– Мейв, прекрати, тебе давно не шесть лет. – Затем она поворачивается к ноутбуку, насупив брови. – Ладно, я только проверю почту. Очень много новых писем. Внезапно у меня начинает течь из носа. Я ставлю чашку на стол, беру салфетку и с мыслью «рановато для весенней аллергии» высмаркиваюсь, затем опускаю руку, и… О нет! Молча встаю, комкая в руке салфетку, и иду в ванную на первом этаже, а тем временем под носом скапливается жидкость. И даже не посмотрев в зеркало, я знаю, что увижу. Бледное лицо, сжатые губы, безумный взгляд – и тонкие струйки ярко-красной крови, вытекающие из обеих ноздрей. Ужас поражает меня сильно и практически мгновенно. Словно в кино, когда кто-то выстрелил из тазера: молниеносный удар, холодовой шок, и вот я уже превратилась в дрожащую студенистую массу, с трясущимися руками, которые даже не в состоянии удержать салфетку. Кровь впитывается в нее, и веселенький рисунок окрашивается в красный. Сердце стучит так, словно вот-вот вырвется из груди, и его безумный ритм эхом отдается в ушах. Глаза в зеркале непрерывно моргают, а в мозгу с тем же интервалом грохочут два слова: Она вернулась. Она вернулась. Она вернулась. Всякий раз, когда моя лейкемия возвращалась, все начиналось с носового кровотечения. Я представляю, как показываю маме окровавленную салфетку, и воздух выходит у меня из легких. Нет, не смогу. Ведь с ее лицом вновь произойдет это – как в кино при замедленной съемке, когда человек может состариться на двадцать лет за двадцать секунд. Мама позвонит папе, он примчится домой, и его утренняя веселость разом улетучится. Он словно наденет маску, которую я ненавижу всеми фибрами души, потому что знаю, какая внутренняя молитва ее сопровождает. Я слышала эту молитву однажды, в восьмилетнем возрасте, когда едва не умерла; он сидел у моей больничной койки с поникшей головой и одними губами шептал по-испански: «Por favor, Dios, llévame a mi en su lugar. Yo por ella. Por favor»[2]. Я была почти без сознания, но все же думала: «Нет, Бог, не слушай его». Потому что отвергала любую молитву, в которой папа просил Бога позволить ему занять мое место. Если я покажу маме салфетку, эта карусель опять закрутится. Мне придется пройти обследования – сперва наименее инвазивные и наименее болезненные, а затем и остальные. Потом мы будем сидеть в кабинете доктора Гутьерреса, смотреть на его худощавое озабоченное лицо, а он взвесит все «за» и «против» одинаково жестоких вариантов лечения и напомнит, что с каждым последующим рецидивом побороть лейкемию все труднее, и нам следует реагировать соответственно. И наконец мы выберем свой яд. В последующие месяцы меня ждут потеря веса, волос, сил и времени. И потеря надежды. В прошлый раз, когда мне было тринадцать, я сказала себе, что больше такого не хочу. Кровотечение прекращается. Я изучаю салфетку, изо всех сил стараясь быть максимально беспристрастной – как осматривал бы ее посторонний врач. Вообще-то крови не очень много. Может, причина тому сухой воздух; все-таки на дворе февраль. Порой кровь из носа – это всего лишь кровь из носа, и не стоит впадать в панику. Закусив губы, я делаю глубокий вдох, ощущаю, как воздух наполняет легкие, и мой пульс замедляется. Бросаю салфетку в унитаз и торопливо нажимаю на слив, стараясь не смотреть, как тонкие красные нити растворяются в воде. Затем достаю «Клинекс», вытираю оставшиеся следы крови и говорю своему отражению, вцепившись в края раковины: – Все хорошо. Все прекрасно. Этим утром анонимный организатор нового развлечения разослал «Бэйвью-Хай» два сообщения: объявление, что скоро в игру вступит следующий участник, и ссылку на пост с правилами игры. И теперь за ланчем все массово читают новую версию сайта «Про Это», не отрываясь от телефонов и рассеянно запихивая в рот еду. Не могу отделаться от мысли, что Саймону это понравилось бы. Хотя, если уж быть совсем честной, сейчас меня вообще