— Не пойму я вас, — нарушил, наконец, молчание хозяин кабинета, — неужели вы всерьез надеетесь учинить в тылу противника партизанскую войну? — Партизанская война на чужой территории невозможна по определению, — четко и уверенно ответил Грач. — Генерал Иванов иного мнения, — кольнул взглядом Брусилов. — Под партизанской войной, Николай Иудович подразумевает беспокоящие удары казачьих отрядов в тылу противника. Идея неплохая, но потери превысят эффект. — Вот как? — в голосе командарм впервые прозвучала заинтересованность. Из дальнейшего разговора Ямщиков вынес, что разведку следует вести непрерывно, а вот диверсионные операции есть смысл проводить только перед наступлением. Тогда же резать линии связи и вносить сумятицу в тылах противника. Все остальное действия приведут к бессмысленным потерям. Судя по всему, Брусилов эту точку зрения разделял. Петру, чьим кумиром был герой-партизан Денис Давыдов, было обидно, но логике командира противопоставить было нечего — Давыдова поддерживало русское население. Здесь же, нашим войскам были рады не все. В конце разговора Брусилов произнес, что начинает понимать генерала Деникина в его отношении к «Вагнеру». «Причем здесь композитор? — эта мысль в сознании Петра прожила всего мгновенье, чтобы тут же смениться взрывом эмоций: командарм явственно намекал на легендарный военный отряд «Вагнер». — Неужели Грач один из его командиров?!» Перед выездом из Львова, Грач дал команду вооружиться. Из зеленых деревянных ящиков были извлечены пулеметы, и самозарядные карабины. Глядя, как сноровисто разведчики набивают обоймы, Петр понял, что эту команду они ждали с нетерпением. Увы, репортерам оружие не полагалось. В случае пленения, они должны были представиться идиотами-пацифистами, которых царские опричники затащили в горы и заставили нести свои пожитки. А ночами им якобы связывали руки. Доказательством должны были послужить командировочные задания от либеральных редакций и путевые заметки, в которых горе-журналисты клеймили позором русских казаков и тупых царских офицеров. Таковой оказалась тяжкая доля репортера-нелегала. Первое дыхание войны коснулось разведчиков на подъезде к штабу VII-го армейского корпуса, когда над ними проревел мотором аэроплан с крестами на крыльях. По команде «воздух» бойцы горохом посыпалась из автомобилей и три пулемета открыли огонь по германскому «Альбатросу». Попали или нет, понять Петру было трудно — со стороны штаба по аэроплану длинными очередями садил «максим» и вражеская машина со снижением ушла на запад. Пока Грач договаривался о выделении сопровождения, Петр с любопытством разглядывал смотрящий в небо пулемет максима. Пояснения давал командовавший расчетом фельдфебель, придумавший и соорудивший из дерева и тележного колеса лафет, с которого его бойцы вели пулеметный огонь по воздушной цели. Репортер не был бы репортером, не поинтересуйся он о войне в небе. Оказывается, последнее время немцы стали изрядно досаждать на своих «Альбатросах». Пулемет на лафете оказался для них неприятным сюрпризом и сейчас мастрячились сразу несколько таких приспособлений. Из дальнейших расспросов стала вырисовываться следующая картина. В первый месяц войны, германец в небе почти не появлялся, а самых наглых легко отгоняли аэропланы корпусного авиаотряда. Последнее время, у тевтонов во множестве появились новые «Альбатросы», и наши аэропланы «С11» и «С12», Сикорского, а так же старенькие «Миг-1», стали терпеть поражение. Теперь вся надежда на только что поступающие «Миг-4» и «С15». Место для ночевки определили близ автороты. На площадке стояли машины Русско-Балтийского завода и завода «Дукс». Последних было заметно больше, и выглядели они солиднее. Прибывших тут же окружили военные водители. Всем не терпелось узнать, что за