— Где-то здесь он пропал, — послышалось наверху. В отличие от зрения — глаза застилала кровавая пелена — слух работал на удивление отлично. — Давайте еще поищем. «Ищите, парни, ищите! — молил я, тщетно пытаясь подать голос: из горла вырывались только едва слышные хрипы. — Хорошенько ищите: вот он я, совсем рядом!» Голос Гудрона раздавался так близко, что мне было слышно его шумное дыхание. И еще дыхание кого-то с ним рядом. И шелест мокрой травы у них под ногами. — Может, позвать его? — предложила Светлана. — Ну не мог он взять и исчезнуть! Наверняка с ним что-то случилось. Крикнуть? — Погоди, Света, успеем еще накричаться, — спокойно заметил Янис. — Не стоит здесь к себе внимание привлекать — себе дороже. Давайте еще поищем. Не сквозь землю же наш Теоретик провалился? Он где-то здесь! На мой взгляд, даже излишне спокойно: все-таки человек пропал. Да не кто-нибудь — я, я! Который только огромным усилием воли и удерживает себя в сознании. — Грек, наши действия? Ну да, зачем еще нужен главный, если не для того, чтобы заставить искать внезапно исчезнувшего человека? Искать старательно и обязательно найти! С тех пор как у Грека своя команда, он потерял всего одного человека. Утверждают, тот был полностью сам виноват. В мире, где исчезновение людей такое же обычное дело, как в моем повышение цен, — это редкость, огромная редкость! А он — всего одного! Грек, скажи им, пусть ищут получше! И сам поищи! Ты, со своим опытом, меня найдешь обязательно! Грек!!! И снова из горла вырвался хрип, едва различимый в шуме непогоды даже мной самим. — Стоп! Все слышали?! — взволнованным голосом произнес, почти крикнул Слава Проф. И, когда я уже успел обрадоваться, добавил: — Как будто бы у реки кто-то крикнул! Река действительно рядом. И даже не видя ее, можно с легкостью определить, насколько у нее бурный поток. Перед тем как перейти ее, мы долго шли вдоль берега, не решаясь вступить в воду. Затем наконец нам повстречался ствол исполинского дерева, по которому и перебрались. Этот великан не меньше тысячелетия простоял на берегу, до того как течение подмыло его корни, заставив упасть. Не так давно, поскольку листва не успела даже толком пожелтеть. — Может, показалось? — предположил Гриша. — Показалось не показалось, а проверить надо, — решительно заявил Грек. — Возможно, действительно в реку свалился? Тут откос, трава мокрая, споткнулся, упал и вниз как на санках. — Если Теоретик в реку угодил, хорошего мало, — сказал Гудрон. — Сами видели, какое течение и сколько камней. Еще и броника на нем нет. Бронежилет из пластин гвайзела, который достался мне от Яниса тогда же, когда и каска от Славы Профа, помимо того что его чрезвычайно затруднительно пробить, еще и легок, почти невесом. Мало того, он вполне заменяет спасательный. Перед тем как перейти реку, я заставил Свету напялить его на себя именно по этой причине. Ну не умеет девушка плавать, а свалиться с мокрого после недавнего дождя ствола дерева в воду шансов довольно много. При упоминании о бронежилете Светлана всхлипнула и даже попыталась оправдаться. Как будто в том, что он сейчас на ней, — ее вина. Янис поспешил ее успокоить: — Не плачь, девочка, найдем мы твоего Игоря. Сколько надо, столько здесь и задержимся. «Под ногами проверьте! — Если бы мог, я бы взвыл, чувствуя, как ускользает сознание. — Совсем рядом! Увидьте наконец эту проклятую щель! Или провалитесь кто-нибудь сюда! Пусть даже ребра мне переломает, но найдет!» Никогда бы не подумал, что звук удаляющихся шагов может вызвать у меня такое отчаяние. Наверное, я снова пришел в сознание от звука их голосов. Но что они говорили! — На отмели точно его рюкзак. Да и откуда бы здесь взяться другому? Будет резонно пройти вниз по