— Сегодня Бритт-Мари так похожа на свою мать! Мама заулыбалась, папа тоже. А тётушка Агнес задумчиво кивнула. — Конечно, — сказал папа, обнимая Бритт-Мари за плечи. — И это большая удача — было бы печально, будь она похожа на меня. Так очевидно. Они все знали. Ну, кроме директора, разумеется. Но вот мама, папа и тетя Агнес… И всё равно притворялись, что в жилах Бритт-Мари на самом деле течёт их кровь. Прошёл час, а Бритт-Мари всё еще не могла уснуть. Тогда она тихонько встала и на цыпочках вышла из спальни. Она устроилась в кухне, и достала блокнот из тайника, которым служила жестяная банка из-под печенья. Бритт-Мари открыла первую страницу и прочла заглавие, которое позавчера сама же записала. ЭЛСИ. Стокгольм, февраль 1944 Бритт-Мари взглянула на фото Элси цвета сепии — единственное, что осталось от её матери — и задумалась, а потом поднесла ручку к бумаге. Слово за слово складывался рассказ об Элси, о матери, с которой ей не довелось встретиться. И мама, и папа пересказывали эту историю Бритт-Мари так часто, что она знала её наизусть. А ещё Бритт-Мари специально ходила в библиотеку — искала старые газетные статьи о Болотном Убийце. Тем не менее, Бритт-Мари пришлось кое-что сочинить. Как на самом деле выглядел тот дом на Норра Смедьегатан? И как звали констеблей, сопровождавших Элси в тот вечер? Бритт-Мари продолжала писать, пока в глазах не защипало, а руку не свело судорогой. Тогда она отложила блокнот и оставила его на столе. Тихонько прокралась обратно в спальню и скользнула в постель, под тёплый бок мужа. «Я это сделала», — подумала она, засыпая. «Я начала писать!» «Я не собираюсь участвовать ни в каких писательских конкурсах, но может быть, кто-нибудь когда-нибудь прочтёт историю Элси. Кто-то, кому это действительно будет интересно. Может быть, это будет Эрик. И к тому моменту всё уже будет записано». Когда следующим утром проснулась Бритт-Мари, Бьёрн был уже на ногах. Он что-то насвистывал, и до Бритт-Мари доносилось радостное лопотание Эрика. Но тут она услышала ещё один голос. Тягучий хриплый голос, который был ей слишком хорошо знаком. Бритт-Мари накинула халат, тщательно затянув пояс, и направилась в кухню. — Здравствуй, красавица моя, — поприветствовал её Бьёрн, когда Бритт-Мари показалась на пороге кухни. — Привет, — бросила она не глядя. Её внимание было обращено к крупному мужчине, который, развалившись, сидел на стуле напротив Бьёрна, держа в руке бутерброд с ливерной колбасой. Судден запихал остатки бутерброда в рот и отбросил со лба жидкие светлые волосы. Потом он указал пальцем на блокнот, который в раскрытом виде валялся на столе. — Никак писательствовать решила? — пророкотал он. Бритт-Мари подошла к столу и решительно схватила блокнот. — Нет. — Довольно жуткая историйка, — не унимался Судден. Подавив отрыжку, он начал медленно подниматься. Бритт-Мари молчала. — Что ж, пора, наверное, мне уже домой, — заявил гость. Он кивнул Бритт-Мари и медленно побрёл в сторону прихожей. Бритт-Мари скрестила руки на груди и метнула в Бьёрна злобный взгляд. Тот лишь пожал плечами. Едва услышав звук захлопнувшейся двери, Бритт-Мари зашипела: — Что, чёрт возьми, он здесь делал? — Просто проходил мимо. — В семь часов утра? Бьёрн развёл руками. — Он шёл домой. — В такое время? Где он шлялся всю ночь? — Почём я знаю? Я же ему не мать. Судден — один из приятелей Бьёрна, которого Бритт-Мари на дух не выносила. Помимо того, что он был странным, если не сказать маргинальным, Судден к тому же нигде не работал, и насколько понимала Бритт-Мари, в жизни его главенствовали два интереса — глушить пиво в старом дачном домике своей матери да ещё играть на скачках. — Сматьите! — воскликнул Эрик, держа в руках столовый нож. На