Прикованная навья выкрикивала просьбы и угрозы, но ее никто не слушал. Натали дышала глубоко и спокойно. Оставив ее на полу, я поднялась с коленей: — Давай, Гелюшка, кухню посетим, у меня аппетит разыгрался нешуточный. — Серафима! Требовательно сжалась бархотка, на пороге я споткнулась. — Посиди пока так, — обернулась я через плечо. — Правда этот противный вкус зажевать хочу. Или давай обменяемся. Ты с меня этот артефакт снимешь, а я ключ тебе оставлю. — Не в моей власти, — грустно сказала навья. — А тот, кто ею облечен, вскорости тебя посетит. Ежели ты, дитятко, моим положением жалким с ним торговаться надумаешь, сразу передумай. Не того я ранга персона. Попович терпеливо ждала у лестницы. Я подумала минуточку. Торговля, конечно, вариант любопытный. Только мне эта навья нужнее, чем князю, мне ее еще с Маняшей местами менять предстоит. Поэтому я вернулась к кузине, сняла с ее пояса связку ключей и бросила ее в руки узницы: — Приберись, — велела спокойно и рассудочно, — и в кровать барышню Бобынину уложи. В прихожей я помогла Евангелине снять шубку. — Что это вообще было? — возбужденно прошептала девушка. А после охала и ахала, выслушивая мой сбивчивый рассказ. Мы переместились в кухню, где я принялась жевать все, что попадалось под руку. — То есть тебе теперь нужно будет в одной точке эту «Маняшу» с той свести и чтоб сфера с вами была? Как настоящий сыскарь, Геля выхватила из всего вороха фактов самый главный. — Да. — Я запила пирожок фруктовым пуншем и сыто вздохнула. — Тогда времени у тебя до завтра. Я утром с мадемуазель Мерло у церквушки повстречалась… Пока она говорила, все съеденные пирожки в моем животе превратились в камень. — Ничего не получится. — Я почувствовала, что плачу бессильными слезами. — Не реви. Не уедет твоя Маняша. — Как? — Так. Это князя Кошкина я с бухты барахты арестовать не смогу, а скромную девицу Мерло — запросто. Она у меня свидетельницей по делу проходит, так что… Я, всхлипнув, обняла чиновницу. — Только, Серафима, сегодня тебе без меня справляться придется. Я сей же час должна бежать, слежку да надзор осуществить. Если что, зови Эльдара на помощь. Пока я извозчика искать буду, он к тебе по жилам земляным прилетит, как у вас, чародеев, принято. И она убежала, а я посмотрела на свое отражение в настенном зеркале и понеслась наверх, мыться, причесываться и переодеваться. Сикера потянулась со вздохом: — Эльдар-р… Мамаев смотрел в потолок, откинув голову на подушку и заложив руки за затылок. Был за ним такой грешок: быстро остывал горячий кавалер, когда дело заканчивалось. И вроде следует в этот момент предаться беседам да нежностям, но ни того ни другого ему не хотелось, на мгновение ставший звеняще-пустым разум заполнялся вихрем мыслей, вихрь быстро структурировался, и гораздо интереснее было этим порядком любоваться, чем нежничать. Берендийская народная мудрость упреждала, что, как встретишь Новогодье, так последующий год и проведешь. Если мудрости этой верить, год надворному советнику предстоял горячий и томный. — Эльдар! Чародей выпростал руку из-за головы и, натянув простыню на обнаженное женское тело, погладил шелк белья. — Мыслями далеко витаешь! — Навья обиженно тянула слова, причем долгими у нее получалось и гортанное «р», и все шипящие. Невзирая на сущность свою нечеловеческую, в страсти Сикера оказалась дамой вполне обычной, обожала понежничать, поболтать, прижавшись холодным телом к мужскому боку. — Ну что ты, красавица, — сказал чародей ласково, — только о тебе думаю. Он придвинулся, обнимая обеими руками завернутую в простыню подругу, прижался плотно, ощутив грудью медленное биение