диковинные машины прибыли к ним в часть. — Саня, ты глянь, какие у них широченные шины, братцы, да какой же у вас клиренс? — Считай, десять дюймов будет, — с гордостью отвечал водитель передового автомобиля, — этот бугай только обкатывается. — Да он же по любой грязи пройдет, а двигатель? — Семьдесят пять сил! — А… Вопросы и ответы следователи один за другим, и в какой-то момент Петр почувствовал гордость за людей, сделавших такой автомобиль. Ближе к вечеру к отряду подъехал взвод казаков. Начавший было доклад сотник, вдруг замер, а потом, соскочив с коня, бросился к командиру: — Грач, чертяка, ты ли это!? — Аким, какими судьбами? — Да вот, приказано тебя сопровождать к перевалу. — Как тогда? — Как тогда. Спать легли за полночь, а пока шли воспоминания и расспросы, Петр узнал, что в шестом году Грач с Акимом Кожевниковым, лихо гоняли по Уссурийскому краю хунхузов, и были они тогда рядовыми. Отрядом тогда командовал Михаил Самотаев с позывным Пантера, а казаков вел за собой урядник Максим Шикин. Самотаев сейчас заседает в госдуме, а полк есаула Шикина стоит под Дуклинским перевалом. На грани между сном и явью, Петру пришла в голову любопытная мысль — а ведь о «Вагнере» он теперь знает едва ли не больше, чем кто-либо другой. Так почему бы не взяться за летопись этой легендарной организации? * * * Рев возвращающихся автомобилей давно растаял, когда разведчики в сопровождении казаков вышли на гребень Водораздельного хребта чуть севернее перевала Воловец. Здесь их пути расходились. Казакам надо было возвращаться, а разведчикам предстоял путь на север с выходом в район Лопковского перевала. Перед расставанием, как того требовал обычай, перекрестились, потом обнялись, и через минуту казаков уже не было слышно, а разведчики походным шагом тронулись по широкой скотогонной тропе на север. Только что их было полтораста человек, а сейчас осталось меньше трех десятков. От этого на душе у Петра стало неспокойно. Хребет, то полого поднимался, то спускался. Леса наверху не было. Он начинался в двух-трех сотнях шагах ниже по склону. Несмотря на яркое солнце, наверху было прохладно. Насколько хватало глаз, на хребте не было ни души. Войскам делать здесь было нечего, а скотогоны спустились ниже — ночами припорашивало снежком, который к полдню стаивал. Вот и сейчас его почти не осталось, а через час окончательно потеплело, и мучавшая Петра тревога отступила. Ближе к вечеру, командир резко свернул влево к лесу и через полчаса разведчики вышли к спрятавшемуся в низинке костерку, вкруг которого сидело трое местных. Что характерно, демонстративно не замечающих незваных гостей. Привыкший ко всякому, Петр не удивился, когда к троице бросились с объятиями разведчики, а те обращались к ним по позывным. Чегевара, оказался мадьяром, а Ирис и Кактус русинами. Чегевара вошел десятым номером в первую группу. Со своей котомкой и длинной пастушьей палкой на плече, он держался в полуверсте впереди. При малейшей тревоге, группа мгновенно рассыпалась по склону, пока Че не давал сигнал продолжать движение. Ирис и Кактус, вели свои группы по склонам Полонинского хребта, лежащего западнее Водораздельного. Расстояние между группами было невелико, но в горах, как недавно понял Петр, путь измерялся не верстами, а часами. Верецкий перевал осмотрели с боковых вершин. На самом перевале стояла батарея легких горных пушек, о которой было известно от воздушной разведки. Ничего более не обнаружив, отряд оттянулся назад и обошел перевал с запада, где на ночевке пересекся с группой Богомола. На пути к Ужокскому перевалу Чегевару пару раз останавливал конный разъезд австрийцев, но шагающий «домой» местный житель никаких подозрений не вызывал. Ямщиков настолько привык к этой рутине, что однажды получил от командира нагоняй: — Петр, я понимаю, что неподвижно лежать в луже неприятно, но надо терпеть. После выговора Грач попросил Шмеля залечь в сотне шагов, и слегка шевельнуться, когда изображающий австрийца Петр обернется в его сторону. И вот странно, все это репортер знал, но только теперь, когда карабин в его руках непроизвольно дернулся в сторону едва шевельнувшегося Шмеля, до него окончательно дошло — игрушки остались дома. Укрепления Ужокского перевала разведывали всей командой. Группе Скандинава достался спуск с перевала в сторону Венгрии, по которому змеилась речушка Уж. Отряды Богомола и Грача облазили всю лесистую часть восточных склонов хребта на десять — пятнадцать верст в сторону русских позиций. Здесь авиаразведка мало что могла высмотреть, зато «вагнеровцы» вскрыли все замаскированные позиции и систему обороны. Репортеров и проводников с собой не брали. Пашка с Пастуховым начали было бузить, но Петр без труда разъяснил своим подельникам по ремеслу, что в серьезном деле они только помешают. Как это ни странно, но парни его послушали, а Грач глазами показал свое одобрение. Слушая вечерами совещания командиров, Петр постепенно проникался пониманием — сколько солдатских жизней сохранит их разведка. И тем более осознавал, как прав был командир, растолковывая, что стрельба в разведрейде является непростительной глупостью. После Ужокского перевала, разведчики вышли в район Высоких Бескидов. Эта часть Карпат протянулась почти строго с востока на запад. Перевалов, пригодных для переброски войск с севера, здесь не было, а два скотогонных можно было осмотреть радиальными выходами. К тому же, давала себя знать усталость и Петр в который раз, отметил предусмотрительность командира, запланировавшего выше села Ужок дневку. Поляна среди едва тронутого желтизной букового леса. Бездымный костер и все еще жаркое солнце, призывали к покою, но накопившееся тревога мешала расслабиться. Пребывая в безмятежной тишине, разум отказывался верить, что всего в десятке верст ходит смерть, и только вчера Петр в любой миг готов был броситься на землю, а отряд огрызнуться яростным огнем. — Поначалу всегда так. От того, как нарочито безмятежно прилег рядом командир, как он закинул руки за голову, Петра вдруг начало отпускать, и все последующие слова только навевали сонливость. Зато, очнувшись от короткого сна, он с изумление осознал, что тревога, наконец-то, отступила. Весь день группа отсыпалась и отъедалась извлеченными из захоронки продуктами, а вечером «высоким гостям» к мясу было подано вино. После ежевечерней «наркомовской» чарки разведенного водой спирта, Токай, с медово-пряным ароматом и фруктовым послевкусием, показалось божественным нектаром. В тот вечер Петр спросил, откуда появилось прилагательное «наркомовская» чарка. Оказалось, что бойцы сами этим интересовались, но ни к какому определенному выводу так и не пришли. Кто-то сказал, вот и прижилось. Дальше шли долиной, и к Лупковскому перевалу вышли на пятый день. Могли бы и раньше, но много времени «съели» обходы многочисленных сел. В основном здесь жили лояльные к русскому царю русины, но Грач решил не рисковать. Несмотря на легкую дымку с боковой вершины перевал лежал, как на ладони. По противоположному склону долины, слева-направо проходил железнодорожный путь, ныряющий в тоннель под седловиной. Выныривая на северной стороне, он полого спускался в долину. От перевала до русских позиций было три дня пешего пути. За облаками стрекотал какой-то аэроплан. Самолеты Петр видел едва ли не каждый день и к их стрекоту дано привык. Два раза повезло наблюдать воздушный бой. В первом, наш «Миг-1» подбил германского «Альбатроса», который со снижением удрал на юг. Во втором противники разошлись без видимых потерь. Петр глянул на линзы дорогущего фотоаппарата с