Эрван дожидался возвращения Маэ, не находя себе места от скуки и раздражения. К чему столько визитов к стоматологу? У нее безупречные зубы, улыбка, как у кинозвезды, что ей еще надо? Он давно заметил, что дочь стала кокеткой. Она так часто меняла одежду, что он не успевал к ней привыкнуть. Где она ее покупала? Он мог бы поспорить, что не в Эрки. Но поскольку дочь никогда не сообщала, куда идет… Конечно, она хорошо управляла компаний – в этом он не мог ее упрекнуть, однако дом был запущен, в нем уже не было такого порядка, как при Анник. И что это за манера – ходить с приклеенным к уху телефоном? И уж конечно, не для того, чтобы звонить отцу! Эрван не любил оставаться один. В свои лучшие годы он возвращался в дом, где у плиты хлопотала жена, стол был накрыт, а их маленькая дочка уже мирно спала в обнимку с плюшевым медведем. Он стал вдовцом очень рано и до сих пор не оправился от потери. Даже воспитание дочери было ему не по силам. Как понять, что в голове у подростка тринадцати лет? Жены рыбаков по очереди присматривали за девочкой, когда Эрван выходил в море, но, возвращаясь, он никогда не знал, о чем с ней говорить. И тогда он стал рассказывать ей о кораблях, о том, как ловят рыбу, и дочка прекрасно усваивала эти уроки. В шестнадцать лет она уже ловко управлялась со штурвалом траулера! Позже, когда Маэ влюбилась в Ивона, Эрван снова воспрянул духом. Ивон был отличным моряком, обо всем судил здраво и не боялся высказывать свое мнение. Эрван подумывал, что он станет хорошим зятем, способным со временем возглавить семейное дело. Его радовали приготовления к свадьбе, но потом… После того ужасного случая ему каждую ночь снились кошмары. Его преследовали воспоминания о шторме, о человеке, смытом за борт, о его отчаянных усилиях удержать судно на плаву, о возвращении в порт… Как он мог после этого смотреть в лицо Маэ? В тот день все изменилось. Ему больше не доставляло никакой радости общение с рыбаками, и нечего стало рассказывать дочери. Когда с ним случился инсульт, он почувствовал почти облегчение от того, что больше не нужно бороться с собой. Он бы с удовольствием понежился в больнице еще несколько недель. Но скоро к нему пришло осознание того, что он уже не восстановится окончательно. Его речь была вязкой, каждое слово давалось с трудом, а при вставании кружилась голова. Врачи сказали прямо: последствия инсульта останутся на всю оставшуюся жизнь. Он думал о самоубийстве, но ему не хватило мужества. Как и для того, чтобы похоронить себя заживо в доме для престарелых. Но у него была Маэ – и, будучи хорошей дочерью, она безропотно взвалила на себя эту ношу. Эрван осознавал, что должен испытывать к ней благодарность, но ее не было. И не могло быть. Теперь, когда он лишился своего рыболовного бизнеса и не мог без посторонней помощи подняться на палубу, он злился на весь белый свет. Ненавидя самого себя – во всяком случае, таким, каким он стал – он больше не мог любить никого вокруг. – А, ну наконец-то! – воскликнул он, услышав скрип отворяемой двери. Маэ, не сочтя нужным ответить, натянуто улыбнулась и пошла с полными пакетами прямо на кухню. – Что мы будем есть? – ворчливо спросил отец. – Придется немного подождать, папа. – Ты не купила гребешков? Теперь, когда начался сезон, мне не терпится их поесть! – Завтра куплю. А сейчас приготовлю что-нибудь на скорую руку. – Как всегда… Не надо есть наспех, Маэ, это очень вредно для здоровья. Зазвенел звонок, и Маэ поспешно пошла открывать, чтобы избежать очередного бесполезного спора о правильном питании. Увидев на пороге Жана-Мари, она благодарно улыбнулась ему. – Я подумал, что вы с отцом еще не успели их попробовать… Молодой человек протянул ей пакет с морскими гребешками, и она расхохоталась. – Вот это совпадение! Мы как раз сейчас о них говорили. – Надеюсь, со дна еще не все растащили, – пробурчал подошедший Эрван. Это была избитая шутка, которой он постоянно потчевал рыбаков. Он взял пакет и придирчиво изучил его содержимое, одобрительно хмыкая. Но, передавая пакет Маэ, он чуть не перевернул его и застыл в замешательстве. Жан-Мари сделал вид, что ничего не заметил. – Ну я пойду, приятного аппетита! – Не хочешь остаться выпить что-нибудь? После минутного колебания он отклонил приглашение и исчез. Маэ закрыла за ним дверь и задумалась. Жан-Мари был ее лучшим капитаном, она без тени сомнений доверила ему «Жабадао», с удовольствием болтала с ним после работы – и, однако, ничего не знала о его личной жизни. Скромный, пунктуальный, серьезный, он больше десяти лет работал на семью Ландрие, но никогда не откровенничал ни с отцом, ни с дочерью. – Он все-таки очень славный, наш Жан-Мари, – сказала она отцу. – Да, хороший парень, – вяло отозвался Эрван. Маэ внимательно посмотрела на отца, пытаясь понять, что вызвало его недовольство. Отвернувшись, он потащился на кухню, неуверенно переставляя ноги. Он получил свои гребешки, мог бы, по крайней мере, улыбнуться! Она устала от его замечаний, хандры и язвительного тона. Чтобы не злиться на отца, Маэ прибегала к действенному средству: мысленно возвращалась к своей подростковой поре. Он действительно сделал все от него зависящее, чтобы ее жизнь была приятной, несмотря на смерть матери. При всей своей беспомощности он был любящим и ответственным родителем. Не имея представления о нуждах молодой девушки, он на каждую просьбу дочери отвечал утвердительным кивком головы, и в то время Маэ это очень трогало. Расписываясь в ее школьном дневнике, он всегда старался высказать что-нибудь дельное, конкретное, но ему не удавалось скрыть свое почти полное равнодушие к ее учебе. Сам он плохо учился, но это не помешало ему преуспеть в жизни, о чем он всегда во всеуслышание заявлял. Только когда дочь начала интересоваться рыбалкой и кораблями, он почувствовал себя счастливым. – Я приготовлю их, как ты любишь, – сказала Маэ, – чуть-чуть отварю и сделаю соус из сидра. Он с удовлетворенным видом сел за стол, словно собирался начать есть через пару минут. – Как твои зубы, все в порядке? Для молодой женщины красивая улыбка очень важна. В мое время на это не так обращали внимание, а сейчас все должно быть идеально! Достаточно посмотреть женские журналы: измените то, переделайте это… – Ты читаешь женские журналы? – прыснула Маэ. – Я листаю твои, когда мне скучно. – Ты скучаешь, папа? – Мне нечего делать с утра до вечера. – Проведай друзей, гуляй больше. – Я плохо хожу, доченька, и быстро устаю. Что касается друзей… Некоторые из них еще довольно активны, а я уже давно вне игры. Мне нечего им рассказать, в моей жизни ничего не происходит. Теперь дело в твоих руках, и я не хочу вмешиваться, да ты и не просишь моих советов. Даже наши матросы смотрят на меня с жалостью, и это жутко раздражает. – Вовсе нет! Приходи пообщаться с ребятами, когда они вернутся из рейса, развеешься немного. Маэ предложила это без особой убежденности: ей совсем не хотелось, чтобы он заявлялся на их встречи и встревал в разговоры. Не может быть двух боссов, они оба это понимали. Тем более что она использовала другие методы лова, более современные, которые он постоянно критиковал, так же, как осуждал ее траты на новые траулеры. – Не хочу подрывать твой авторитет, – великодушно объяснил он. – И сеять сомнения в головах, ты прав, – отозвалась она. Эрван бросил на дочь настороженный взгляд. Он не понимал ее юмора и не хотел стать мишенью для ее шуток. Когда она пошла на кухню готовить гребешки, он бросил ей вслед: – У тебя так и нет друга? Этот коварный вопрос отец задавал ей регулярно. Должно быть, он и хотел зятя, и в то же время боялся его появления. Медля с ответом, Маэ растопила на сковороде кусок подсоленного масла и добавила яблочный уксус. – Друзья есть, а друга нет. – Мне так хочется увидеть тебя замужней женщиной, прежде чем я уйду! – Уйдешь куда? – Ты прекрасно понимаешь, о чем я. – Ты говоришь о смерти? Послушай, папа, но ты же в хорошей форме! – В хорошей форме? Поверь, я бы с удовольствием поменялся с тобой местами. И будь это в его власти, он поменялся бы без всяких угрызений совести. Маэ положила в сковородку ломтики яблок и ложку сметаны. Она до сих пор не рассказывала ему о своих романах и не познакомила ни с одним из тех парней, с которыми раньше встречалась. Ей не нужны были его непрошеные комментарии – одобрение или, наоборот, осуждение; ей уже не пятнадцать лет. Впрочем, даже тогда она не позволяла ему вмешиваться в свой выбор друзей. Ивона он принял с большим энтузиазмом – без сомнения, потому что мечтал о зяте-рыбаке, которого он сможет учить в свое удовольствие до самой пенсии. Такой зять, конечно же, смотрел бы на жизнь глазами патрона, – а это, по мнению Эрвана, залог успешного семейного будущего! Маэ машинально подлила сидра и оставила соус загустевать на маленьком огне. Мысли об Ивоне напомнили ей о Розенн. Случайно ли та оказалась в Эрки? Очевидно, что