Арина прикрыла глаза, прикусила губу – и шагнула внутрь. Хозяйка кабинета двинула было губы, складывая их в улыбку, и – застыла, прерванная холодным: – Эльвира, верни вещдок! – Ты чего, Вершина, белены объелась? – Возможно, – довольно сухо согласилась Арина, чувствуя, что сейчас, сию минуту, главное оружие – демонстративное спокойствие. Кто равнодушнее, тот и победил. – Я только предупредить хотела. Я сейчас вызову Артема, чтобы снял пальцы… – она не могла удержаться от небольшой паузы, – с моего кабинета. Ну и все остальное: потожир и все прочие… характерные следы. Особенно с сейфа. Не так много времени прошло, они еще почти свежие. Запах-то уже улетучился, а вот пальчики наверняка сохранились. Или ты в перчатках была? Что-то не верится. – Я… – Эльвира стиснула зубы так, что они скрипнули. Арина явственно услышала этот звук – а всю жизнь думала, что «скрипеть зубами» – чистый домысел, для вящей художественности. Но, похоже, такое и в жизни бывает. Эльвира Глушко вовсе не выглядела сейчас первой красавицей следственного комитета. Да и вообще красавицей. Выглядела она сейчас довольно… тускло. Как будто по ней ластиком прошлись – если такое вообще возможно для живого человека. Это наверняка не имело никакого отношения к делу, но Арина вдруг вспомнила, как Эльвира – с нежной змеиной улыбкой сияя неотразимыми своими очами – прислонялась к стене между Арининым кабинетом и приемной: – Андрюшенька, будь хорошим мальчиком, водички мне в чайник налей! Остановленный на полдороге Карасик – бог весть, куда он шел, да вряд ли он сам сейчас о том мог бы вспомнить – заалел тогда как маков цвет, робко взял протянутый ему чайник и медленно, как будто каждый шаг давался с трудом, двинулся в сторону торчащих в конце коридора стоек с водяными баллонами. Господи, охнула тогда Арина. Мысленно, конечно, но впечатление было все же не из слабых. Эльвира что, с Витькой поссорилась? Или так, тренируется? Зачем этой акуле Карасик? Его ж ей на один зуб не хватит – ам, и нет Карасика. Сейчас от «акулы» не осталось и следа. Изжелта-серое лицо, едва шевелящиеся безжизненные губы: – Только Пахомову не говори, а? Ах ты ж, черт! – Которому? – усмехнулась Арина. Эльвира с младшим Пахомовым – сыном ППШ Витькой – женаты не были, но это, кажется, единственное, чем они не были. Железобетонная пара, как пошучивали иногда. Редко, впрочем. Над столь устоявшимися парами и шутить-то неинтересно. – Издеваешься? – Эльвира вдруг немного ожила. – Ну да, оно того стоит. Господи! Я так радовалась, что это дело тебе расписали. Лучше бы Карасику, но и так ничего. Представляешь, что могло быть, если бы Борьке? Или даже мне? Меня бы там наверняка узнали! – Но… зачем? Уточнить Арина не успела. Эльвира, как ни странно, поняла смысл неопределенного «зачем» мгновенно: – Зачем, зачем… Потому что хочется иногда себя истинной женщиной почувствовать! Тебе никогда не хотелось? А! Ты вообще сейфа от мужика, наверное, не отличаешь! А я живая баба! И мне – хочется, да. – Но… – Что – но? Ну да, у нас с Витькой все зашибись. Но он… Я для него типа ствола в кобуре – собственность. Вынул, пострелял, почистил, назад в кобуру сунул и забыл. И – да, ходила я в этот чертов клуб! И даже служебным удостоверением пользовалась – вблизи не показывала, но там махнуть довольно, чтоб королевскую скидку обеспечить, проблемы-то никому не нужны. А у меня не те доходы, чтоб на стрип-клубы тратиться. – Значит, Карасику глазки строить – это ничего, это можно, а тут – не говори Пахомову? – Ты что? – Эльвира, кажется, изумилась совершенно искренне. – Карасик – пустое место, никто его всерьез не то что не принимает, просто не может принять. А если Витька узнает, что я… в стрип-клуб… да еще и неоднократно… – Ну да, ну да. Еще и использование служебного положения, – чуть ли не злорадно добавила Арина. – Да кого… кому… подумаешь – использование! Арин! Не говори ему, а? Нет, это действительно было прекрасно! Дело об убийстве, а она только