ни стало захватить белых живыми, и воины повиновались ей беспрекословно, рискуя дорого заплатить за четырех врагов. Первый налетевший на беглецов индеец едва не свалил шерифа своим лассо, но пуля индейского агента поразила смельчака, и он, выпустив из рук конец лассо, сам свалился на землю бездыханным трупом. Следом за ним неслись на трапперов другие всадники. Произошла короткая, но яростная схватка. Разрядив свои карабины и револьверы, белые отбивались ножами и прикладами, а индейцы наскакивали на них, пытаясь смять грудями коней, и бросали лассо. Схватка кончилась именно так, как и надо было ожидать: в мгновение ока все четверо белых были сбиты с ног и буквально опутаны по рукам и по ногам петлями лассо. Разъяренные понесенными потерями индейцы набросились на обезоруженных врагов с ножами и томагавками, но Сэнди Гук, руководивший нападением, закричал, указывая на Джона: – Вы, идиоты! Не испортите скальп этого человека, иначе Миннегага расправится с вами! Но индейцы, оставляя в покое Джона, не решились притронуться и к остальным пленникам и бросили всех четырех лежать на земле. Метис не торопясь подошел к индейскому агенту и своим ножом разрезал опутывавшие его петли лассо, а когда Джон, оглушенный падением и сильно помятый, с трудом приподнялся, бандит протянул к его устам фляжку со жгучей жидкостью, говоря: – Хлебните-ка, кум! Хотел бы угостить вас настоящим виски той марки, которую вы любите, да кабачок довольно далеко отсюда, а это, хотя и дрянной напиток, но все же несколько освежит вас. Вот только если вы вздумаете после этого петь – будет довольно трудно, потому что эта штука обдерет вам горло. Индейский агент, руки которого тряслись, а бледное лицо было покрыто холодным потом, машинально выпил несколько глотков ядовитой жидкости, перевел дыхание, огляделся вокруг мутным взором, потом опять хлебнул виски. – Ну, как вам нравится эта штука? – несколько иронически осведомился Сэнди Гук. – Говорят, очень помогает от расстройства желудка, зубной боли, черной и белой меланхолии, выпадения волос, насморка, мозолей на пятках и прочего… – Будь ты проклят, анафема! – вместо ответа пробормотал индейский агент. – Удивительно скверные манеры у вас! – изумился бандит. – Я к вам всей душой, а вы рыло воротите. Кроме того, где это вы научились ругаться? Я должен вас предупредить, что, ругая меня, вы только даром порох тратите. Шкура у меня толстая, и ваши ругательства от меня отскакивают как горох от стены. Блохи и те доставили бы мне больше неприятностей, чем весь ваш лексикон ругани. Лучше успокойтесь. Послушаем, что скажут ваши товарищи. В самом деле, минуту спустя трое остальных пленников присоединились к Джону. Освободив их от лассо, индейцы ограничились тем, что отобрали оружие и скрутили руки за спиной, лишив таким образом возможности оказать какое-либо сопротивление. – О господи! – воскликнул Джон, увидев товарищей. – Бедняги! Вот, видите, чем кончилось? Напрасно вы не дали мне исполнить мое намерение: Миннегага удовлетворилась бы моим скальпом и оставила бы вас в покое, а теперь… – Будет ныть, Джон! – отозвался шериф. – Во-первых, рано или поздно, а помирать надо. А во-вторых, ободрав ваш скальп, Миннегага разохотилась бы увеличить свою коллекцию и нашими шевелюрами. В конце концов то же на то и вышло бы. Правда, мистер бандит? Сэнди Гук вместо ответа пожал плечами. – Молчание – знак согласия! Так, по крайней мере, говорят у нас. Мои подозрения, Джон, были довольно основательны. Этот лжекраснокожий только уклоняется от прямого ответа, но его можно понять и без слов. Сэнди Гук снова пожал плечами и устремил свой взор на шерифа Гольд-Сити со словами: – Вы, шериф, драгоценная добыча! Думаю, что мои приятели, степные джентльмены, были бы очень довольны, узнав, что вы пойманы индейцами. Очень возможно, они открыли бы, так сказать, международную переписку в мою пользу, чтобы поднести мне почетный диплом и позолоченный карабин. Ведь вы всегда были злейшим врагом нашей братии. – Могу только гордиться этим! – суровым голосом произнес шериф. – Делал то, что мне подсказывала моя совесть и чего от меня требовал мой долг. – А я разве говорю что-нибудь против этого? – удивился Сэнди Гук. – Одни грабили и убивали, другие ловили этих грабителей и убивали их. Каждый делал свое дело и исполнял положенное ему от Господа. Но, между нами, я должен признаться, что мне очень жаль видеть вас в плену, сэр. – Правда? – Ей-богу. Клянусь честью… – Честью бандита? – Ах, боже мой! Не потребуете же вы, чтобы я клялся честью порядочного человека, когда я в самом деле являюсь бандитом? – ответил Сэнди Гук глухим голосом. – Нет, право, хотите верьте, хотите нет, но мне очень жаль, что все сложилось так. И Сэнди Гук, который казался серьезно взволнованным этим разговором, угрюмо махнул рукой. Потом он обратился к индейцам, окружавшим пленников, говоря: – Ну, идем! Сахем нас ожидает. Спешившиеся индейцы окружили живым кольцом пленников и повели их к лагерю Миннегаги. В это мгновение раздался чудовищно громкий взрыв: загорелся порох, оставшийся в большом количестве внутри дупла, в котором скрывались беглецы, и колоссальное дерево, насчитывавшее несколько тысяч лет, тяжко рухнуло на застонавшую при его падении землю. Сотрясение было так велико, что люди, находившиеся уже на значительном расстоянии