Щеки залил румянец. Что ощутила? Неуместное любострастие? — Ничего. — Вот! — Удовлетворенный ответом чародей принялся разливать чай в разномастные кружки. — Времени у нас, девицы-красавицы, не особо много… Я хлебнула душистого чаю, закусила пирожком с малиной. Обычно, когда с недостатка времени начинают, разговор петляет вокруг да около еще долго. — Нам твоя помощь нужна, Серафима Абызова. — К удивлению моему, Геля приступила к главному. — Погоди. — Мамаев сунул ей ватрушку. — Мне кажется, барышне Абызовой и самой помощь не помешает. — Вы, ваше высокоблагородие, и мысли читать умеете? — захлопала я ресницами. — У вас мысли, Серафима, на лице даже не написаны, нарисованы, будто для малограмотных. Так что у вас с господином Зориным и отчего вы няньке своей не доверяете? — Осади, — строго проговорила Геля. — Давление неуместно, чай не допрос. Я отставила кружку и засмеялась: — Дражайшие сыскари! Представление «злой и добрый допросчик» для меня разыгрывать не надо. — Тем более что обычно в роли зла выступает Евангелина Романовна, — улыбнулся Мамаев. — Но ты, букашечка, записочку прочла и по адресу явилась, значит, есть у тебя интерес. — А ты… — я поискала мужеский вариант «букашечки», — …милок, мне этот адресок в перчатку с поцелуями затолкал тоже не от равнодушия. — Бубусик, — предложила Геля. — Его хорошо «бубусиками» крыть. Ну что, Эльдар, ответишь барышне Абызовой? Или позволишь мне рассказать? — Женщины! — воздел руки чародей. — Проблемы у нас, — сказала Попович мне доверительно. — В приказе нелады. Начались после того, как Иван на Руян аффирмацию князя Кошкина добывать отправился. И мы с Эльдаром решили, что… — Корень всех зол во мне кроется? Геля пас не приняла, скандал не раздула: — Шеф с Иваном секреты от нас завели, прикрываясь тем, что о нашей же безопасности заботятся. Я-то, понятно, приучена к пренебрежению. Женщина, да еще и не чародейка. То есть я его не принимаю, но оно хотя бы понятно. А вот то, что Эльдар в эти секреты не посвящен, странно и обидно. — Может, господин Мамаев по этой части слабоват? По чародейской? — едко спросила я, глядя на Эльдара. — Может, букашечка, — не обиделся тот. — Поэтому хочется мне, убогому, к тайнам сим приобщиться. Цветочные горшки на подоконнике подпрыгнули, перебив начавшуюся пикировку. — Авр-р, — жалобно донеслось из-за стекла. — Есть хочет. — Я с извиняющейся улыбкой, взяла с блюда пирожок и понесла его к окошку. — В дом кота своего зови погреться, — предложила хозяйка. Холодно на дворе. Гаврюша ворвался в кухню, облобызал меня, оросил то ли благодарственными слезами, то ли голодной слюной и смел в один присест половину выпечки. Потом всхлипнул, поняв, что доесть остатки я не позволю, и улегся на полу в смежной спаленке, заняв его практически от стены до стены. — В большой семье клювом не щелкай, — пробормотала надворная советница и взяла последний расстегайчик. — Я мало что могу вам про ваших коллег рассказать, — решив, что люди, позволившие моему разбойнику находиться рядом со мной, заслуживают откровенности, начала я. — На Руяне господин Зорин сражался с навским демоном, а после… Пытаясь собраться с мыслями, я отщипывала от булки, складывая из крошек узор на скатерти. — Оказалось, что я попала в передрягу. Ну то есть не сама попала, меня в нее как осла на веревочке завели. Иван Иванович за меня вступился, а на противной стороне выступали господин Брют и… — Семен Аристархович Крестовский. — Мамаев торопливо заполнил паузу, чтоб не дать мне разнюниться. — Он сопровождал канцлера в путешествии, а вернулся уже с Зориным. — Брют куражился, что я мужскую дружбу поломала. — Они и правда не разговаривают теперь, — сказала Геля Мамаеву, а потом, утешительно, мне: — Не позволяй чужой вине на себя цепляться. Это