Мужчины встали при моем появлении. — Императорского полка поручик Жогов. — Военный отдал честь. — Приказано высочайшим повелением сопроводить барышню Абызову. Чародей смотрел на меня с таким восторгом, что мне немедленно захотелось целоваться. Наверно, все же это не арест. Зорин с поручиком беседовал вполне мирно и явно не собирался отпускать меня одну. Во дворе нас ждала простая, без лакеев и гербов, карета и четверка верховых в мундирах императорской стражи. Поручик вскочил на коня, так что на время дороги мы с Иваном остались наедине. Ах, до чего неприлично! Но тащить с собою дуэнью на высочайший призыв? — Ничего не бойся, — вполголоса говорил Зорин. — О причине высочайшего повеления мне разузнать не удалось, но, думаю все допросом ограничится. Господин канцлер, видимо, в этот раз концы в воду вовремя не спрятал и дело до самых верхов дошло. — Не представляю, как весь этот кавардак скрыть возможно. — Вполне. — Иван холодно улыбнулся. — Юлий Францевич в мгновение ока совместную операцию трех приказов организовал, разбойную банду грабителей обезвредил. Все газеты про то нынче написали. И главный злодей для суда у него имеется, Сигизмунд этот из Жечи, а то, что по документам пану Савицкому больше ста лет, так это в документах ошибка, писарь нерадивый метрику правил. А назавтра в прессе свежая появится новость, что разбойники лихие собирались Манеж на Рождество подорвать, чтоб как можно больше народа, собравшегося на ярмарку, полегло. Не уверен, которому из приказов слава предотвращения достанется. Так вот, значит, о каком «бабахе» нав Янгус болтал. — А на самом деле кого благодарить? — Эльдар с Семеном носом землю рыли, пока я тебя сторожил. Сказывали, в фундаменте закладку нашли с механизмом. Таким раздраженным я Ивана прежде не видела. Его улыбка скрывала бешенство. Сняв с левой руки перчатку, я погладила его по щеке: — Иванушка, не знаю, какую интригу вы с Крестовским задумали, но догадываюсь, что Брют вас переиграл. — Мы хотели связь канцлера с навами открыть. «Мальчишки, — подумала я. — Хотели, а вместо этого каштаны из огня для Брюта голыми руками таскали. Юлий Францевич их сворой гончих на цель пустил. Ну ничего, Иван ты мой царевич, какие твои годы. Если пожелаешь старикану хвост прижать, сдюжишь. Подрасти тебе надо, заматереть, и друзьям твоим, да и мне, если по правде. Все мы сейчас пока просто щенки. Пока». Карета остановилась у неприметного здания, поручик спешился, постучал в дверь, проговорил что-то в отворившееся смотровое окошко и махнул эскорту. Мы вошли под звук отъезжающих коней. Помещение было присутственным, за конторками сидели офицеры в форменных мундирах, такие же сновали по коридорам, звяканье телефонных аппаратов и негромкие голоса доносились отовсюду. Нас проводили на второй этаж, предложили обождать в приемной на солидных кожаных креслах. Поручик кивнул секретарю, попрощался и ушел. Я почувствовала одновременно жар и холод, нижняя губа нервно задрожала, так что пришлось ее прикусить. Секретарь, тоже в мундире при эполетах, молоденький и безусый, явно мною впечатлился, бросал искоса жаркие взоры и преувеличенно деловито шуршал бумагами. А когда спросил, не желает ли Серафима Карповна чаю либо кофе, голос его дрогнул. Зорин шевельнул бровью и кашлянул со значением. — Будьте столь любезны, — протянула я карамельно, — кофе, если возможно, с капелькой сливок. Секретарь удалился в каморку за ширмой и вернулся с подносом. — Как у вас здесь все под рукой, — улыбнулся чародей и пальцы его выбили быструю дробь на подлокотнике кресла. Юноша вздрогнул, поставил поднос, оглянулся на дверь кабинета и, извинившись, опрометью выбежал в коридор. — Это ревность? — спросила я, размешивая сливки. Иван не ответил, потянул носом, будто принюхиваясь, прищурился и взмахнул рукой, будто разгоняя туман. — Однако, Юлий Францевич, — раздался в приемной властный мужской голос, — эти, как вы выразились, мальчишки разорили на Руяне навье лежбище. Я обернулась к Зорину, но он поднес к губам палец: — Тсс… Мы подслушивали то, что в сей момент происходило в кабинете! Канцлер властному голосу что-то возразил, тот стал громче. — Одно то, что чародейский приказ избавил князя Кошкина от ужасного проклятия, вопиет о необходимости этой службы в столице. Его величество, как только его уведомили о всех произошедших событиях, пожелал перевести чародейский приказ под контроль имперской канцелярии, под мой контроль. Брют восхитился имперской мудрости. Зорин схватил меня за руку с такой силой, что кольцо впилось в кожу. Он улыбался, будто ребенок, получивший леденец. Кажется, только что оглашенное решение его обрадовало. Канцлер стал прощаться, Иван потащил меня за ширму, развеивая колдовство. Прижавшись друг к другу, как шкодливые детишки, мы пережидали, пока Юлий Францевич покинет приемную, а когда выглянули, увидали великого князя Константина Георгиевича, очень похожего на свой