течению. Так или иначе Теоретика к берегу должно прибить. Светлана всхлипнула снова. На этот раз куда громче, едва сдерживая рыдания. — Не будем время терять. — Грек всегда и в любой ситуации старается быть спокойным. Вероятно, таким он выглядел и сейчас. — Шанс есть всегда, так что поторопимся. Если ему нужна помощь, возможно, наша задержка все и решит. — Может, все-таки крикнем? Вдруг он не в реку упал, а где-нибудь здесь? — Надежды в голосе Светланы не было совсем. И что ей разрешат кричать, и что я отвечу. — Кричи, девочка, кричи, — разрешил Грек. — Громко кричи! И она начала звать. — Игорь! Игорь! Игорь!!! Ты где?! «Здесь, Света, здесь!» — беззвучно взвыл я, теряя сознание снова. Теперь уже надолго. Наверху все еще шел дождь. Настоящий ливень, поскольку вода прибывала настолько стремительно, как будто какой-нибудь близлежащий ручей решил поменять свое русло таким образом, чтобы отныне оно проходило через меня. От этого в себя и пришел. Полежал немного, время от времени поворачивая голову вбок, чтобы влага сама затекала в рот. Затем попробовал подняться на ноги и взвыл, точнее, захрипел от пронзившей все тело боли. А вода все прибывала. Склон, по которому мы поднимались от реки, тянется далеко вверх. И проклятая ловушка, в которую я угодил, располагалась в складке местности, куда и собиралась вся влага от тропического дождя. «Шею не свернул, так утону», — невесело усмехнулся я, в который раз уже пытаясь встать для начала на колени. По мокрой земле скользили ноги, руки, по-прежнему жутко болела голова, и мне с трудом удалось сообразить, где тут верх и где низ. И еще ребра. Ребра болели так, что набрать в легкие хотя бы немного воздуха стало целой проблемой. Но главное — все меня слушалось. С трудом, с болью, но слушалось. Такого не могло бы быть при сломанном позвоночнике, и это уже радовало. — Соберись, Игорь! — упрашивал я себя перед очередной попыткой встать хотя бы на четвереньки. — Да, больно, а если пошевелишься, становится еще больнее. Но ты должен встать, должен! Иначе эта узкая щель станет твоей могилой. Глупо умереть не от пули, не от когтей или клыков хищника. Не от укуса какой-нибудь ядовитой гадины, а оттого, что тебя залило водой, потому что ты не смог подняться. Давай на счет три! С нескольких попыток у меня все же получилось. Сначала на колени, упираясь ладонями в мягкую, чавкающую глину. Затем, нащупав свисающие корни, и во весь рост. Вода достигла почти уровня колен и грозила подняться еще выше, но дождь явно не собирался заканчиваться. Он может идти и неделю, месяц, но с такими темпами мне хватит и остатка дня, который давно уже перевалил за свою половину, и ждать сумерек осталось совсем немного. Мало того, они уже начались. Возможно, Грек с остальными все еще где-то рядом? Остановились на ночевку, чтобы завтра снова попытаться меня разыскать? И мне достаточно пошуметь, чтобы меня услышали? Крикнуть по-прежнему не получалось: в горле как будто бы застрял огромный ком, который никак не удавалось проглотить. Однажды со мной происходило нечто подобное, когда получил в горло кулаком в дурацкой уличной драке. Несколько дней толком говорить не мог, только хрипел, пока все не пришло в норму. Наверное, при падении досталось и по нему. Так, выстрел они обязательно услышат! Грохот получится куда громче, чем мне удастся крикнуть даже с абсолютно здоровым горлом. Ну а мой ФН ФАЛ трудно спутать с чем-либо другим — настолько здесь редкая вещь. И такие специалисты, как Грек, Гудрон или Янис, даже спросонья определят, кто именно стрелял. Через какое-то время мне с горечью пришлось убедиться, что провалявшаяся столько времени в жидкой грязи винтовка категорически отказывается стрелять. Ну да, после подобного