кончике ножа был наколот кусочек сыра. — Ой, какой же ты у нас умница, — промурлыкала Бритт-Мари, направляясь к кофеварке, чтобы сделать себе чашечку кофе. — Не могли бы мы договориться не принимать гостей до девяти утра? — так спокойно, как только могла, произнесла Бритт-Мари. — Так ведь его никто и не приглашал. Бритт-Мари долгим взглядом поглядела на мужа и поставила чашку на столешницу. Затем достала из холодильника яйца и ветчину. — Надеюсь, сегодня на службе тебе выпадет работёнка повеселее перекладывания бумажек, — сказал Бьёрн, надкусывая бутерброд с сыром. — Вне всяких сомнений, — пробормотала Бритт-Мари. Однако, придя на службу, она обнаружила у себя на столе новую стопку документов. Эта новая стопка, как минимум, была такой же величины, как вчерашняя. Бритт-Мари опустилась на стул, ощущая, как внутри неё вновь поднимается раздражение. В кабинет вошёл Рогер Рюбэк. Сегодня он оделся чуть свободнее, сменив пиджак на кожаную куртку длиной до талии. Этот даларнец уже чувствовал себя здесь, на третьем этаже полицейского участка Эстертуны, как дома. «Он точно знает, что принадлежит этому месту. Ему никогда не придётся просиживать целыми днями над грудами бумаг». — Здорово! — произнес Рюбэк, оглаживая рукой свои беличьи хвосты. — Как жизнь? — Спасибо, всё в полном порядке, — за неимением альтернативы отозвалась Бритт-Мари. Не могла же она сказать ему, как на самом деле себя чувствует. Как гнев скребётся и царапается у неё под ребрами, словно запертый в клетке зверь; словно на завтрак она наелась битого стекла, а не яичной болтушки с ветчиной. Рюбэк стащил свою кожанку, уселся на стул и снова заговорил: — Я не имею понятия, почему он так поступает. — Я тоже. — Это довольно странно. Учитывая нехватку кадров в полиции. Такую работу вполне можно было поручить этой фру Лагерман. — Угу, — невнятно отозвалась Бритт-Мари, старательно отводя взгляд от кучи бумаг. Она отвернулась к окну, обшаривая улицу взглядом, лишь бы не глядеть ни на что в этом кабинете, лишь бы оказаться подальше от этого унижения — быть незваной и нежеланной. Под конец взгляд её, словно заблудившаяся пичужка, задержался на здании кинотеатра прямо напротив участка. — Не хочешь выпить кофе? Бритт-Мари выпрямилась и заставила себя перевести взгляд с кинотеатра на дружелюбную физиономию даларнца. Рюбэк улыбнулся, кожа на его щеках пошла морщинками, и веснушки собрались в кучу, словно стая рыб, попавшая в сеть. — Да, спасибо. С удовольствием. Когда Рюбэк скрылся в коридоре, Бритт-Мари наскоро поправила чёлку и нанесла немного крема «Нивеа» на губы. Уже завинчивая крышку плоской баночки, она внезапно осознала, как глупо себя вёдет. Она ли это? Сидит и прихорашивается ради сослуживца только потому, что он продемонстрировал порядочность, и не повёл себя, как скотина? Она, взрослая женщина, к тому же замужем за привлекательным мужчиной, с которым ещё и весело? Бритт-Мари от души поблагодарила Рюбэка, когда тот вернулся с двумя чашками кофе, сел за свой стол и зажёг сигарету. Слегка покачиваясь из стороны в сторону в кресле, Рюбэк принялся разглядывать напарницу. Потом легонько постучал кончиком сигареты по краю блюдца с оттиском «Чинзано», стряхивая пепел. — Сдаётся мне, в Эстертуне житьё спокойное. Фагерберг называет её компактным РЖЦ-городком. Что это значит?[11] — Работа, жильё и центр. Всё в одном месте. — А я подумал, «ж» — значит жулик, — пошутил Рюбэк, гася окурок. Бритт-Мари засмеялась. — Ну уж нет, — возразила она. — Здесь, в Эстертуне, преступность практически отсутствует. Бритт-Мари взглянула в окно. Высокое чистое голубое небо сияло над городом. Рюбэк поднялся и взял со стола кипу бумаг. — Мне нужно к Фагербергу, — пояснил он. — Я пойду с тобой.