о том и беспокоится, как бы Витенька не узнал. Или – делает вид, что беспокоится только об этом? Да нет, похоже, так все и есть. Так сыграть отчаявшуюся растерянность – это какой же актерский талантище надобен? Следователи, конечно, все так или иначе актеры – профессия обязывает – но все же не настолько. Арина усмехнулась: – Ну если ты Филиппа не убивала… – Ты чего? – на поблекшие было щеки первой красавицы следственного комитета понемногу возвращалась живая окраска. – Зачем мне? Не, ну Филипп красивый мальчик был, да, ну… – она свела чеканные брови, – думаешь, он мог меня шантажировать? – ничего не скажешь, соображала она стремительно. Как, впрочем, и полагается следователю. – Да брось! Что бы он мог предъявить? Личное опознание? Да ой! Отбрехалась бы, если даже и… – Эльвира задумалась. – Да, с блокнотом этим глупость сделала, погорячилась на нервах. Не надо было его тырить. Там и нету ничего… Но я-то думала, что есть… ну дура, да, признаю, – она потянулась к ящикам стола, сделала неуловимое движение – и перед Ариной лег тот самый блокнот Филиппа. Эльвира демонстративно обтерла его носовым платком – вуаля! Доказывайте теперь, что хотите! Может, вы сами мне «это» принесли! М-да. * * * Райская на повторный допрос так и не явилась. Прождав ее битых полдня, на следующее утро Арина принялась названивать пропавшей Марине Леонидовне, едва выйдя из дома. Но та и трубку не брала. Чтоб ее, раздраженно подумала Арина, неужели сбежала? Но зачем? Если у нее алиби, какой смысл скрываться? А если алиби все-таки липовое? Тогда я, получается, главную подозреваемую упустила. Э-эх… Но попыток дозвониться все же не бросила. Она была уже на крыльце следственного комитета, когда телефон наконец-то ответил. Только почему-то мужским голосом. – Марину Леонидовну, будьте добры, – сухо, не здороваясь, потребовала рассерженная донельзя Арина. – А кто ее спрашивает? – лениво поинтересовался неизвестный. – А почему я должна вам докладывать? Трубку Марине Леонидовне дайте! Вы вообще кто? – Старший оперуполномоченный Советского РУВД капитан Егор Шевчук, – представился неизвестный все тем же ленивым, врастяжечку, тоном. – Так с кем имею честь? – Следователь Вершина… Договорить она не успела: – Арина Марковна? – радостно отозвалась трубка. – Да… – растерянно подтвердила Арина. – Откуда вы… – Хотел бы похвастаться, что знаю всех городских следователей, но увы, чего нет, того нет, – слышно было, что невидимый собеседник улыбается. – Я так и так собирался вам звонить, а вы меня опередили. Повесточка ваша обнаружилась в сумочке у… – последовала короткая пауза, как будто говоривший справлялся с записями. – У Марины Леонидовны. Так что, боюсь, явиться к вам она никак не сможет. Балагурство оперов раздражало Арину нечасто – работа у парней не сахар, вот и оттягиваются, как могут – но этот ее просто бесил: – Так, господин Шевчук. Если у вас в руках моя повестка, значит, вы понимаете: я с госпожой Райской не просто так язык почесать намеревалась, а следственные действия проводить. Поэтому будьте добры, изложите обстоятельства. – Да не вопрос! Со всем нашим удовольствием! – в трубке засмеялись. – Только давайте-ка я вам перезвоню в конторку вашу, гут? А то я вас не вижу, звоните вы с мобильного номера, который мне неизвестен. Может, вы вовсе и не Арина Марковна. Мало ли кто может назваться следователем Вершиной. – Звоните, – бросила Арина, отключаясь. Почти взлетев по лестнице, она подбежала к приемной точно в тот момент, когда оттуда высунулась Ева: – Вершина! Уже явилась? Тебя тут соседнее РУВД домогается – сказать, чтоб попозже перезвонили или… – Вершина! – задыхаясь не то от бега по лестнице, не то от ярости, рявкнула Арина в выхваченную у Евы трубку. – И вам не хворать, Арина Марковна! – добродушно отозвался уже знакомый голос. – Так зачем вы госпожу Райскую вызывали? Да что он себе позволяет! – Нет уж, – сухо ответила Арина. – Это вы мне скажите, почему у вас ее телефон. С ней