купания и прославленный своей безотказностью автомат Калашникова наверняка бы не смог. А не выносящий загрязнений ФН ФАЛ и подавно. Тщетно я дергал затвором, пытаясь освободить механизм винтовки от всего того, что успело в него набиться. В очередной раз взвыв от отчаяния, лихорадочно начал придумывать способы освобождения из проклятой ловушки. Вода все прибывала и теперь достигала пояса. Подождать, когда она затопит мою ловушку полностью и уже затем выбраться? Только как это сделать? Ноги с трудом выдергивались из того месива, которое теперь представляло собой дно. «Думай, Игорь, думай! — умолял себя я. — Думай изо всех сил! Дальше будет только хуже, и, если ты даже скинешь с себя берцы, ровным счетом ничего это не даст». Слава Проф однажды рассказывал, что лучшим стимулятором для мозга, чтобы заставить его работать на пределе своих возможностей, будет ситуация, когда его владелец окажется на грани жизни и смерти. Вот тогда он действительно заработает! Заработает так, как не принудить его никакими другими способами или средствами. Любыми, даже фармакологическими. «Мозг, я погибаю!» — И истерически захохотал, морщась от боли в горле, как и во всем теле. Чувствую, что еще немного — и заплачу от полной безысходности. Навзрыд, как в далеком детстве. Края моей ловушки сходились над головой почти на нет. Попробовать упереться руками и ногами в стенки? Увы, будь я ростом, как тот же Янис, возможно, и получилось бы. Попытаться закинуть наверх какой-нибудь крюк? Если снять с винтовки ремень и соединить его с портупеей, их общей длины хватить должно. Но из чего сделать крюк? Так, разгрузка, нож, запасные магазины, фляжка… Я лихорадочно ощупывал себя. Нет, все это не варианты. Завязать на конце импровизированной веревки петлю и закидывать ее наверх в надежде, что она за что-нибудь зацепится? Но веревка значительно укоротится. Причем настолько, что способ потеряет всякий смысл. Вырыть ступени в стенке ловушки? Чем вырыть? Чем угодно! Руками, прикладом, стволом, пряжкой, ножом… да хоть зубами, лишь бы спастись! Глина, мягкая, полностью пропитанная влагой, поддавалась легко. И так же легко обвалилась, когда ниша оказалась достаточно глубокой для того, чтобы вставить в нее ногу. Наган во внутреннем кармане! Как я про него забыл?! И как хорошо, что забрал его назад у Светланы! Не из жадности. Это только по дороге из супермаркета к машине лишний килограмм можно и не ощутить. Но только не в том случае, когда приходится топать весь световой день. Да — револьвер вымок, да — мусор мог попасть и в него. Но не настолько, чтобы он отказал. Стреляя раз за разом в уже почти темное небо, я отчетливо понимал, что выстрелы из него могут быть слышны только мне самому. Но не Греку и остальным, даже если они находятся в нескольких десятках метров, настолько разбушевалась стихия. Корни. С их помощью мне удалось подняться на ноги. Так почему бы им не помочь мне выбраться? Или хотя бы не утонуть во все прибывающей воде? Корней было сколько угодно и разных — скользких, шершавых, совсем тоненьких и потолще. Корни походили друг на друга только в одном: стоило на них повиснуть всем весом тела, как они тут же обрывались. Некоторые — с легкостью, другие — нехотя. Но без исключения все. «Глупо, как же все глупо! — думал я, борясь с подступающим все ближе отчаянием. — Сдохнуть вот так, в какой-то вонючей глиняной жиже. Выжить тогда, когда и шансов-то совсем не было. Не свернуть себе шею, угодив сюда. И захлебнуться, потому что не смог выбраться». Портупея с привязанным к ней ружейным ремнем, сколько ни забрасывал ее наверх, так и не смогла ни за что зацепиться. Один раз как будто бы удалось, и я, поднимаясь наверх, даже успел разок перехватить руками, когда