Никса насмешливо прищурился. – Не смейтесь! – тут же сердито вскинулся старец. – Я не шучу. Вы будете иметь дело с бестелесным духом, коего мечом убить невозможно. Вы сейчас против Хораса – что цыпленок против ястреба, и нечего ухмыляться!.. Прихватите-ка лучше вон тот сук… сейчас костер разведем. Скрываться нам уже ни к чему, а сырость этот поганец развел тут просто удивительную! Покончив с палаткой, они развели костер. Дыму от него, правда, было больше, чем огня, ибо влага и впрямь пропитала все вокруг, и сам воздух был влажен и удушлив, как болотный туман. Грея руки над самым пламенем, Босоногий колдун продолжал свою речь. – Перед вами две задачи, Никса. Одна – не давать ему коснуться вас, то есть защищаться и защищаться до бесконечности. И вторая, от которой, возможно, зависит все… Вы сказали, что он предстал перед вами в образе рогатого духа? Это очень важно. Теперь он, скорее всего, будет выглядеть, как человек, и голову прикроет шлемом. Но вы должны помнить о его рогах и мысленно видеть их все время. Ибо сие не рога, а нечто вроде антенн, между которыми циркулируют жизненно важные для него токи. И второй вашей задачей будет улучить момент и попытаться ударить его по голове, так, чтобы меч ваш хоть на секунду оказался между воображаемыми рогами. Металл замкнет энергетический поток, и в этот момент я смогу сделать свое дело… только в этот момент, помните! В течение каких-то долей секунды он будет парализован, и я попытаюсь сковать его чарами. Если не выйдет сразу, этот маневр вам придется повторять снова и снова. И только он и может вас спасти, не забывайте! Вы поняли меня? – Да, конечно, – задумчиво отвечал Никса. – Это несложно. Но нельзя ли нам поторопиться, сударь? Меня тревожит, что время идет, а там, в его власти, люди, и неизвестно, как он воспользуется этим временем. Мне же хочется увидеть живым моего друга… и остальных, конечно, тоже. – Мне этого хочется не меньше вашего, – сердито сказал колдун. – Но спешить некуда. Во-первых, я позвал – и конь, и оружие пока что в пути. А во-вторых, вам не мешало бы отдохнуть. – О каком отдыхе вы говорите! – Не спорьте со мною, – в голосе Аркадия Степановича появились властные нотки. – Не хотите же вы поставить нас всех под угрозу, оттого что в нужный момент у вас дрогнет рука! Если он убьет вас, мне с ним не справиться. И погибнут все. Потому идите немедленно в палатку, лягте и расслабьтесь. Я побуду на страже. Маколей открыл было рот, чтобы возразить, но натолкнулся на тяжелый взгляд колдуна и замер. Глаза добродушного суетливого старца зажглись вдруг двумя голубыми зеркалами, утратив всякий человеческий вид. Они излучали холодный свет, пугающий и парализующий волю, да и сам старец сделался как будто не похож на себя… Тень беспокойства скользнула по лицу молодого короля, и, безропотно поднявшись, он ушел в палатку. – То-то же, – проворчал себе под нос Аркадий Степанович, мгновенно погасив свой нечеловеческий взор и сделавшись самим собою. Он поднял голову и настороженно оглядел неподвижный, молчаливый, словно затаившийся лес. Где, интересно, укрылась колдунья из Данелойна? Надо надеяться, она собирается помочь Маколею в предстоящем бою. Аркадий Степанович совсем не ожидал встретить такую силу в заурядной ведьме из захолустного средневекового мирка. И сейчас отнюдь не прочь был посоветоваться с нею. Согласовать действия, например… Однако возможно, что она находилась в данный момент уже в самой крепости Хораса, такая – могла! Не исключено, отправилась проведать соотечественников. И босоногий старец длинно вздохнул, подумав о Баламуте. Только бы он был еще жив, бедолага… Насчет принцессы было не так беспокойно, вряд ли Хорас собирался ее убить, а вот остальные… подвернувшиеся под руку пешки… «Нет ничего случайного в мире», – услышал он вдруг как наяву суровый и предостерегающий голос своего учителя и вздрогнул. Знаем, знаем… каждый играет свою роль, и без пешек не бывает игры. И все же гибель есть гибель, даже если она не случайна. Тем более для этих не обладающих знанием, суеверных, столь беззащитных… и все же столь мужественных людей. Босоногий колдун насупился. Дорого он дал бы, чтобы надежно