длиннофокусной оптикой. Это чудо техники, с новомодной целлулоидной пленкой, предоставили «вагнеровцы». Объектив был девственно чист, и Петр навел аппарат на орудийные площадки. Две больших гаубицы уже развернуты. Вокруг них суетились австрийские артиллеристы. Сегодня к ним должны были доставить еще три орудия. Эту весть принесли ходившие вниз проводники. Ближе к северному спуску, видны пулеметные гнезда. Взять перевал будет не просто, а ведь это только часть обороны. С севера все тайны австрийских фортификаторов разведала группа Скандинава. Сейчас она форсированным маршем вместе с Семеном и Пашкой, улепетывала на север, и, скорее всего, уже добралась до своих. Как парни ни скандалили, но их отправили домой. Зато Петр клятвенно пообещал друзьям поделиться фотографиями. На перевале снега еще не было, зато на вершине его за ночь навалило по щиколотку. Благо, что у бойцов двухцветные куртки. Сейчас они вывернуты светлой стороной наружу. — Командир, а почему на вершине нет охранения? — Ямщиков смахнул надутую ветром слезинку. — Да кто их, мадьяр, поймет. Народ они такой. То строго по уставу, то, как придется. С другой стороны, это же третье оборонительное кольцо, и если начнется заварушка, то затащить сюда пулеметы можно за час, — Грач кивнул на обложенные камнем пулеметные гнезда. Состав показался через час. К этому времени облачность немного приподнялась, и Петр чувствовал, как снизу подмокает куртка, но это его не отвлекало — он боялся пропустить подрыв состава. Разведав оборону Лупковского перевала, разведка свою задачу выполнила и должна была возвращаться. Вот, только, вид развернутых тяжелых орудий и сведения о доставке еще трех, наводили на грустные размышления. Совещание командиров было не долгим — несмотря на приказ не ввязываться в перестрелки, каждый решительно высказался за диверсию, тем более, что взрывчатки на такое дело хватало. Как понял Петр, динамит вместе с нажимными взрывателями, брали на случай отрыва от погони. Когда тяжело пыхтящий на подъеме паровозик, подъезжал к заряду, Петру казалось, что лежащий на спуске фотоаппарата палец окончательно онемел и у него ничего не получится. То же самое он думал, когда под локомотивом жахнуло багровое пламя и в воздухе закувыркалась колесная пара, а паровозик, будто игривый козленок, подпрыгнув, медленно устремился вниз, увлекая за собой платформы. Потом начался отход. Все лишнее было загодя оставлено. С собой только оружие и двухдневный паек. С таким грузом пятьдесят минут легкого бега, десять минут пешего хода, и вновь бег, продолжались до глубокой ночи, пока четвертинка луны не скрылась за облаками. Потом был трехчасовой сон-забытье, и вновь бег, на этот раз в тумане. Каждый последующий хребет становился все ниже, а облачность поднималась выше. Стычка с противником произошла ближе к десяти утра, когда до своих позиций осталось не более пяти верст. Разведчики пересекали последнюю долину, по которой слева неспешно поднималась австрийская полусотня. Из-за крутого изгиба дороги и густого кустарника, противники увидели друг друга с расстояния меньше сотни шагов, а дальше заработали рефлексы. Падая, и тут же готовя фотоаппарат, Петр видел, как приникает к прицелу винтовки Лекарь, а Шмель уже прижимал к плечу пулемет. Одновременно до Петра донеслась гортанная команда офицера, по которой конница должна была разворачиваться в сторону разведчиков. Зря они так. На таком расстоянии, два пулемета, две снайперских винтовки и пятнадцать самозарядных карабинов не оставили австрийцам шансов. По тому, что рядовые почти все погибли, а офицер и два унтера оказались ранеными в руки и плечи, Петр понял, что у «вагнеровцев» это давно отработанная тактика. А вот дальше Ямщикова оттеснили в сторону, а пленных отволокли к ближайшим кустам.