неправильно. Виноват не тот, кому требовалась защита, а тот, кто нападал. — Слышал от Ивана, что ты силы не желала? — спросил Эльдар быстро. — Когда приняла? — В тот день, когда Брют на остров явился, буквально за полчаса до визита. — Я улыбнулась, вспомнив опаленные усы князя Анатоля. — Господин Зорин сказал: «Серафима, жги!» — И ты зажгла. — Мамаев рассматривал меня, наклоняя в стороны голову. — Эх, Ванька… Уж не знаю, как он теперь с тобой справится. — Обыкновенно… — С собою пусть сперва справится. — Геля явно разозлилась. — Покорители чертовы! Неужто каждая женщина подчиниться желает? Неужто у нас даже надежды на равноправные отношения нет? И Евангелина Романовна выдала нам такой объемный, такой эмоциональный спич на тему отношений между полами, что захотелось искупать ее в овациях. — А теперь ты, Эльдар, на себя это примеряешь, каково это считаться слабым и быть вследствие этой воображаемой слабости опекаемым! — В этот ваш клуб я, пожалуй, вступлю, — попыталась я смягчить неожиданный пафос беседы. — В клуб не желающих опеки. И мы чокнулись чаем над усыпанной крошками скатертью. — …да нет, — говорила я уже через четверть часа, продолжая рассказ. — Вовсе не с господином Зориным мириться приехала. Ну расстались и расстались, дело житейское. Он, кажется, неплохую замену мне нашел, тем более что, как изящно заметил Эльдар Давидович, управы на меня нет. — Это ты сейчас о барышне Бобыниной? — Мамаев хмыкнул. — Амурами там даже не пахнет, казенный взаимовыгодный интерес. Родственник этой барышни у нас по другому делу проходит… Евангелина Романовна, кажется, наступила ему на ногу под столом, потому что чародей охнул и закивал, хватая ртом воздух. — Простите, букашечки, размяк. Забываю, что две барышни в рядах столичных чародеев-сыскарей все еще являются непозволительной роскошью. А посвящать штатских в дела служебные некомильфо. — Мы в твою приватную жизнь соваться не будем, — сказала мне Геля. — Помирись с Иваном, — сказал мне Эльдар. — Он явно страдает. Ну или хотя бы поговори с ним. — Это не наше дело. — Отчего же не наше? Ванечка мне друг, я о его счастии заботиться должен. — Если ваш Ванечка мне кузину обидит, — повысила я голос, — будешь о его здоровье заботу проявлять. Вдруг Геля замерла, будто прислушиваясь, достала из-за ворота какой-то кулончик и стиснула его в кулачке. — Семен? — подскочил Мамаев. — Вы собирались вместе на службу нынче идти? — И не планировали даже. — Хозяйка переводила взгляд с нас на Гавра, дрыхнущего на полу. — Наш заговор сейчас раскроют. — Прячься, — велел Эльдар мне. — И кота своего… Геля распахнула двери платяного шкапа: — Перфектно! Кота уменьшить можешь? Я замотала головой, но вопрос был обращен к Эльдару. — Ну, в принципе, если сделать из него дамскую собачонку, собачечку такую, навроде этих яматайских либо хинских… Позвольте ручку, Серафима Карповна. Мне, по сирости, требуется вашей силушки зачерпнуть. Цепкие пальцы Мамаева обхватили мое запястье, вторую руку он простер к Гавру. — Авр-р? — крошечное кривоногое лупоглазое нечто, возящееся сейчас на полу, рычало густым гаврюшиным басом. — Это не собака! — подхватила я нечто и полезла в шкап. — Авр-р!!! — Шубу! Эльдар, да не суетись. Вообще, лучше одевайся сразу, на пороге его встретим. — А Серафима? — Потом выйдет, сама. — Тогда зачем ты ее в шкап засунула? — В аффекте! Кажется, приказных сыскарей обучают скоростному одеванию, может, и турниры даже проводят. Если да, кубок победителя у надворной советницы Попович уже на полке пылится. Геля юркнула за ширму и через две с половиной минуты появилась из-за нее облаченной в мундир. Заглянув ко мне, чмокнула в щеку: — Прости, и правда неловко вышло. Присутствие в шесть закончится, давай встретимся в половине седьмого в «Крем-глясе», договорим.