ГЛАВА СЕДЬМАЯ, в коей Серафима знакомится со старым паном, а надворная советница Попович способствует берендийскому саморазвитию Получить оскорбленiе оть старика и не подумать о мести ему не значить унизиться; ему прощають ради его возраста и сѣдинъ; точно так же, склоняясь подъ благословенiемъ епископа или передъ маршальскимъ титуломъ. Жизнь в свете, дома и при дворе. Правила этикета, предназначенные для высших слоев России. 1890 г., Санкт-Петербург Вернувшись в спальню, я застала навью за оживленной беседой с Натальей Наумовной. Они обе смолкли при моем появлении, синхронно ко мне обернувшись. — Что бы она ни говорила тебе, Натали, — начала я, — это ложь. Ты не сможешь… — Сызнова бредит! — завопила нянька. — Что ж такое, люди добрые? Дыхание перехватило от сжатия ленты. — Отчего же не подействовало зелье? — У кузины на подбородке виднелся след засохшей рвоты. — Или, может, обряд? — Хозяин все исправит, — успокоила навья. — Уж будьте покойны. Ради вас, барышня, он и не на такое способен. — Ну да. — Наталья, пошатываясь, подошла ко мне, дернула за руку, бросила на изгвазданные простыни. — Скажи спасибо, Фимка, что твое тело мне целехоньким надобно. А то… Она замахнулась, щеку ожгло ударом. — Ну-ну, барышня… Серафимочка наша Карповна послушной девочкой будет, полежит в спаленке тише мышки, покамест вы с хозяином беседовать будете. Наталья Наумовна, голубушка, охолоньтесь. — А если она права и ты мне врешь? — взвизгнула кузина и отвесила затрещину уже навье. Та зашипела от боли, но покорно опустила глаза в пол: — Никак не возможно, благодетельница, хозяин велел вас холить и лелеять, и охранять от слов либо действий враждебных. За все время, что вам служу… — Оставь свой простецкий тон! Незачем более притворяться. Ступай вниз, распорядись, чтоб ужин накрывали. Оставлять меня наедине с кузиной навья не собиралась. — Слугам хозяйское слово надобно, — твердо сказала она. — Вы их великолепно вышколили, всем на зависть, только вас они слушают и вам преданы. Мое дело маленькое, наряд для барышни Бобыниной поавантажнее подобрать. Уж побалуйте это тело напоследок, после ему только в рубище хаживать. И она, гнусно захихикав, раздвинула двери моего гардеробного шкапа. И кузина, купившись на эту немудренную лесть, гордо вскинув голову и расправив плечи, отправилась нести хозяйское слово подданным. — Постельное белье смердит, — сказала я, когда смогла говорить. — Потерпишь, — шелестела шелками моих платьев навья. — После-то, конечно, на грязном тебя никто спать заставлять не будет, а пока потерпишь. Она расправила на спинке кресла бежевую юбку вечернего наряда. — А чего ты с нею миндальничаешь? — После паузы, поняв, что тему «после» продолжать не желают, спросила я дружелюбно. — Я имею в виду, почему на Наталью Наумовну удавки своей навской не накинешь? — Не могу. — Вздох был полон сожаления. — Хозяин к этой дуре благоволит. — Он едва взглянул на нее, когда на Руяне встретил. — Да не так благоволит, — махнула навья рукой. — Кроме прочего, он ей за услугу признателен, ей и этому вертопраху Бобынину. — Он тоже услугу оказал? — Я посмотрела на Аркадия, который болтался в углу комнаты на манер воздушного змея. Кузен прикрыл лицо ладонями, будто от стыда. — Что-то ты любопытна сверх меры, — прищелкнула пальцами мучительница. — Надоела. — Сферу-то свою отобрать успела? Навья вытащила из кармашка коробочку и шурудила в ней пальцами, выбирая пилюлю. — Успела. Только мне от того успеха выгода малая. Змеюка Наташка нажалуется хозяину, будьте уверены. — Она поискала глазами графин, убедилась, что он пуст и склонилась ко мне. — Глотай. Зелье безвредное, сонное, даже не дурман, подремлешь с часик, пока хозяин решит, что с вами, барышнями, дальше делать. Мои слабое сопротивление было придавлено отнюдь не фигурально, язык защипало мятным холодком. Ненавижу мяту. — Ну-ну, огненная наша, успокойся. После сможешь на мне отыграться, недолго уже ждать осталось. — До бала? — слова вылетали морозными облачками. — Никто до вашего смешного Рождества ждать не будет, — такая родная Маняшина рука погладила мои волосы, — сегодня или завтра станешь ты, Серафимушка, настоящей сновидицей и нашей хозяйкой. Крик получился беззвучным, он застыл у лица туманом, завихрился инеем. — Моя прелестная кузина, — любезно проговорил Аркадий, — желаешь совершить променад? Рука его была склизкой, будто рыбья требуха. — Никуда с тобой не пойду. — Я брезгливо отерла ладонь о свой доломан. — Гусарский костюм тебе к лицу. — Желаешь это лицо еще и синяками украсить? Я попыталась топнуть ногой, но лишь лягнула воздух. Парила я у потолка своей же спальни и сверху могла видеть кровать и возлежащую на ней себя. — Серафима, — грустно сказал кузен, — я был гадким человеком и за то, что творил с тобою и с другими, прощения не заслуживаю. — Это не тебе решать. — О том знаю. — Тогда чего от меня хочешь? — Суда, Серафима, суда и покаяния. — Бог судья. Что-то я бледненькая какая-то. Совсем с лица спала. Спланировав к самой постели, я осмотрела мраморно-белую кожу и губы того же болезненного цвета. Измучили меня навы злокозненные, того и гляди, уморят. — Серафима! — Ну чего еще? Раздраженно обернувшись, я увидела, что к Аркадию присоединилась знакомая уже утопленница и три либо четыре едва различимые туманные фигуры. — Проводи нас. Утопленница энергично кивала его словам, но говорить, видимо, не могла. — Мы знаем, ты это можешь, отвести неприкаянную душу туда, где она получит суд и искупление. Туманных теней становилось все больше, воздух от них темнел и густел, будто кисель. Я заметила небольшой детский силуэт и сморгнула призрачные слезы. — Попытаюсь. Все собирайтесь, толпой пойдем, — и уточнила сквозь мерцающую мглу: — Не в доме, вас много слишком. К церкви Святого Демьяна ступайте, там встретимся. На склизкое прикосновение кузена я попыталась не морщиться. — Можно мне рядом с тобой немного побыть? — спросил жалобно Аркадий. Не ответив, но и не прогнав призрак, я скользнула сквозь пол, оказавшись на первом этаже. Там проходило чинное новогоднее застолье. В убранной еловыми ветвями и блестящей мишурой столовой выпивало и закусывало десятка полтора гостей. Во главе стола сидела Наталья Наумовна в премилом бежевом наряде, по правую ее руку заседал князь Кошкин. — Сызнова его сиятельство сестрицу облапошил, — грустно сообщил кузен. — Всегда одно и то же. Беседа за столом касалась тем общих и меня не заинтересовала, поэтому я увлекла кузена на двор и направила наше неторопливое движение к Мокоши. — Аркадий, — попросила я, — расскажи мне все без утайки. Хотя бы в благодарность за проводы.