не волнует всеобщее помешательство. – Меня до сих больше всего удивляет, что у Эммы был бойфренд, – говорит Нокс, украдкой покосившись на столик, где сидят Фиби, ее подруга Джулс Крэндалл и группа их одноклассниц. Эммы нигде не видно, хотя она и так не ходит на ланч вместе со всеми. Наверняка обедает где-то вне школы со своей единственной подругой, тихой девочкой по имени Джиллиан. – Как считаешь, он из нашей школы? Я хватаю кусочек картофеля фри, который мы взяли на двоих, окунаю в кетчуп и запихиваю в рот. – Никогда не видела Эмму с парнем. Люси Чен, увлеченная разговором с соседями, разворачивается на стуле и с осуждением спрашивает: – Вы тоже про Фиби с Эммой? – Люси та еще штучка: что бы ни делали другие, вечно критикует, а сама тем временем старается влезть туда же. В этом году Люси удалось в буквальном смысле выбиться в звезды, то есть стать звездой нашей театральной студии: ее и Нокса утвердили на главные роли в постановке мюзикла «В леса». – По-моему, мы должны саботировать эту игру! Чейз Руссо, бойфренд Люси, подмигивает своей подружке. – Люси, последние десять минут ты ни о чем другом не говоришь, кроме как об этой игре! Однако Люси у нас сама добродетель. – Я рассуждала о том, как она опасна. «Бэйвью-Хай» определенно находится в группе риска. Я подавляю вздох. Вот что бывает с теми, кто не умеет находить друзей: в итоге оказываешься среди тех, кто тебе не особо нравится. И хотя я признательна участникам нашей театральной студии – они принимают меня в компанию даже в отсутствие Нокса, – я порой задумываюсь, какой могла бы стать моя жизнь в школе и жизнь вообще, приложи я больше усилий. Если бы я сама активно выбирала друзей, а не позволяла другим выбирать меня. Нахожу взглядом Фиби. Она сосредоточенно пережевывает пищу, глядя прямо перед собой. Сегодня ей приходится несладко, но Фиби держит удар, чем напоминает мне Бронвин в сходных обстоятельствах. Как всегда, в ярком платье, бронзовые кудри рассыпаны по плечам, макияж безупречен. Такая девушка не затеряется в толпе. Все же надо было вчера отправить ей сообщение. – Думаю, мы все знаем, кто за этим стоит, – добавляет Люси и кивком показывает на столик в углу, где обедает в одиночестве Маттиас Шредер, пряча лицо за толстенной книгой. – Маттиаса должны были выгнать из школы после блога «Саймон говорит». Директор Гупта опоздала со своей политикой нулевой толерантности. – Серьезно? Ты считаешь, это проделки Маттиаса? «Саймон говорит» – просто отстойный блог. – Не могу заставить себя испытывать неприязнь к Маттиасу, хотя прошлой осенью мое имя не сходило со страниц его недолго прожившего сайта-двойника. Маттиас переехал сюда в первый год обучения в «Бэйвью-Хай», как раз в то время, когда я начала реже пропускать уроки, но так и не пришелся здесь ко двору. Часто можно было видеть, как он робко проходит мимо групп, которые или насмехаются над ним, или просто игнорируют. – Этот тип однажды уже поведал нам ужасную сплетню, – ухмыляется Чейз и одними губами шепчет: – Мейв Рохас и Нокс Майерс расстались! Вот новость! Все давно знают, и никто не парится. Самое недраматичное расставание от сотворения мира. Попытайтесь еще раз, что ли. – Все равно я ему не доверяю, – фыркает Люси. – Такой же псих-одиночка, как Саймон. – Саймон не был… – начинаю я. Тут позади раздается чей-то грубый голос: – Фиби, что за дела? Мы разом оглядываемся. У Нокса вырывается сдавленное «Тьфу!». Шон Мердок сидит, нагло развалившись на стуле и развернувшись всем корпусом в сторону Фиби. Шон – самый тупой из друзей Брэндона Уэбера. С первого дня совместной учебы он, едва завидев меня, вопил: «Мертвая девушка идет!» Наверняка до сих пор даже имени моего не знает. Фиби не отвечает, и Шон с грохотом отодвигает стул. – Не думал, что вы с Эммой такие неразлучные! – Он уже орет на весь кафетерий. – Если ищете себе нового общего бойфренда, то я не возражаю. – Дружки