от упавшего великана, с трудом удержались на ногах. Дерево пылало, образуя колоссальный костер и распространяя вокруг нестерпимый жар. К счастью, оно легло вдоль поляны, и потому пожар едва ли мог распространиться по лесу. Не обращая больше внимания на пылающее подобно огромному факелу дерево, индейцы привели своих пленников в лагерь Миннегаги, состоявший из полудюжины складных и передвижных вигвамов. Миннегага, уже знавшая о благоприятном исходе предприятия, ожидала пленников на полянке впереди вигвамов, сидя верхом на белой лошади. Охотница за скальпами была подобна бронзовой статуе. Она закуталась в знаменитый белый плащ Яллы, так что пленникам было видно только ее лицо, обнаженные руки да мокасины, богато расшитые красным и синим шелком и украшенные несколькими скальпами. Увидев ее, Джон невольно остановился и вздрогнул: Миннегага до того походила на свою покойную мать, что Джону казалась призраком Яллы, вставшим из могилы в песках Занд-Крика, где похоронили ее окровавленный труп после Чивингтоновой бойни. Сзади Миннегаги, взгромоздившись на седло высокой черной лошади, безмятежно курил свой калюмет молчаливый старик, ее отец. Увидев перед собой пленников, Миннегага вперила пламенный взор в лицо невольно побледневшего индейского агента. Угрюмая и злая улыбка играла на ее устах. – Давно мы с вами не встречались, мистер Джон! – сказала она медленно и насмешливо. – Сколько раз приходила и уходила из прерии весна, а нам все не доводилось увидеть друг друга. Индейский агент угрюмо потупил взор и не отвечал ни слова. – Где скальп моей матери? Он не украшает твоих мокасинов, Джон? – Я не индейская собака! Белые убивают своих врагов, но не украшают своих сапог их скальпами. – Однако ты скальпировал мою мать? – вскричала Миннегага полным ненависти голосом. – Я не сделал ничего другого, кроме того, чего требует закон, господствующий в прерии. Если бы я не победил твою мать, она не пощадила бы меня, и теперь мой скальп украшал бы твой вигвам. – Да, но моя мать была индианка и не отступала от заветов предков, тогда как ты – бледнолицый, и в ваших краях не в обычае скальпировать кого-нибудь. – Это верно, когда говорится о наших краях, где нет таких зверей, как вы, краснокожие. Но мне-то пришлось всю мою жизнь провести в прериях, и поневоле сам я превратился в подобного вам, по крайней мере, наполовину стал индейцем. – Хорошо! Мы и будем на тебя смотреть как на подобного нам! – ответила Миннегага, делая угрожающий жест рукой. – Эх, я знаю, что меня ждет! – пробормотал глухим голосом Джон. – И, однако, ведь это тебя, Миннегага, когда ты была еще ребенком, я провез на своей лошади от Ущелья Могил до берегов Соленого озера, это тебя я оберегал, защищал от стаи степных волков; если бы тогда же я оставил тебя в степи, хищные звери растерзали бы тебя, и у твоего племени не было бы женщины-вождя, а ты не стала бы знаменитой охотницей за скальпами. Если бы кто-либо сделал столько для меня, сколько я сделал в свое время для тебя, я помнил бы это и был бы благодарен такому человеку. – Благодарность! – засмеялась Миннегага. – Во-первых, тебе платили за службу, и ты был обязан делать то, что тебе приказал твой вождь, полковник Деванделль. Во-вторых, разве ты не убил мою мать? Разве ты не снял с ее головы скальп? И теперь великая Ялла осуждена скитаться печальной тенью у ограды небесных полей Маниту, не смея вступить туда, где охотятся на бизонов ее предки, покуда в моих руках не будет твой скальп. – Мой скальп? Так бери же его! Ты не услышишь ни единого моего стона, когда твой нож коснется моей кожи. – Око за око! Таков закон степи! За скальп моей матери ты заплатишь мне своим скальпом! А чем ты заплатишь за ее жизнь, отнятую тобой? – Ага! – воскликнул Джон. – То ты довольствовалась моим скальпом, а теперь тебе понадобилась еще и моя жизнь? Он напряг все свои силы, чтобы освободить связанные руки и броситься на Миннегагу, но попытка не удалась: узел был крепок. И он стоял, беззащитный, безоружный, перед глядевшей на него свысока индианкой. – Мой отец, Красное Облако, и другие вожди нашего племени будут судить тебя, бледнолицый, – промолвила Миннегага. – К черту эту гнусную комедию! – закричал индейский агент, бледнея. – Я знаю, что такое ваш суд! Вы привяжете меня к столбу пыток, подвергнете невыносимым истязаниям, а потом ты меня оскальпируешь. Так нечего же ломать комедию и даром тратить время. По лицам твоего отца и твоих воинов я уже вижу, каков будет приговор… – Напрасно! Разве ты способен читать в сердцах? Наш закон велит, чтобы воины моего племени судили тебя свободно, и никто не прикоснется к тебе раньше, чем свершится суд. – Будь по-твоему! Пей мою кровь! Но зачем ты взяла в плен моих товарищей? Миннегага пламенными глазами поглядела на Гарри, потом на Джорджа. – Лица этих двух, – сказала она, показывая сначала на Гарри, потом на Джорджа, – напоминают мне о той ужасной ночи в Ущелье Могил. Тогда пал от вражеской руки мой брат, молодой вождь племени сиу, Птица Ночи, и его смерть еще не отомщена. Тогда шестнадцать бледнолицых спаслись бегством от нашей мести. Скальпы четырнадцати из них храню я в моем вигваме, но двух скальпов там еще нет. – Мистер Тернер! – сказал Гарри. – Вы говорили правду, что нельзя доверяться этой твари. Она добирается и до наших скальпов. Видите?