прикрыть Маколея собою, и, конечно, попытается это сделать. Но силы может не хватить. Слишком мало известно ему о Хорасе. И остается только уповать на провидение, на вмешательство тех сил, о которых ничего не знают даже маги и колдуны… на чудо. Аркадий Степанович невесело усмехнулся. И тут тихий перестук копыт донесся из гущи деревьев. Медленно ступая по земле, усыпанной влажной листвой, на малую полянку, где располагался их лагерь, выступил белоснежный красавец-конь в полной сбруе, с блестящей ухоженной гривой. Увидев Босоногого колдуна, умное животное направилось прямо к нему. Старец, кряхтя, поднялся на ноги и ласково потрепал его по шее, оглядывая в то же время деловым хозяйским глазом. К седлу был приторочен венецианский меч с украшенной чеканкой и позолотой рукоятью – старинное, надежное оружие, хорошо знакомое старому колдуну… Когда-то и он был молод, и кровь вскипала в жилах при одной только мысли о доброй драке. Как это вышло, что стал он нынче столь рассудителен и хладнокровен и думает о предстоящем молодому королю сражении без всякого азарта и даже с тоскою?! Кровь… слишком много ее всегда проливалось, этой драгоценной субстанции жизни. И невыносимой казалась нынче Аркадию Степановичу мысль, что он может увидеть поверженным и мертвым Никсу, такого красивого и сильного сейчас, полного жизни… такого спокойного и, в общем-то, миролюбивого и достойного человека. «Старею», – со вздохом подумал Аркадий Степанович и еще раз ласково провел рукою по шелковистой гриве коня. Тут из палатки выбрался Никса Маколей, увидел их обоих, и зеленые глаза его просияли, а на лице мелькнула счастливая мальчишеская улыбка, сразу же сменившаяся, правда, серьезным и сосредоточенным выражением. – Прекрасное животное, – сказал он, с полным одобрением разглядывая коня. – И меч… отлично! Он быстро вытащил меч из ножен, примерился к рукояти и несколько раз взмахнул им. Рот его был сурово сжат, но на скулах проступил румянец, а светлые, почти белые волосы растрепались, сделав короля похожим на мальчишку. – Отменное оружие! Босоногий колдун крепко и сердито почесал в затылке и отошел в сторонку, чтобы не мешать воинским упражнениям. – Там еще и доспехи имеются, – буркнул он. – Нелишне бы примерить!.. Глава 20 Хорас лишь мельком глянул на вошедшую принцессу и сразу снова отвернулся к окну, всматриваясь в тонкую струйку дыма, поднимавшуюся к небесам из близлежащей рощи. Так, стоя к Маэлиналь спиной, он и выслушал просьбу выпустить из заточения Баламута Доркина. А выслушав, решительно покачал головой. – Нет, принцесса. Этого вашего придворного я отпустить не могу. Он – человек опасный. А мне сейчас не до того, чтобы присматривать за ним. Может быть, после… когда я уже стану вашим супругом, и он не посмеет покуситься на избранника своей госпожи. Он наконец отвернулся от окна и бросил, ухмыляясь: – Да и тогда я прежде хорошенько подумаю. Принцесса Маэлиналь, стараясь не подавать вида, как огорчил ее отказ, холодно спросила: – Могу ли я в таком случае хотя бы повидаться с ним? Хорас окинул девушку восхищенным взглядом, от которого по телу ее побежали мурашки. – Как вы прекрасны сегодня!.. Нет, любовь моя, и это мне не угодно. – Но могу я, по крайней мере, убедиться в том, что он еще жив?! – Вчера еще был жив, как вам должен был доложить ваш верный паж. Так отчего бы ему не быть живым и сегодня? Не настаивайте, Май. Мне, право, нынче не до женских капризов. Лицо принцессы совершенно окаменело. – Могу представить, сударь. Если вам до свадьбы уже не до женских капризов, то что же будет после? – После… о, после! – оторвавшись от своего наблюдательного поста, он стремительно приблизился к ней, и девушка едва удержалась, чтобы не отшатнуться. – Блаженное после! Я весь буду ваш, принцесса, и уверяю вас, вы сможете вертеть мною, как захотите… во всяком случае, на первых порах. Он, усмехаясь, заглянул ей в глаза. – Вы бледнеете, моя дорогая. Волнуетесь, как бы ни старались это скрыть. Пора бы вам уже привыкнуть к этой мысли. Времени осталось совсем мало. Хорас показал в сторону окна. – Он уже здесь, красавец Маколей! Мы встретимся сегодня же. И вы должны понять – я сам волнуюсь. Я