Ничего такого он не почувствовал. Возможно, его маскировали другие запахи гниения. Хотя вряд ли. Ничто не может скрыть эту вонь разложения. Трое полицейских присоединились к Трейси за кухонным столом с пластмассовой столешницей. Трейси закурил сигарету. Клутье и Камерон ждали, когда Гамаш начнет действовать. Но он уже действовал. Арман Гамаш слушал. Надеялся уловить какой-нибудь звук, пусть и отдаленный, свидетельствующий о том, что в доме есть кто-то еще. Стук. Приглушенный зов о помощи. Что угодно. Но все было тихо. Наконец он сказал: – Месье Трейси, вы говорите, что вашей жены здесь нет. Вы не знаете, где она? Клутье достала свой айфон и включила запись. – Я уже сказал вам, копы. Я знаю только то, что проснулся вчера утром, а ее нет. Ни записки, ничего. – И вы даже не догадываетесь, где она может быть? Трейси рассмеялся: – Да где угодно. На пьянке. Трахается с каким-нибудь чуваком. Я вам сообщу, когда она вернется… Он слишком поздно вспомнил, с кем говорит. – Да-да? – сказал Гамаш. – Продолжайте. – Нечего тут продолжать. Арман Гамаш сидел напротив подозреваемых за множеством столов на множестве мест преступления. Он не обманывал себя насчет того, будто за много лет у него выработался некий особенный талант – определять убийцу. Вот и сейчас он не мог наверняка сказать, что перед ним сидит убийца. Но он чувствовал, как нарастает в нем отвращение к Карлу Трейси. – Как нам стало известно от отца Вивьен, она беременна. – Ага. Кто знает, с кем она нагуляла? Вряд ли это от меня. И если она думает, что я буду воспитывать ублюдка, то ее ждет еще одна неприятность. – Какого рода неприятность? – спросил Гамаш. Трейси осклабился: – А что чувствовали бы вы, если бы ваша жена закрутила бог знает с кем и забеременела? Гамаш поднял голову и уставился на Трейси. А Карл Трейси смотрел в эти спокойные сосредоточенные глаза и понимал, что, хотя его выстрел и прошел мимо цели, этот полицейский тоже человек. А потому уязвим. И он рано или поздно найдет это уязвимое место. – Вы совсем за нее не беспокоитесь? – спросила агент Клутье. Трейси перевел взгляд с Гамаша на женщину-копа: – А зачем? Слушайте, я ведь уже сказал: птичка упорхнула, а когда тот тип устанет от нее, она вернется. Я вот не могу понять, вам-то какое дело? В этот момент зазвонил телефон. – Можете ответить сами, – сказал Трейси. – Это наверняка вас. Гамаш нажал кнопку, но, прежде чем он успел сказать хоть слово, на него хлынул поток обвинений. В завершение мужской голос прокричал: – Где моя дочь? Если ты мне не скажешь, я приеду и вышибу из тебя все, что тебе известно. Ты меня понял? Все присутствующие слышали голос в трубке, и Гамаш увидел, что Трейси сидит с торжествующим видом. «Видите, с чем мне приходится иметь дело?» – было написано на его лице. – Месье Годен? – начал Гамаш. – Кто это? – Моя фамилия Гамаш, я служу в Квебекской полиции… – Боже мой, неужели что-то случилось? Вы ее нашли? Боже мой… – Non, monsieur. У нас нет новостей о вашей дочери. Я здесь с Лизетт Клутье. Она ваша приятельница, насколько я понял. Агент Клутье попросила нас провести расследование. С другого конца доносилось тяжелое дыхание – Годен брал себя в руки. – Мы сейчас беседуем с месье Трейси. – С месье Трейси? Месье? Он монстр, а вы называете его «месье»? Он, может быть… он мог… Вы знаете, что она беременна? – Да. Пожалуйста, успокойтесь. Мы делаем все, что в наших силах. Я вам обещаю, мы ее найдем. – Найдете? Живой? Это было сказано так жалобно. Не просто слово, а целый мир. «Живой». «Живой». И все, что это значит. Для него. Для нее. Для ребенка. Целая жизнь впереди. С днями рождения и праздниками. С торжествами. «Живой». – Мы ее найдем, – повторил Гамаш, гадая, обратил ли внимание месье Годен, что он не сказал «живой». – С вами есть кто-нибудь? – Non, non. Вивьен мой единственный ребенок. Моя жена умерла несколько лет назад. Понимаете, я ждал ее здесь. Она собиралась уйти от него. Я много лет просил ее уйти от этого сукина сына Трейси. Он замолчал. Гамаш слышал тяжелое дыхание, чуть ли не всхлипы, прежде чем месье Годен снова смог заговорить: – Что он с ней сделал? Спросите у него. Он знает. Заставьте его сказать. Если вы этого не сделаете, то сделаю я. – Оставайтесь дома, месье Годен. На случай, если она позвонит. Произнося эти слова, Гамаш чувствовал, что прибегает к дешевой, потенциально жестокой манипуляции. Но ему нужно было не допустить Годена до Трейси. И к тому же оставалась вероятность, что его дочь жива и позвонит отцу. – Я свяжусь с вами, когда мы здесь закончим. D’accord? С другого конца линии до Гамаша доносилось тяжелое дыхание. И наконец: – D’accord. – Можно я с ним поговорю? – прошептала Клутье, протягивая руку к трубке. – Омер, это Лизетт… Oui. Oui… Обещаю… Oui. Она внимательно слушала его, опустив глаза на стол. Голос Омера Годена стал спокойнее, так что остальные не могли слышать, о чем он говорит. – Старший инспектор Гамаш позвонит тебе, как только сможет, – сказала Клутье, когда отец Вивьен закончил говорить. – Oui. Обещаю. Ее голос, тихий, успокаивающий, кажется, подействовал на него. Она попрощалась и положила трубку на стол. – Он настоящий говнюк, – сказал Трейси, обращаясь к телефону, словно это был его тесть. – Вы слышали, как он мне угрожал. Он опасен. – Хватит, – рявкнул Камерон, стукнув по столу с такой силой, что керамические петушки подпрыгнули и на столешницу просыпались соль и перец. – Агент Камерон, – резко произнес Гамаш. – Прошу прощения, – пробормотал Камерон, беря себя в руки. Гамаш снова перевел взгляд на того, кому и должно было сейчас принадлежать его внимание: – Сколько вы прожили с мадам Годен? – Не знаю. Четыре года, может – пять. – Как вы познакомились? – В баре. А где еще? В церкви, что ли? В физкультурном зале? Слушайте, у меня на ферме куча дел. Скот пора кормить, а его нужно отвести в лес. Он показал на старого пса, который поднял голову и устало махнул хвостом. – Так же как отвели Вивьен? – спросила Клутье.