– Ты разве не собираешься? – Давай задумаемся на минутку… – А вдруг у него нет этой самой минутки! Надо торопиться. – Если ты так считаешь, пожалуйста, не буду тебе мешать. Но я остаюсь здесь. Тебе известно, как я отношусь… – Что случилось? – снова спросила я. На этот раз громче и, вероятно, с еще более встревоженным лицом. Родители – ноль внимания. Папа потер виски, взъерошив седые прядки: – Что я скажу ему? Столько времени прошло… Мама поджала губы: – Понятия не имею. – О ком вы говорите? – настаивала я. – Он меня, чего доброго, и к себе в комнату не пустит, – продолжал папа. – Судя по всему, он в своем теперешнем состоянии даже не поймет, что это ты, – заявила мама. – Кто не поймет? – Я шагнула на дорожку. – Тапочки! – прикрикнула мама. Я вернулась на крыльцо и вытерла ноги о коврик: – Кто-нибудь скажет мне наконец, что случилось? Последовала пауза. Долгая пауза. – Это дедушка, – сказал папа. – У него был удар, – сказала мама. – Ох, – сказала я. Не слишком участливо с моей стороны. Могу в свое оправдание сказать, что долгие годы не видела дедушку. Помню, как завидовала папе: ему на Причастии в дедушкиной церкви дали просфору, а нас мама к алтарю не пустила. А еще помню, как играла с псалтырем – старалась захлопнуть в нем пальцы Софи, распевая мотивчик из «Челюстей», а дедушка хмурился. У него был большой сад с высоченными подсолнухами. Однажды я устроила домик у него в гараже, а он дал мне бутылку выдохшегося лимонада для кукол. Потом была какая-то ссора, и больше мы к дедушке не ездили. Не знаю, что там стряслось, только уехали мы от дедушки даже без обеда. У меня в животе урчало от голода, и нам в кои-то веки разрешили поесть в «Макдоналдсе». Мама была очень расстроена – я заказала биг-мак и самую большую порцию картошки, а она и слова не вымолвила. – Ты и впрямь остаешься? – спросил папа. Мама подтянула резиновые перчатки: – А кто, интересно, присмотрит за девочками? – Я! – выпалила я, потому что в голове у меня внезапно созрел план. – Я присмотрю! Мама нахмурилась: – Не думаю. – Она уже взрослая, – сказал папа. – А если что-нибудь случится? Папа протянул свой телефон: – А вот это на что? – Ну не знаю… – Мама, закусив губу, пристально смотрела на меня. – А как же твоя библиотека? Я пожала плечами: – Позвоню и объясню, что у меня семейные обстоятельства. – Вот и славно, – сказал папа. – Договорились. Птица села на капот машины. Певчий дрозд. С минуту мы смотрели на него – из клюва у него свисал червяк. Потом папа взглянул на маму, мама взглянула на папу, дрозд упорхнул. Я скрестила пальцы за спиной. – Послушай, думаю, мне все-таки лучше остаться с девочками, – неуверенно начала мама. – Софи надо разучивать гаммы, и я бы позанималась с Дот… – Не пользуйся ими как предлогом, Джейн! – Папа стукнул кулаком по бедру. – Ясно же, ты просто не хочешь ехать. Имей, по крайней мере, мужество признать это. – Прекрасно! Ну тогда и ты имей мужество признать, Саймон. Мы же оба знаем, что твой отец не желает меня видеть. – Он в своем теперешнем состоянии даже не поймет, что это ты! – парировал папа, в упор глядя на маму. Это был ловкий ход – повторить ее же собственные слова. Мама это поняла и, сдаваясь, со вздохом пошла к дому, снимая на ходу перчатки. – Будь по-твоему, но знай – я к его комнате и близко не подойду! И мама скрылась в доме. Папа, скрипнув зубами, глянул на часы. Я подошла к машине, по-прежнему держа скрещенные пальцы за спиной: – Вы надолго в больницу, да? Папа почесал в затылке, вздохнул: – Скорей всего. Я расплылась в самой ободряющей ухмылке: – Не беспокойся за нас. Все будет нормально. – Спасибо, детка. – А если задержитесь, так я на вечеринку просто не пойду. Подумаешь, ерунда. То есть Лорен, конечно, расстроится, ну ничего, переживет. – Я выдала это не моргнув глазом, так что папа легко мог решить, что мама уже согласилась. Он нажал на клаксон, чтобы поторопить ее. – Когда начинается твоя вечеринка? – В восемь, – ответила я слегка изменившимся голосом. – К этому времени мы уже вернемся… во всяком случае, я надеюсь. Если хочешь, я тебя подвезу. – Отлично! – Еле сдерживая улыбку, я бегом вернулась в дом. В середине дня мама позвонила нам и сообщила, что дедушкино состояние стабилизировалось. Приглушенным больничным голосом она говорила, что папа справляется и чтоб я вытащила из морозилки вырезку на обед. Я ухмыльнулась – обожаю стейки! Все складывалось идеально. Я пошла и налила себе лимонаду со льдом, ледяные кубики тихонько позвякивали в стакане. И еще апельсин взяла. Остаток дня я чудесно провела на солнышке в саду – написала очередную главу про Биззла Бэззлбога, наполнила птичью кормушку на ветке дерева у задней двери. Птицы тотчас, треща крыльями, устремились к кормушке – сорока (старая знакомая), зяблик (осторожный, сначала опустился на землю) и ласточка (ас! такие фигуры высшего пилотажа над клумбой выделывала). Я, до смешного счастливая, смотрела и смотрела на них. Птицы – это мое. Я знаю практически все виды птиц, которые водятся в Англии. Ей-богу. Без хвастовства. В саду желтели сотни одуванчиков. Я вам один нарисовала – вдруг в вашей местности другие сорняки или вообще сорняков нет. Мне думается, Техас, он сухой, может, даже – пустыня с миражами. Держу пари, вам из окошка видны бескрайние золотые пески. И, мистер Харрис, это же мука мученическая. Впрочем, может, вы неравнодушны к пляжам? Я сорвала жирный одуванчик, плюхнулась на траву и, задрав ноги на вазон, принялась крутить цветок в руке. Солнце на небе было в точности такого же цвета, как мой одуванчик, горячий желтый луч протянулся между ними. Блистающая связующая нить… а может, просто первый загар на руке, но на мгновение мне показалось, что я и вселенная – звенья одной гигантской цепи. Все имело значение, и все имело смысл. Словно кто-то расписал мою жизнь по дням и часам. Кто-то другой, а не моя младшая сестренка. – Нравится? Надо мной стояла Дот в розовом платье. Свою книжку с головоломками она зажала под мышкой, чтобы освободить руки для разговора, потому что она у нас глухая. Я скосила глаза на картинку. Дот не в том порядке соединила точки, и бабочка, которой следовало порхать в небесах, вот-вот должна была потерпеть крушение в кроне дерева. Я засунула одуванчик за ухо. – Очень! – Больше чем шоколад? – Больше, – жестами ответила я. – Больше чем… мороженое? Я сделала вид, что задумалась. – Смотря какое мороженое. Дот шлепнулась на свои пухлые коленки. – Если клубничное? – Больше, чем клубничное. – А если банановое?