трепещу в предвкушении чудного мгновенья, когда исполнится мое заветнейшее желание. И мне хочется даже оттянуть этот миг, наслаждаясь… а заодно заставить поволноваться Маколея. Ему это не пойдет на пользу. Принцесса, однако, всем своим видом выказывала полное безразличие к участи молодого короля. – Я в последний раз прошу вас, сударь, – отпустите Доркина. – Нет, – отрезал Хорас, перестав улыбаться. – Мне не нужны интриги за моей спиной в самый неподходящий момент. – Я запрещу ему вмешиваться во что бы то ни было… – Я верю вашему слову, принцесса, но не настолько. Вы не можете не желать мне поражения. Он умолк и некоторое время, не отрываясь, смотрел в глаза Маэлиналь. Неожиданно на лицо его легла тень, взгляд сделался глубоким и печальным – взглядом бесконечно измученного человека. Брови сошлись на переносице, скорбная складка пролегла у рта, плечи опустились… преображение было столь полным, что пораженная принцесса на миг забыла, кто стоит перед ней, и не сознавала ничего, кроме полноты страдания, носимого в душе этим существом, словно тяжкое бремя. – Ведь это так, – тихо сказал Хорас. – Смешно было бы думать иначе. Откуда вам знать, что это такое – быть отверженным и среди людей, и среди собственных сородичей, откуда вам знать, что такое вечно неутоленное желание и зависть, и злоба… и страх. Ваш страх передо мною – ничто в сравнении с тем страхом, который я ношу в себе, страхом так никогда и не узнать, что такое истинная жизнь и все то, что вы называете радостью! Быть сотворенным – кем-то, когда-то – в виде существа нечистого, угрюмого и полного страшной, ни к чему не применимой силы – зачем? Вот вопрос, на который я боюсь никогда не узнать ответа. Вы не можете меня любить, принцесса, но если бы вы знали, насколько я не могу любить вас, вы бы ужаснулись. Я – порождение тьмы и хаоса, но и во тьме, и в хаосе существует некое подобие покоя, некая самодостаточность, и даже в этой малости мне отказано – я обречен на неистовое стремление ко всему тому, чего я не знаю, чего мне знать не дано. Судите меня, если можете, вы – чистое и гордое человеческое дитя, дитя того, кого вы называете Богом! Я – не Его дитя. У меня своя дорога, и я пройду по ней до конца. Он вскинул голову, и по лицу его вновь пробежала уродующая гримаса нетерпеливого желания, сменившаяся обычной неприятной и насмешливой улыбкой. – Вам меня не понять. Идите к себе, сударыня. Из окна вашей спальни прекрасный вид… надеюсь, вы получите удовольствие, наблюдая за ходом сражения. И Хорас отвернулся к окну, давая понять, что разговор окончен. Принцесса же Маэлиналь, действительно не понявшая и половины из сказанного, но испуганная и ошеломленная, опустилась на ближайшее кресло, чувствуя себя не в силах сделать ни шагу. * * * Баламут Доркин, не веря своим ушам, смотрел на чатури, и кулаки его медленно сжимались. – И ты молчал столько времени! Ах, птичка… чтоб тебе провалиться! – Я не хотел снова оставаться один, – покаянно забормотал чатури. – Я все врал, будто ты мне надоел. Ты мне нравишься. Хорас все равно не дал бы тебе уйти… а я так долго сидел тут в одиночестве! – Мало! – без малейшего сострадания рявкнул Баламут. – Будь моя воля, я бросил бы тебя в подвал, в колодец… шею бы тебе свернул вот этими руками! Столько времени потеряно! Он потряс перед клеткой стиснутыми кулаками и, не находя больше слов, да и не желая терять ни минуты, кинулся к железной двери, на ходу вынимая кинжал из ножен. Он постучал в нее сначала рукояткой кинжала, затем, повернувшись спиной, принялся колотить ногою. Дверь отзывалась гулким грохотом. Чатури следил за ним, припав к прутьям клетки, и в круглых глазах его светилась тоска. – Такая безделица, – выплевывал сквозь зубы Баламут, без устали работая ногой, – такая вшивая чепуха! И я сидел тут дурак дураком… ну, подожди, птичка! Я еще доберусь до тебя… я тебе крылышки пообрываю, перышки повыщипываю! – Никто тебя не слышит, – жалобно сказал чатури, улучив паузу между ударами. – Они далеко внизу… – К черту! – Подожди, Баламут, нам скоро принесут еду… – Заткнись! Доркину все-таки пришлось остановиться, чтобы перевести дух. И в этот момент загремели отпираемые замки.