Как только “Лань” встала на якорь, капитан Ми и субалтерны отбыли на линкор доложиться коммодору Бремеру и полковнику Баррелу. Их отъезд ничуть не огорчил Кесри, ибо он наконец-то получил возможность уделить внимание тем, кто в нем больше всего нуждался, – сипаям и обозникам. События последних дней – удар молнии, потеря мачты, смерти и увечья – многих повергли в состояние полного безразличия к происходящему вокруг. По прибытии на место ситуация не улучшилась: словно в трансе, люди бродили по палубе, тупо озирая незнакомые окрестности и рассеянно прислушиваясь к гомону, доносившемуся с маркитантских лодок. Кесри понимал, что надо привести солдат в чувство, но не успел что-либо предпринять до появления медицинской бригады, прибывшей забрать раненых. В суматохе он промедлил с отправкой людей в трюм и позже крыл себя за эту оплошность, ибо эвакуация происходила у всех на глазах. Мало кто из пострадавших мог покинуть судно обычным путем, и потому тяжелораненых, кому не годились забортные трапы и грузовой подъемник, укладывали в подвесные носилки и лебедкой опускали в лодки. Душераздирающие крики раненых флейтистов терзали слух, однако самая жуткая сцена разыгралась при эвакуации изувеченного пандита. Из лазарета его вынесли бесчувственным, но когда носилки с ним оторвались от палубы, он вдруг резко сел, точно марионетка, подчиняющаяся кукловоду. Безумные, налитые кровью глаза его обшарили корабль, и он издал пронзительный, леденящий кровь вопль, призывая бога смерти Ямараджа. В лодку пандита опустили уже мертвым. В нанятом сампане Задиг-бей отправился разыскивать Дрозда. Ширин показалось, что отлучка его длится ужасно долго. Она уже стала беспокоиться, но часовщик вернулся в хорошем настроении. Все устроено, сказал он, дом в Макао, найденный Дроздом, готов принять постоялицу. Ширин облегченно выдохнула. – Очень хорошая новость, Задиг-бей. Надеюсь, вы поблагодарили Дрозда от моего имени? А я уж подумала, что-то пошло не так. Часовщик поспешил объяснить, что долго выспрашивал место стоянки “Редрута”, Дрозда же нашел в большом воодушевлении – оказалось, вместе с английской эскадрой тот отбывает на север. – Вот как? – удивилась Ширин. – Он поступил во флот? Задиг расхохотался. – Нет, биби-джи, менее всего Дрозд склонен к мореходству. Он зачислен художником. По его словам, сейчас это модно: для потомков живописец запечатлевает подвиги и победы армии, которую сопровождает в походе. Приглашение поступило от полковника, нельзя упускать такой шанс. Завтра Дрозд отплывает. – Какая жалость! – огорчилась Ширин. – Я бы хотела с ним познакомиться. – И он мечтает о встрече с вами, биби-джи. Во время кантонского кризиса Дрозд бывал в доме Бахрам-бхая. Он бы желал выразить вам свои соболезнования, но, к сожалению, уже не успевает. Дрозд шлет вам привет и обещает по возвращении нанести визит вместе со своей подругой Полетт. – Вы и ее видели? – Да, она тоже хочет встретиться с вами. Знаете, Полетт была на острове, когда обнаружили тело Бахрама. – Правда? Я не знала. Удивительное совпадение. – Вовсе нет, биби-джи, Полетт много времени проводит на Гонконге. – Задиг показал на остров: – Видите вон тот высокий холм? Мистер Пенроуз, попечитель девушки, устроил там ботанический питомник. Однако он слаб здоровьем, и забота о растениях легла на плечи Полетт, которая ежедневно к ним наведывается. – Одна? – Зачастую одна. Она облачается в мужскую одежду, и никто к ней не пристает. В тот день Полетт была на холме. От питомника хороший обзор бухты и берега; заметив суету, Полетт спустилась к песчаной косе, где увидела Вико, секретаря и ласкаров с “Анахиты”, сгрудившихся у тела Бахрама. Ширин долго молчала, глядя на махину острова, потом сказала: – Я бы хотела поговорить с Полетт. – Уверен, возможность скоро представится, ибо желания ваши обоюдны. В сумрачной каморке Раджу оцепенело слушал новости от Ноб Киссина-бабу: отец его уже не в Макао, но служит в Кантоне; связаться с ним невозможно, поскольку Жемчужная река блокирована; всякая попытка послать ему весточку чревата опасностью навлечь подозрение, однако попробовать можно… Не утерпев, он перебил гомусту: – Апни читхи ликечхилен на? Вы же ему писали, верно? Сообщили о моем приезде? – Да, конечно. Но, видимо, письмо его не застало, он уже покинул Макао. К моему приезду связь с ним была утрачена. Не слушая объяснений, Раджу напустился на вестника, словно тот был всему причиной: – Но почему он уехал, почему не дождался? – Потому что ничего не знал. Вины его в том нет, разве мог он представить, что ты отправишься на его поиски? Знай он об этом, он бы, конечно, дождался. Надо только придумать, как его известить, и тогда он сразу за тобой приедет. – Но сейчас-то как мне быть? – в отчаянии воскликнул Раджу. – Где жить, у кого? Слезы в его голосе встревожили гомусту. – Послушай, завтра я отбываю на “Ибисе”, капитаном которого назначен мистер Рейд. Если хочешь, возьмем тебя юнгой. – Нет! – сверкнул глазами Раджу. – Не нужен мне другой корабль! На “Лани” у меня друзья, зачем нам расставаться? Мало того, что я не встретился с отцом, так вы намерены лишить меня товарищей? Обвинение, звеневшее в его тоне, не оставило бабу иного выбора, как мысленно воззвать к небесам – Хе гобиндо, хе гопал! Ноб Киссин уже раскаялся, что взвалил на себя этакую обузу, – не разыщи он в Калькутте мальчика и его мать, сейчас жил бы спокойно. Но решение о том, как уже часто бывало, приняла его духовная наставница мать Тарамони. Давно взирая на Нила с материнской любовью, она повелела, чтоб по возвращении из Китая гомуста непременно отыскал его жену. Ты просто обязан, сказала наставница, известить несчастную женщину, что муж ее жив и когда-нибудь заберет ее вместе с сыном. Невзирая на имевшиеся сомнения, Ноб Киссин подчинился наказу матери Тарамони, думая, что тем дело и кончится. Ему даже в голову не пришло, сколь серьезную опасность представляет своенравный упрямый мальчишка, который, получив известие, тотчас принялся канючить, требуя, чтобы Ноб Киссин, всего лишь посланник, поспешествовал ему в поисках отца. Гомуста, конечно, пытался возразить, но ему помешала злосчастная черта его натуры – неизбывный страх перед детьми. Не по зубам коварным сетам и жестоким заминдарам, он не умел сопротивляться просьбе ребенка, и причиной тому было не его мягкосердие, но безотчетный страх перед ужасной силой детской беспомощности. Когда распахнутые ребячьи глаза светились гневом или огорчением, ему казалось, что они обладают способностью к нанесению всяческой порчи. Он был готов на что угодно, лишь бы избежать их проклятия, а Раджу как будто это угадал и воспользовался его слабостью, осадив мольбами, улещеньем и скрытыми угрозами. И мамаша вовсе не пыталась одернуть парня, но, напротив, примкнула к его горячим просьбам: в Калькутте сына ничего не ждет, он стал непоседлив и неуправляем. Коли останется здесь, он плохо кончит, пусть уж послушается зова сердца и едет на поиски отца. И вот Ноб Киссин согласился всучить мальчишку Захарию, полагая, что нужно лишь добраться до Макао, а там им озаботится отец. И нате вам! – Послушай, Раджу, ведь я предупреждал, что будет трудно, – сказал гомуста. – Но ты был тверд в своем решении ехать, невзирая на любые преграды. Так прояви терпение. Обещаю, я что-нибудь придумаю, только надо подождать. И вот тут возник тот взгляд, которого он больше всего боялся, – в распахнутых глазах мальчика плескались боль и огорчение. – А сколько ждать? Взбаламученный Ноб Киссин вскочил на ноги: – Не знаю. Я ухожу, пора повидаться с мистером Дафти. Пока меня нет, подумай, что тебе делать. Гомуста скрылся. Раджу съежился в углу каморки, перед затуманенным взором его вновь возникла картина ареста, два года назад произошедшего в их калькуттском доме. На крыше они с отцом запускали воздушных змеев, когда камердинер сообщил о приходе полицмейстера с вооруженным конвоем. Отец обещал вернуться через десять минут. Даже после того, как его увезли в крытом экипаже, Раджу еще долго ждал на крыше. Сейчас его вновь охватило то давнее зябкое ощущение пустоты и брошенности, но теперь он был старше и больше не верил обещаниям. Он понял, что нельзя ждать, пока Ноб Киссин или кто другой распорядится его судьбой, до воссоединения с отцом все придется решать самому. От мысли этой легче не стало, ибо он понятия не имел, куда податься и что делать. И тут в переборку, отделявшую от трюма обозников, знакомо постучали, а следом послышался голос Дики: – Эй, Раджу, ты там, что ли? – Да. – А чего так? Ты же куда-то намылился, в Маку или как его там. – Облом, мля. Дядя уехал. – И чего будешь делать? – Не знаю, мля. Через паузу Дики сказал: – Слушай, давай к нам в оркестр, а? Нынче я слышал, как тамбурмажор говорил о нехватке флейтистов. Уже смеркалось, когда офицеры вернулись с линкора. Взбираясь по забортному трапу, субалтерны возбужденно переговаривались, слышался голос живчика-корнета: – Надо же, какое невезенье! А я уж размечтался, как укокошу своего первого косоглазого… Капитан Ми замыкал подъем, но говорил всех громче: – Уж будьте покойны, эти сволочные ирландцы не преминут похвастать своими приключениями на севере… Кесри предположил, что бенгальских волонтеров не отправляют на боевую позицию. Это радовало, ибо после недавних передряг подразделение было не готово еще к одному морскому переходу, не говоря уже о боях. Появилась надежда, что вскоре они высадятся на берег и встанут лагерем на твердой земле. Позже капитан Ми вызвал его к себе, и он убедился в верности своей догадки. Завтра основные силы эскадры уйдут на север и займут позицию возле острова Чусан. Вторая рота остается на “Лани”, которая встанет неподалеку от Гонконга. Вместе с отрядом английских моряков они обеспечат охрану торговой флотилии и британских подданных в этом районе. – Жаль, что мы пропустим боевые действия, – сказал капитан. – Но командование считает, нам нужно какое-то время, чтобы прийти в себя. – Лишек времени не помешает, каптан-саиб, – тихо проговорил Кесри.