то, что ее держало, не выдержало. Падая, ушел с головой в воду, успев нахлебаться от неожиданности. Вода поднялась уже по грудь и явно не желала на этом останавливаться. «Думай, Игорь, думай! — молил себя я, самым краешком сознания понимая: запаникую, и все, каюк. — Так, а что, если попробовать использовать ствол от винтовки как дыхательную трубку?» Читал или в кино видел: подобным образом спаслись от погони. Спрятавшись под воду и дыша через… нет, не через ствол — через камышинку, но какая разница! Ствол у винтовки полуметровый, и отчаянно хочется надеяться, что выше вода не поднимется. Больше надеяться уже и не на что. Ствол не заканчивается мушкой, и пламегаситель не щелевидный — обычной воронкой. Специалист по всему, что только может стрелять и что можно удержать в руках, Гриша Сноуден утверждал: базовый вариант. И это мое счастье. Или же нет, если вода поднимется выше пятидесяти пяти сантиметров, от которых полностью будет зависеть моя жизнь. «Так, одной рукой винтовку вертикально долго не удержать, а вторая обязательно понадобится, чтобы сохранять равновесие. И еще каску под ноги — совсем немного, но росту прибавит». Голова еще думала, а руки уже работали, разбирая винтовку на составные части. Магазин, пружина с газоотводной трубкой, затвор по очереди летели куда-то в практически полностью сгустившуюся темноту. Небольшая задержка с винтом, который соединяет ствол с затворной рамой и прикладом. Содранная кожа, порезанный ножом палец, и вот уже в руке то, что мне нужно. Оставалось только его прочистить, иначе вся затея летит в тартарары. Продуть ствол не хватило давления в легких, и я судорожно начал водить им перед собой в воде, время от времени поднося ко рту. Ну наконец-то! Теперь необходимо пристроить его так, чтобы не наклонило течением. И самому устроиться, чтобы не клонило уже меня. Ведь стоит только неловко переступить с ноги на ногу и потерять равновесие, удастся ли мне снова вздохнуть? Да и соображу ли я, где верх, а где низ? Сколько мне пришлось простоять в позе горниста, зажав губами пламегаситель, удерживая его одной рукой, другой ухватившись за корень, когда вода покрывала меня с головой, даже не представляю. Наверное, считаные минуты. А возможно, и час. Но без преувеличения — это было самое трудное в моей жизни. И самое страшное. Когда надежда, что стоит потерпеть совсем немного и вода начнет спадать, сменялась приступом отчаяния. Дождь может идти неделю, и, даже если уровень не поднимется ни на миллиметр, мне не выжить. Рано или поздно затекут руки или помимо моего желания подогнутся ноги, и тогда все. Еще мне вспомнилось, что даже такая мизерная разница в давлении, обусловленная длиной трубки, через которую дышал, в дальнейшем может отразиться на легких негативно, но на это было как раз плевать. Дожить бы еще до «дальнейшего», а не остаться на дне. Уровень воды начал падать стремительно, вероятно, ее поток промыл для себя новый путь. Вот она закрывает меня с головой — и вдруг уже плещется, едва достигая колен. Начал он падать в тот самый миг, когда я всерьез обдумывал мысль: а не проще ли сунуть в рот вместо ствола ФН ФАЛа ствол нагана и покончить с этим раз и навсегда? Останавливало лишь то, что револьвер пуст. И снова, как в самом начале, воды по щиколотку. С той лишь разницей, что вокруг — непроглядная тьма. Дрожали руки, ходили ходуном ноги, и я сел там, где стоял. Тогда-то ко мне и вернулась боль. В голове, шее, ребрах, плече… Но сейчас она меня даже радовала — это у мертвых ничего не болит. А значит, я жив. Жив! И обязательно найду способ выбраться отсюда. Причем сделаю это как можно скорее. Кто может дать гарантию, что вода не начнет подниматься вновь? После недолгого поиска