что-то случилось? Вы ее задержали? По какому обвинению? Что вообще происходит? – Да ладно, ладно, – еще добродушнее пробурчал Шевчук. – Я так понимаю, важная фигурантка? Ну так боюсь, огорчу. В морге ваша фигурантка. – К-как, в-в м-морге? – от неожиданности Арина даже заикаться начала. – На нее напали? Грабитель? – она хотела было спросить про ДТП, но вовремя сообразила, что жертвой ДТП старший опер не занимался бы. Ох, как это некстати! Примерно как смерть Вадика Чижова. Что это у меня свидетели, как мухи, мрут, в самом-то деле? – Ну как, как? – в трубке хмыкнули. – Вы же следователь, не знаете, как люди в морг попадают? Насчет грабежа – точно нет. А вот насчет нападения вопрос открытый. Под поезд ваша дамочка угодила. Почти как Анна Каренина. Под электричку точнее. Остановка «Кирзавод», знаете такую? – Знаю. – Поделились бы информацией, а, Арина Марковна? Какое притяжение у дамочки к этой станции было? И, раз она у вас там как-то серьезно, видать, проходит… да не спрашиваю, не спрашиваю, пока во всяком случае… может, кто-то ей рот заткнуть постарался? – Н-не думаю, – Арина лихорадочно пыталась хоть что-нибудь сообразить. – А что такое? Если вопрос, как вы говорите, открытый, значит, есть вероятность, что она не сама упала? Помог кто-то? – Да фиг там пока разберет! – лениво сообщил невидимый Шевчук. – Камера там одна-одинешенька, возле кассы, нужное место не захватывает. Свидетелей, кого смогли собрать, опросили, но кто в лес, кто по дрова. Кто говорит, оступилась, кто – сама бросилась, ну а кто, натурально, даже злодейского злодея видел, который несчастную женщину на рельсы столкнул. Причем, что характерно, сколько свидетелей, столько и описаний этого самого злодея, от невысокого элегантного толстячка до длинного тощего нарика включительно, не считая промежуточных вариантов. В общем, все как обычно. Я ведь почему интересуюсь. Публика на этой станции сами знаете какая, сплошь работяги да прочее простонародье, для дачников-то еще не сезон. Дамочка ваша там, прямо как павлин в курятнике. Чего ее туда занесло? Родня какая живет или что? – Не знаю, Егор, – вздохнула Арина, уже сменившая гнев на милость. – Дача у нее, – она заглянула в выписку, – пардон, дачи у нее нет. Живет она… не ближний свет, в общем. Родня отсутствует, последняя тетка недавно померла… нет, тетка похоронена на Рождественском, так что не на кладбище Райская ехала. Вот насчет друзей-приятелей ничего не скажу, ибо не знаю. – Понятно, – довольно уныло отозвался Шевчук и. пожелав Арине удачи, распрощался. Какое там – понятно! Арина-то, невзирая на железобетонное алиби, была почти уверена, что именно доведенная до отчаяния Марина Леонидовна заколола беднягу стриптизера, а все пограничные отметки – ловко подстроенная туфта. Она не сомневалась: надо только постараться немного – и разлетится хваленое алиби вдребезги. И вот вам – пожалуйста. Может, Райскую совесть замучила? Ох, вряд ли. Или, чем черт не шутит, вдруг у Калерии Стефановны еще наследники есть? А Марина Леонидовна стояла на пути к старухиному богатству? Или… что любопытно, одно из описаний гипотетического злодея, якобы толкнувшего несчастную женщину на рельсы – невысокий элегантный толстячок. Прямо в точку – описание господина Маркова, который, к слову сказать, на Марину Леонидовну изрядно зол… Додумав до этого места, Арина фыркнула: вот глупости какие – с чего бы адвокату убивать свою клиентку? Злись не злись, но с мертвой денег точно не получишь. Но все-таки… почему, почему, почему Райская ему не заплатила? Ей после тетки столько осталось, что адвокатский гонорар на этом фоне в микроскоп не разглядишь. Кстати: те, кто наследует после нее самой, очень даже в смерти дамочки заинтересованы. И, еще раз кстати, а «столько», оставленное Калерией Стефановной – это сколько? И единственной ли наследницей была Марина Леонидовна? Родня родней, но Калерия вполне могла и завещанием кого-то облагодетельствовать. И кто наследует ей самой?