хихикают, и Шон снова повышает голос: – Можете обслуживать по очереди. Или обе сразу. Мне по-всякому нравится. Моника Хилл, одна из девчонок, постоянно зависающая в обществе Шона и Брэндона, громко ахает и хлопает Шона по руке, явно желая скорее подначить, чем остановить. Брэндон, в свою очередь, смеется громче всех за столом. – Хотеть не вредно, бро, – говорит он, не глядя в сторону Фиби. – А ты не жадничай, подумаешь, задело его! – отвечает Шон. – Среди нас ходит полно любовников Лоутон. Правда, Фиби? Две сразу, как по заказу. Хочешь любиться, надо делиться! – Он начинает ржать. – Ух ты! Брэндон, а я поэт! Внезапно в кафетерии становится тихо. Фиби уставилась в пол, побледнев и сжав губы. Я едва не вскакиваю с места – желание что-то сделать непреодолимо, – хотя понятия не имею, что именно делать. А потом Фиби поднимает голову и громко и отчетливо произносит, глядя прямо в глаза Шону: – Спасибо за предложение. Если мне захочется испытать скуку и разочарование, я лучше посмотрю, как ты играешь в бейсбол. Затем она берет зеленое яблоко и демонстративно откусывает большущий кусок. – Черт, детка! – выкрикивает Чейз. Гул в кафетерии нарастает и переходит в гвалт и свист. Лицо Шона угрожающе багровеет. Но прежде чем он успевает что-то сказать, из кухни выходит один из работников. У Роберта телосложение – как у полузащитника в футболе, а еще он единственный в «Бэйвью-Хай», у кого голос громче, чем у Шона. Роберт приставляет руки ко рту рупором, и я опускаюсь обратно на стул. – Или все замолкают, или я зову кого-то из учителей! Громкость моментально уменьшается вдвое, и легко расслышать, как Шон, вернувшись на место, бубнит, выговаривая каждое слово раздельно: – Это. Сказала. Шлюха. Лоутон. – Мердок, к директору! – немедленно реагирует Роберт. – Что? – протестует Шон, раскинув руки. – Она первая начала. Подошла и оскорбила ни с того ни с сего. Это травля! Нарушение правил поведения в школе! Меня уже трясет от негодования. Почему молчу? Что, черт возьми, мне терять? – Ложь! – выкрикиваю я, и Нокс от испуга чуть не подпрыгивает. – Ты спровоцировал ее. Все видели! По кафетерию разносятся одобрительные возгласы. Шон фыркает: – А тебя не спрашивают, раковая шейка! От его слов меня чуть не выворачивает, но я закатываю глаза, будто этот выпад меня давно не касается. – О, так я попала в точку! Роберт делает несколько шагов вперед, скрестив покрытые татуировками руки. По слухам, он раньше трудился на зоне, в тюремной кухне – весьма неплохая тренировка для работы в школьном кафетерии. Собственно говоря, благодаря этому его и наняли. Директор Гупта все же извлекла урок из прошлогодних событий. – Мердок, к директору! – рявкает Роберт. – Не пойдешь сам – я помогу. Тебе это не понравится, будь уверен. Шон встает с места, что-то процедив сквозь зубы – я не слышу, что именно. Проходя мимо Фиби, он волком смотрит на нее, и девушка отвечает тем же. Однако едва он уходит, лицо Фиби тут же теряет твердость. – Кого-то сегодня оставят после уроков, – нараспев произносит Чейз. – Смотри не умри там, Мердок. Звенит звонок, и мы собираем вещи. Джулс берет поднос Фиби и что-то шепчет ей на ухо. Фиби кивает, вешает рюкзак на плечо и направляется к выходу, остановившись у нашего стола, чтобы пропустить группку младшеклассниц. Девочки косятся на нее и прыскают от смеха. Я трогаю Фиби за руку. – Ты как? Она оглядывается, но ответить не успевает. С другой стороны подходит Люси. – Нельзя спускать такое на тормозах! – На миг я почти восхищаюсь ею. Затем на лице Люси вновь появляется самодовольное выражение. – Может, стоит рассказать все директору Гупте? Я начинаю думать, что школе пошел бы на пользу полный отказ от телефонов… Фиби, сверкнув глазами, резко поворачивается к ней. Люси открывает рот и пятится, очевидно, вообразив себя на сцене. Но Фиби произносит с ледяным спокойствием: – Даже. Не. Смей. Глава 5. Фиби