– Не прикасаться! – велел человек с завитыми волосами. Впрочем, грозный оклик на Одовецкую впечатления не произвел. Она положила ладонь на грудь мертвеца и прислушалась. – Отрава. – Вы чините препятствия следствию! – Это какие? – Авдотья нахмурилась. – Разные! Человек обвел девиц настороженным взглядом, задержавшись на Снежке, которая закружилась, раскинув руки. Лицо ее сделалось задумчивым, мечтательным даже, а за плечами появилась тень лебяжьих крыльев. – Ушла душа… улетела… ее позвали, она и улетела… – Подите… – человек топнул ножкой, но впечатления сие не произвело, причем не только на девиц, но и на других людей, окруживших поляну. Те выглядели попроще и изо всех сил делали вид, что заняты исключительно поиском иных улик. – Куда-нибудь да подите… – И вправду, Лизанька, идем, – сказала Таровицкая. – Вы, а не она… И вот тут Лизавета поняла, что влипла. Что не отпустит ее этот куделистый, чем-то похожий на пуделька человек, имени которого она не знает. Она вообще хотела князя позвать, но ей сказали, будто он болен и не принимает, зато нынешний типчик был здоров. Ишь, бровями шевелил. Лизавету взглядом сверлил. И тросточкой своей по ноге похлопывал. – Она задержана. – С чего это вдруг? – тон Таровицкой изменился. – По подозрению в убийстве. Лизавета закрыла глаза: вот только этого ей не хватало! А ведь он был жив. Однозначно жив. Лежал себе, правда, тихонько, но дышал. Лизавета его еще от пруда оттянула немного, чтобы, не приведи господи, не утоп, пока она гулять изволит. – Вы белены объелись? – осведомилась Одовецкая. – Я же говорю, он умер от отравления сложным органическим ядом. В состав его входит проскура бледная, которая растет только… – Не имеет значения, – человечек злился и от злости начинал подпрыгивать на месте. – Вы вообще кто? – Княжна Одовецкая. – Княжна Таровицкая… – А я просто Пружанская, – сказала Авдотья и добавила: – Папенька у меня в генералах, может, слышали? Не хотите послужить? Он говорит, что служба из любого идиота человека сделать способна. Человек густо покраснел и оглянулся. Впрочем, собственные его люди сделали вид, будто не слышат и не видят. – Вы… – Мы понимаем, – мягко произнесла Дарья, появляясь из ниоткуда. И Лизавета вздрогнула. – Что у вас служба. И вы обязаны поступить согласно регламенту… Голос ее был вкрадчив и мягок, Лизавета сама удивилась, как это не понимала она, что у человека и вправду служба, и регламент этот, от которого и на шаг отступить неможно. – И что выглядит ситуация преподозрительнейшим образом, – Дарья подступила ближе, оказавшись между Лизаветой и куделястым. – Имело место нападение на одну из конкурсанток. Девушка повела себя храбро, сумела дать отпор, скрутить изменника… Куделястый слушал. Кивал. И подпрыгивать перестал. – Однако пока она искала помощи, его убили. Наверняка сообщники. Вы же понимаете, что Лизаньке идти некуда, что она во дворце, под защитой ее императорского величества. И если вдруг случится вам ее задержать, то слухи пойдут… Нам же не нужно, чтобы слухи пошли? – Ишь, морочит, – пробормотала Авдотья. – Тем более что пострадает репутация императрицы. Стоит проявить благоразумие. Лизавета никуда не исчезнет. За это готовы поручиться столь достойные особы… Достойные особы кивнули, а Снежка, спрятавши крылья, вид которых несколько смущал людей, добавила: – Путь ее предопределен. – Поэтому с вашей стороны будет весьма благоразумно предоставить Лизавете свободу, ограничив ее, скажем, пределами дворца… – Дарья очаровательно улыбнулась, а куделястый моргнул. И кивнул. Нерешительно так. – А вы в это время найдете истинных злодеев… – А попытаетесь на Лизавету все спихнуть, я папеньке пожалуюсь, – проворчала Авдотья. – И он вам яйца оторвет… Последнее замечание, пожалуй, было лишним. Глава 7 В заключении Стрежницкому, пожалуй, нравилось. Стены тут были толстыми, окна – узкими, в такое и захочешь, не протиснешься. А главное, дверь имелась железная, на четырех запорах. За дверью стояла охрана, впрочем, в нее Стрежницкий не больно-то верил. Уже наохраняли. А в остальном… тихо. Спокойно. Не жарко. Камеры располагались в старой башне, которая была строена на совесть. И толстенные стены ее не пропускали летнюю жару. Были покои невелики, состояли из гостиной и спальни, к которой примыкал крохотный закуток. В закутке стояли лоханка, потемневший от возраста умывальник и шкафчик с ночною вазой. Что поделать, когда дворец реконструировали, на башне решили несколько сэкономить. Стрежницкий поднялся – постель, стоило признать, тоже была не сказать чтобы мягка. Перины слежались, пуховые одеяла отсырели, а от простыней отчетливо пованивало плесенью. Но разве подобные мелочи могли испортить настроение? Шепоток унялся. А голова, конечно, болела, но не сказать чтоб так уж сильно. И целитель сказал, что рана рубцуется нормально, стало быть, воспаление и смерть в ближайшее время Стрежницкому не грозят. Он дошел по стеночке до двери, а там и в гостиную выбрался. Опустился в кресло и ноги вытянул. Надобно будет попросить, чтобы одежонки какой-никакой принесли, а то виданное ли дело – в одной рубахе сидеть. Вон пол леденющий, еще и сквозит. И вид непотребный. Меж тем засовы заскрипели, застонала дверь, впуская гостя, а Стрежницкий даже привстал, приветствуя оного. – Отдыхать изволишь? – с некоторым недовольством поинтересовался князь, выглядевший так, что Стрежницкий язык себе прикусил, чтобы не посоветовать отдых в соседней же камере. Небось тут их хватает. Князь огляделся. Поморщился. И, упав в соседнее кресло, тросточку отставил и голову руками обхватил. Пожаловался: – Болит. – Выпить нет, – сочувственно ответил Стрежницкий. – А помогает? – Не-а… но на душе становится легче. Князь осторожно кивнул. – Где это вас? – Стрежницкий и сам бы выпил, к примеру воды, но треклятая слабость изрядно мешала. – Да сходил в подземелья… неудачно. – А… – А ты, как погляжу, и на месте приключения находить умудряешься. Стрежницкий виновато развел руками и пожаловался: – Твой молодчик меня и слушать не захотел. Добре хоть, сюда упек, а то сперва хотел прямо в тюрьму. Теперь меня убийцей считать будут. – Всенепременно будут, – пообещал князь Навойский, голову запрокидывая. – Пошто девицу застрелил, ирод?