Но была одна проблема. Избыточность. Воды было слишком много. Слишком много льда. Слишком много леса несли воды реки. Габри и Клара повернулись и посмотрели вниз по течению. – Черт, – пробормотала Клара, потом повысила голос: – Тут образуется затор. Я думаю, пора браться за мешки с песком. – Кто-то говорит про мешки с песком? – спросила подошедшая к ним Рут. Ее коротко стриженные седые волосы были убраны под траченный молью шерстяной шарф, концы которого она связала под подбородком, отчего стала похожа на страдающего от зубной боли пожилого викторианского джентльмена. И на утку. – Послушай, Рут, – заговорил Габри с преувеличенным терпением. – Мы это уже проходили. Когда мы призываем волонтеров заполнять мешки песком, это не значит, что мы собираемся устроить битву носками, заполненными песком. – Дерьмо, – сказала Рут. – Нет, – возразил Габри. – Вовсе не дерьмо, как мы выяснили прошлой весной. Клара перешла на другую сторону моста и посмотрела на свой сад, выходящий на Белла-Беллу. За последний час река быстро поднялась, и оставались считаные дюймы до того, как она выйдет берегов. – Я никогда не видел, чтобы она поднималась так рано, – заметил Габри, подойдя к Кларе. – Ты говоришь про реку или про Рут? – спросила Клара. Габри рассмеялся, потом внимательнее присмотрелся к их соседке. Рут выглядела вполне серьезной, даже мрачной. Зато утка казалась осоловелой. Правда, у уток такой вид не редкость. – Что ты об этом думаешь, Рут? – спросил Габри громким голосом, превозмогая рев воды и естественную склонность Рут ничего не слушать. Она была старейшим жителем Трех Сосен, и насчет ее возраста ходили разные разговоры. «Мы нашли ее под камнем», – любил рассказывать Оливье, партнер Габри. Рут и в самом деле немного напоминала окаменелость. Кроме всего прочего, она занимала должность шефа добровольной пожарной команды, не потому, что была прирожденным лидером, а потому, что жители деревни скорее предпочли бы войти в горящий дом или разлившуюся реку, чем попасть на острый язык Рут Зардо. Рут запрокинула голову и посмотрела на небо. Оно перестало ронять снег, но все еще грозило пролиться влагой того или иного вида. То есть именно тем, чего им никак не требовалось. – Я думаю, мы должны заказать больше песка, – заговорила Рут, опуская глаза на реку. – Я проверяла вчера кучу за старым вокзалом, и у нас там его достаточно для нормального половодья, а нынешнее нормальным мне не кажется. Если кто и знал толк в ненормальном, то это Рут. – Такую высокую воду я видела только однажды, – продолжила она. – Да, мне кажется, самое время. – Самое время для чего? – спросила Клара. – Для очередного наводнения века. – О черт, – выругался Габри. – Фак, фак-перефак. Merde. – Он помолчал. – Что еще за наводнение века? – По-моему, название говорит само за себя, – заметила Клара. Они последовали за Рут, которая двинулась в сторону бистро. – Наводнение века случается раз в сто лет, верно? – прошептал Габри Кларе. – Я бы сказала, да. – Тогда как Рут могла видеть предыдущее? – Он понизил голос еще больше. – Сколько ей лет? – Понятия не имею. Я до сих пор не могу толком подсчитать, сколько лет утке, – сказала Клара. И в этот момент Роза, шествующая на руках у Рут немного впереди, повернула голову на сто восемьдесят градусов и сердито посмотрела на них. – Утиная дьяволица, – прошептал Габри. – Если она развернет голову на триста шестьдесят градусов, я убегу в горы. Но Роза отвернулась от них и уютно устроилась на сгибе руки Рут. И заснула. Либо она не интересовалась подъемом воды, либо ее это мало волновало. Впрочем, подумала Клара, когда они вошли в бистро, утки умеют летать. А люди – нет. Колеса прокручивались в густой грязи, и машину водило из стороны в сторону. Весенняя оттепель снова принесла надежду и дорожную жижу. Наступил прекрасный грязный сезон. – Стоп-стоп, – сказал Гамаш. – Arrêt[15], – скомандовал он, когда Клутье в очередной раз нажала на газ. И машина соскользнула еще на несколько футов в сторону, к канаве. Перед ними скользила назад патрульная машина Камерона. Прямо на них. – Сдавайте назад, – сказал Гамаш. – Медленно. Его голос звучал спокойно и ровно, хотя он видел, что машина Камерона прибавляет скорость на крутом склоне. – Вы должны… – начал он. – Я знаю, знаю. Клутье переключила рукоятку на задний ход и прикоснулась к педали газа. Гамаш напрягся, наблюдая за приближающейся машиной Камерона, пока Клутье держала ногу на педали и их машина набирала скорость. Когда полицейские машины встретились, раздался негромкий удар. Клутье умело придерживала тормоза, и обе машины теряли скорость, пока не остановились на обочине. Она идеально осуществила маневр. Гамаш сомневался, что у него могло получиться так же. – Великолепно, – сказал он и увидел улыбку на ее лице. – Пожалуйста, не просите меня повторить. Он рассмеялся: – Поверьте мне, агент Клутье, если потребуется еще раз сделать что-либо подобное, я в первую очередь обращусь к вам. Камерон вышел наружу и заскользил к ним, держась за машины. Наконец он остановился у окна Гамаша: – Это было здорово. Merci. – Он наклонился и посмотрел на Гамаша. – Что теперь? – Теперь, – сказал Гамаш, хватая шапку и перчатки, – мы пойдем пешком. Клутье взглянула вверх по склону: – До их дома не меньше километра. – Тогда нам лучше поспешить, – сказал Гамаш. Он вышел из машины и огляделся. Пухлые апрельские снежинки перестали падать с неба, воздух был прохладный и свежий. Гамаш сделал глубокий вдох, ощутил сладковатый запах сосен, и прелых листьев, и дорожной жижи. И услышал… – Что это? – спросила Клутье, наклонив голову к плечу. – Река, – ответил Камерон. – Вероятно, лед тронулся. Начался весенний паводок. Гамаш повернулся на звук, исходящий из леса. Вода устремлялась вниз по склону холма. Звук в сельском Квебеке такой же привычный, как звук сирен в городе. Сегодня утром, когда он выезжал из Трех Сосен в Монреаль, все было тихо. Если не считать легкого шороха, с каким громадные снежные хлопья падали на деревья, дома и автомобили. Но за это время что-то сломалось, что-то проснулось. Что-то отнюдь не тихое. Гамаш сделал еще один глубокий вдох, но уже с меньшим удовольствием. Весной, с потеплением, много чего просыпалось. Медведи. Бурундуки. Скунсы и еноты. И реки. Они пробуждались к жизни.