У стройного и ухоженного Бовуара были темные волосы, начинавшие седеть. А его худощавая прежде фигура слегка располнела. Подходя к конференц-залу, он слышал некоторые реплики. И знал, от кого они исходят. Это его не удивляло. Именно эти агенты, скорее всего, и должны были задавать вопросы. Когда старшим суперинтендантом был Гамаш, Лакост и Бовуар просили его удалить агентов, сеющих смуту. «Вспомните, что случилось до того», – сказал Бовуар. В Квебекской полиции было «до того» и «после». Черта, проведенная в коллективной и институциональной памяти. «До того» было временем страха. Недоверия. Врагов, притворяющихся союзниками. Временем бесконечной и необузданной жестокости. Временем, когда начальство санкционировало избиения и даже убийства. Гамаш возглавил сопротивление, невзирая на огромный личный риск, и в конечном счете согласился стать старшим суперинтендантом. Все, кто остался в полиции и прошел через тот ад, были обречены всю жизнь помнить, что происходило «до того». «Мы должны избавиться от этих агентов, – сказала тогда Лакост. – Их перевели в наш отдел, когда ситуация пошла вразнос, для того чтобы они сеяли смуту». Гамаш кивнул. Он знал, что это правда. Но также он знал, что самыми преданными становятся те, кому предоставлен шанс. «Оставьте их, – сказал тогда Гамаш. – И готовьте как следует». Они так и сделали. И сейчас эти агенты под началом старшего инспектора Бовуара сами стали руководителями. Закаленными в боях и проверенными. Это не означало, что у них нет собственного мнения, которое они готовы отстаивать. Именно эти агенты и задавали вопросы Гамашу, перед тем как Жан Ги вошел в конференц-зал. Понедельничное совещание уже близилось к завершению, как вдруг что-то привлекло внимание Бовуара на дальнем конце стола. – Мы вам не мешаем? Агент Лизетт Клутье подняла голову, и ее глаза округлились. – Désolée[10], – сказала она, растерянно крутя в руке телефон. Старший инспектор Бовуар продолжал смотреть на нее, пока она не положила телефон на стол. Совещание возобновилось, но всего на одну минуту – Бовуар снова остановил его: – Агент Клутье, чем вы заняты? Впрочем, было и так понятно, чем она занята. Она набирала текст на своем телефоне. Снова. Смущенная, агент Клутье подняла голову. – Я прошу прощения, но… – Неотложное личное дело? – спросил Бовуар. – Нет, не совсем так. Я не думаю… – Тогда уберите его. Она положила телефон на стол и сразу же снова взяла его: – Извините, сэр, но тут есть кое-что. – Для нас? – Не знаю. Возможно. Подходило к концу рассмотрение последнего отчета, и все хотели поскорее свернуть совещание. А это означало, что им нужно, чтобы она положила свой чертов телефон и заткнулась. Чувствуя, что все глаза устремлены на нее, чувствуя, как сердце колотится в груди, в шее, в вене на виске, агент Клутье схватила телефон и заговорила: – Мне прислал сообщение один друг. У него пропала дочь. Ее нет с вечера субботы. – Где? – спросил Бовуар, пододвигая к себе стопку бумаги для записей. – В Восточных кантонах. – Сколько ей лет? – Двадцать пять. Бовуар перестал записывать. Он думал, что речь идет о ребенке. Он почувствовал облегчение, но и некоторое раздражение. Агент Клутье заметила это и попыталась завладеть его вниманием: – Она выехала к нему с севера, однако до места так и не добралась. – Она замужем? – Да. – И что говорит муж? – Ничего. Омер, ее отец, звонил ему несколько раз, но Карл только отвечает, что все в порядке и пусть он больше не звонит. – Но дома ее нет? – Явно нет. Карл не говорит, где она. Он просто вешает трубку. А теперь вообще перестал отвечать. Она говорила быстро, стараясь выложить все. Вглядывалась в лицо старшего инспектора – не появится ли на нем каких-нибудь признаков озабоченности. Какого-то чувства, которое она пыталась ему внушить. – Где живет ее отец? – К северу от Монреаля. Муниципалитет Лаврентиды, городок Сент-Агат. – Он не ездил туда? – Нет. Собирается поехать сегодня. Бовуар смотрел на женщину в дальнем конце стола. Насколько он помнил, агент Клутье впервые заговорила на совещании. – Я понимаю вашу озабоченность, но это местная юрисдикция. Пусть местная полиция занимается поиском. – Бовуар перевел взгляд на инспектора, которая жаждала закончить свой отчет. – Омер звонил в местную полицию. Они отправили туда машину, но ничего не нашли. Это было вчера. Вивьен все еще не появилась. Омер очень волнуется. – Тогда он должен заявить об исчезновении человека. Можете помочь ему написать заявление. Он не хотел показаться черствым, однако существовало четкое распределение обязанностей, и лучше было не соваться на чужую поляну. – Прошу вас, patron, – сказала Клутье. – Можно мне съездить туда? Оглядеться? – Она видела, что старший инспектор Бовуар сомневается. Колеблется. – Она беременна. Клутье почувствовала, что все повернули голову в ее сторону. Она покраснела как рак, но не опустила глаза. Бовуар снова посмотрел на нее и взвесил все варианты. Тот факт, что женщина беременна, не должен был ничего менять. И все же изменил – для Бовуара. Пропала женщина. Беременная. Муж что-то скрывает. Это были тревожные приметы. Настораживающие. Лизетт Клутье не была опытным или – что уж говорить – эффективным следователем. Если он отпустит ее на один день, чтобы она разобралась в этом деле, то она вернется ни с чем. Скорее всего, потому, что там и искать-то нечего. Может быть, женщина просто уехала на уик-энд. Мужу сказала, что едет к отцу, а сама отправилась к подруге. Или к любовнику. Не годится первому лицу заниматься такими делами. – Что я скажу ее отцу? – не отставала от него Клутье. – Он очень волнуется. На нее это не похоже. – Возможно, он знает ее не так хорошо, как ему кажется. – Но он знает своего зятя. – Что вы хотите этим сказать?