ее сердца. — Вот и ври дальше, тебе несложно, а мне удовольствие. Или расспрашивать начинай. Утомленная баба языку своему не хозяйка, может, и сболтну чего секретного. — Путаешь ты меня с кем-то, Сикерушка. — Эльдар улыбнулся в ее гладкие волосы. — Ради секретов любиться — последнее дело. — Ну и дурак. — Какой есть. — Поэтому, наверное, я к тебе и прикипела, — сказала навья рассудочно. — Уж и прикипела… — Я же многое для тебя сделать могу, тайнами что конфетти осыпать, в карьере поспособствовать. — Моя карьера, милая, на тонкой ниточке болтается, — он потерся щекой о ее, — да и не занимает она меня особо. А что до секретов, так я и без того, твоими стараниями в том числе, осведомлен. — Моими? — хмыкнула навья. — Тебе трещотка твоя Абызова всю подноготную в уши льет, а я только и успеваю «да» и «нет» отвечать. Любопытно, кому в голову пришло ее с Гуннаром Артемидором свести? — Случайность или судьба? — Про рыжую голову, в которую эта мысль пришла, Мамаев знал определенно. — Да и куда Серафиме Карповне было податься? В нашем отечестве днем с огнем сновидцев не сыскать. — Искать просто по-другому надо. Но Гуннар? — Что с ним не так? — Ничей он, сам по себе, и учит Абызову так, как нужным сам считает, ни с кем не советуясь. Думаешь, откуда сия кокетка про навов столько знает? От него, блаженного! — А он откуда? Во снах мудрости сыскал? — Почему же во снах? Вполне в своем теле при навском дворе обретался. — Врешь! — Эльдар возбужденно сел на кровати и повернул подругу к себе лицом. — Давно? Она рассмеялась серебристо и показала чародею язык. — Ради секретов любиться недостойно! Но ты нынче постарался, награду заслужил. Поэтому отвечу: не вру и давно, после последней войны. — Пустынной или… — Не обязана все ваши берендийские войны знать! — фыркнула женщина. — Последней нашей. — С Навью? Двести лет с нее прошло! — И что? Гуннара в плен взяли, его и еще парочку свенских чародеев-сновидцев, что оборону в Мокшанских болотах держали. Только те слабыми оказались, не выжил никто. А этот сдюжил, сначала в подземельях ползал, что твоя уховертка либо червь земляной, после в силу вошел, пакостить по мелочи стал. Его ко двору и допустили. — За пакости? — За развлечение, которое он своими трепыханиями доставил. Потешились над ним знатно, специально демонов против человечка выпускали, чтоб смотреть, как он с ними сражаться будет. — А он? — Дрался, — пожала навья плечами. — И остаточную силу по крупицам собирал. Этого как раз и не замечал никто, пока слишком поздно не стало. В какой-то момент потешный человечек, вместо того чтоб очередного демона порешить, оседлал его и в складки тонкого мира направил. Знаешь, что самое забавное? В Нави, наверное, до сих пор уверены, что там, между мирами, сновидец и сгинул, верхом на крылатом когтистом чудовище. Как я хохотала, когда Юлий мне про пиратского капитана на черной шхуне рассказывал! Даже лавку книжную после посетила, толковник Артемидора приобрела. — Зачем? — Подписать попрошу при личной встрече. — На бледных щеках нави появился смущенный румянец. — Однако беседа наша затянулась… Она навалилась на Эльдара, сдвигая простыню: — До Новогодья остались считаные минуты, и чтоб сечень стал нам сладким… — Погоди! — Мамаев отодвинулся и схватил в ладони нательный оберег. — Прости, милая. Кажется, мой сечень станет суматошным. Он быстро расцеловал навью. — Абыз-зова, — протянула та, наблюдая, как чародей поспешно одевается. — Никуда от нее не деться. — Не ревнуй, это служебная надобность. — Не хватало еще тревожиться! Ступай, блаженная Серафима тебе сердечко расцарапает, а лечиться все равно ко мне придешь.