всего-то в паре шагов на ощупь обнаружился корень. Толстый, шикарный корень, который уходил наверх. Раньше его не было точно, что означало: чтобы его обнажить, потоку понадобилось унести с собой часть земли. Наверх мне удалось выбраться с третьей попытки, чтобы, ползя на карачках, убраться как можно дальше от места, которое едва не стало моей могилой. Затем только и оставалось, что дождаться рассвета, заново переживая все то, что мне пришлось пережить. А также радоваться тому, что в барабане нагана осталось два патрона. Они были без следов от бойка, это означало, что они не дали осечки — я попросту выстрелил не семь раз, как был уверен, а пять. Как же замечательно, что не знал этого раньше! И пускай пули нагана способны разве что перещелкать блох на коже какого-нибудь хищника наподобие гвайзела или эмбары — револьвер не окончательно пуст. И патронов не всего две штуки, а целая пара. Дождь закончился, когда уже полностью рассвело. Так же внезапно, как и начался. Минутой ранее лил как из ведра, и все, его вдруг не стало. И лишь одна за другой падали капли с промокшей не меньше меня кроны дерева, под которым пришлось скоротать ночь. К реке я спускался с такой осторожностью, как будто пересекал минное поле. Понимал, что вряд ли со мной случится нечто подобное во второй раз подряд, и все же был не в состоянии ничего с собой поделать. Первым делом отмыл револьвер, вставил оба патрона в барабан, провернув его так, чтобы в случае необходимости не было нужды щелкать спуском вхолостую. Положил его на камень рядом с собой и начал сдирать с себя одежду. Полностью, не оставляя ничего. Затем долго плескался у берега, пытаясь смыть с себя не только грязь, но и весь тот страх, который пришлось пережить этой ночью. Дальше занялся плечом. На нем оказалась довольно большая рана. Длиной почти с мизинец и с разошедшимися краями. Грязи в ней как будто бы не осталось, но это совсем не гарантировало, что инфекция не попала внутрь. Следовало ее обработать, после чего наложить швы. И если для обработки в кармашке разгрузки в небольшой аптечке валялся какой-то антибиотик в таблетках, то со вторым все было сложно. И сам я не Рембо, и шить нечем. Оставалось только растолочь таблетки в порошок, засыпать в рану и перевязать. Знать бы еще, в состоянии ли помочь земные лекарства против местных инфекций. Вообще-то должны. Иначе зачем их все носят с собой? Но в любом случае лишним не будет. Всего у меня имелось четыре таблетки. В бумажной конвалюте со стершимся названием, но Дед Пихто, который меня ими снабдил, клятвенно уверял, что это именно антибиотики. Я растолок сразу две, присыпал рану, стараясь, чтобы получившийся порошок попал точно в цель. Приложил сверху лист какого-то растения, надеясь, что это не местный борщевик, и перевязал бинтом. Не стерильным, но и не лоскутом, оторванным от футболки. Улыбнулся — больше поморщился, вспомнив слова Профа, что наш мозг воспринимает цены на товары теми же своими участками, что и боль. — В связи с этим дорогие лекарства, например, кажутся нам более действенными, нежели их дешевые аналоги, — уверял он. — Мало того, при прочих равных именно так и происходит — они действуют на нас эффективнее. Ну что ж, будем считать, Дед Пихто снабдил меня самыми дорогими из всех существующих антибиотиков, лишь бы помогло. На ноге был обычный ушиб со здоровенным кровоподтеком. То же и на боку, насколько мне удалось туда заглянуть. Шея опухла, как и горло, но головная боль почти прошла. Развесив выстиранную одежду на близлежащих кустах, натянул еще влажные трусы, охая и хрипло подвывая, побрел наверх. Страстно хотелось рассмотреть при свете дня ту западню, в которую угодил, и понять, почему никто так и не смог ее обнаружить.