парадный портрет, висящий в императорской картинной галерее. Был он могуч и осанист, весь, от пушистых усов до кончиков ботфортов, излучал сановное величие. — Чародей, — подмигнул его сиятельство Зорину, — стало быть, все, что надобно, слышал. Иван поклонился, представился без смущения. — Славно, славно… — Великий князь полюбовался моим румянцем, остановил взгляд на родинке у рта, остался увиденным доволен. — Мы с вами, господин чародей, здесь потолкуем, раз уж мой секретарь так удачно… Кстати, вы его не обидели? Иван ответил, что-де, как возможно, и что юноша по срочной надобности отлучился, а великий князь на это хохотнул, а после велел мне в кабинет отправляться, сам, прислонившись к краю секретарского стола, забросал Зорина вопросами. Ковер в кабинете оказался густоты чрезвычайной, я даже испугалась, что запутаюсь каблучком в ворсе и плюхнусь прескандально. — Серафима! — Князь Кошкин поднялся из кресла для посетителей. — Ваше сиятельство. Присев в реверансе, я отметила про себя бледный вид Анатоля, темные круги под глазами и крошечный бритвенный порез на верхней губе. — Совсем я отвык от этого тела, — развел князь руками, после обнял меня порывисто и зашептал: — Спасибо, Серафима, век за вас молиться буду и за ребят ваших чародеев. По моей щеке потекли его слезы, и это было странно. — Я умолил дядюшку нам встречу устроить, чтоб наедине побеседовать. Серафима… Дядюшку? Я мысленно скользнула по ветвям берендийского имперского дома. Анатоль великому князю приходился троюродным внучатым племянником по женской линии. Дядюшка! Надо же. Кошкин благодарил еще довольно долго, с четверть часа, я успела заскучать и раздумывала, как бы разговор в сторону Маняши повернуть, но в голову ничего не приходило. — И вот, — Анатоль изменил тон, я напряглась, — должен сообщить вам, Серафима Карповна Абызова, что я, Анатолий Ефремович князь Кошкин, разрываю нашу помолвку. Растерявшись, я все никак не могла справиться с перчаткой, а когда наконец сняла ее, кольцо скользнуло с пальца с такой легкостью, будто я его намылила. — Так как разрыв произошел по моей вине, — продолжал князь, — вы, Серафима Карповна, получаете в качестве отступного… Я хихикнула как дурочка, расцеловала сиятельные бритые щеки трижды, как у нас, берендийцев, принято, и вложила в ладонь Анатоля рубиновое колечко: — Это ведь фамильная драгоценность, не ошибаюсь? Его сиятельство зарыдал и обхватил руками мои плечи. — Почему ты, Фима, постоянно с разными мужчинами обнимаешься? — выговаривал мне Иван по дороге домой. — Как ни войду, ты с другим — Эльдар, теперь Кошкин. Кареты обратно нам, видимо, положено не было, поэтому добирались мы по-простому, на извозчике. — Это потому, что я красивая и мужскому полу нравлюсь, — дразнила я чародея. — Отныне я барышня свободная, тебе от меня кавалеров палкой отгонять придется. На Цветочной улице нас ждали. Марты накрывали ужин в столовой, Геля играла с Бубусиком, заставляя того по-собачьи приносить мячики, Крестовский беседовал с Манящей, выясняя какие-то тонкости ведьминой волшбы, а Эльдар Давидович, показавшийся мне одиноким и грустным, сидел в гостиной, любуясь в окно, как снежинки вихрятся в свете уличного фонаря. — Скучаешь? — присела я рядом. — Живот болит? Мамаев встрепенулся, заверил, что живее всех живых, а скука ему неведома. Когда я попыталась вернуть подвеску-оберег, брать отказался, сославшись на надобность в сновидице, которую чародейский приказ может испытать практически в любой момент. — А если в этот самый момент мужа твоего любимого Ивана Ивановича рядом не окажется? — округлил он глаза в притворном ужасе. — Так уж и мужа? Эльдар посерьезнел: — Серафима, вам пожениться как можно быстрее надобно. Господин канцлер не любит контроль над своими солдатиками терять, а женщин легче всего через супруга в узде держать. Оглянуться не успеешь, тебе новую Брютову марионетку навяжут. Ну вот хотя бы на рождественском Императорском бале. — Ну, положим, — пожала я плечами, — бал мне, к прискорбию, посетить не удастся. Я, Эльдар Давидович, невеста-брошенка, мне веселиться не пристало, а ежели я скорбная на празднество явлюсь, люди скажут, что я Анатолия Ефремовича пытаюсь пристыдить, и сочтут барышню Абызову жалкой и скандальной. Так что до половины сеченя я вообще в свет выходить не намерена. Хозяйством займусь. Библиотеку нужно на втором этаже оборудовать, книгами наполнить, чтоб, когда вернусь, устраиваться там за чтением. Видел в восточном крыле премилая комнатка? С воодушевлением я принялась рассказывать, что еще собираюсь изменить в новом доме, и не заметила, когда к нам присоединился Иван. — Какая библиотека? — спросил он возмущенно. — Кабинет там мой будет, как раз окнами на восток. — Это еще зачем? По ночам работать собираешься? Мы заспорили, распределяя комнаты, Мамаев как-то незаметно ушел, оставив нас препираться. — Гостевую еще, — перечисляла я на пальцах, — детскую.