нет. У этой женщины должна была быть веская причина, чтобы приехать сюда с маленьким ребенком, и Маэ очень надеялась, что это никак не связано с ней. Обернувшись, она посмотрела на отца, который даже не дал себе труда поставить тарелки и теперь ждал, упершись локтями в стол. – Сейчас пожарю гребешки, и через три минуты будем есть, – сообщила она, не сходя с места. Они обменялись взглядами, и Эрван встал, чтобы принести тарелки. Их повседневная жизнь состояла из таких маленьких столкновений; они вели себя, как надоевшие друг другу престарелые супруги, и Маэ все труднее было это выносить. * * * Розенн сняла комнату в скромной гостинице «У Жанны». Шаг, который она собиралась предпринять, смущал ее и унижал, но она не видела другого решения. Ее денежные проблемы стали слишком серьезными, она должна была сделать хоть что-то, хотя бы ради собственного сына. Выйдя из душа, Розенн увидела, что Артур лежит на кровати, заложив руки за голову, и смотрит телевизор. Он уже сильно походил на отца. При взгляде на него сразу вспоминался Ивон. Для десяти лет он был маленьким и худеньким, но отличался невероятной жизнерадостностью. Розенн хотелось бы создать ему лучшие условия для жизни: уютную домашнюю обстановку, игрушки и путешествия, а вместо этого она таскала его с собой повсюду, следствием чего были постоянные смены школ, обшарпанные съемные комнаты и его вечное одиночество. Ей не удалось ни изменить свою жизнь, ни хотя бы сделать ее стабильной. Работая месяц в одном месте, два – в другом, она временно устраивалась то кассиршей, то продавщицей, а потом снова увольнялась, чтобы попытать счастья в другом месте. Розенн так и не оправилась от своей влюбленности в Ивона и не могла его забыть, несмотря на все измены. Она познакомилась с ним, когда была еще совсем юной, и несколько месяцев они любили друг друга без памяти. Их страстный, но слишком бурный роман в течение двух лет сопровождали споры, бессонные ночи, разрывы и примирения. Розенн оказалась крайне, болезненно ревнивой, она шпионила за ним и устраивала скандалы. Ивону это надоело, он хотел расстаться. Хуже того, он влюбился в другую – дочь своего патрона, в эту Маэ, маленькую воображалу с мальчишескими манерами. Розенн пустила в ход все, чтобы вернуть Ивона: донимала своей любовью, угрожала самоубийством и выслеживала повсюду. Иногда он уступал, особенно когда возвращался из рейса и хотел секса. Розенн не заблуждалась на этот счет, но пользовалась каждой возможностью, чтобы вновь завоевать его. Маэ стала для нее проклятием; она ненавидела ее, даже не будучи с ней знакомой, лишь увидев издалека пару раз в порту и на палубе корабля. К тому времени Розенн уже давно уехала от родителей, живущих в Перрос-Гиррек. Они держали небольшой бар, который постепенно становился убыточным. Устав от выходок своей дочери, которая была взбалмошна и не хотела учиться, они не попытались удержать ее, когда она бросила родительский дом, хлопнув дверью. Розенн хотела посмотреть мир, но пришлось удовольствоваться передвижением по побережью. Не имея ни школьного аттестата, ни какого-нибудь профессионального образования, она, тем не менее, считала себя достаточно красивой, чтобы быстро найти мужчину, который возьмет на себя заботу о ней. И действительно, некоторое время она прожила с дальнобойщиком, который был славным парнем, не требовал от нее многого и даже подыскал ей место администратора на станции техобслуживания. Но ей хотелось бурной жизни; он скучала среди подержанных машин и предпочла стать официанткой в ресторане на побережье в Валь-Андре. Там-то она и встретила Ивона и влюбилась в него до безумия, убежденная, что наконец-то встретила мужчину своей жизни. Когда спустя два года он охладел к ней, она от отчаяния перестала принимать противозачаточные таблетки. Беременность казалась ей последним шансом удержать его, она надеялась, что это все исправит. Увы, было слишком поздно, даже рождение сына его не смягчило. Но смириться она не могла и умоляла его хотя бы признать свое отцовство. Он неохотно согласился. И все-таки ребенок их сблизил. Стоя у колыбели в роддоме, Ивон не мог скрыть волнения и гордости, и у Розенн снова вспыхнула надежда. Разочарование было жестоким, когда она поняла, что любимый все равно к ней не вернется. Он принял отцовство из чувства долга или потому, что не умел отказать, однако по-прежнему был без ума от Маэ и представлял свое будущее только с ней. Потеряв голову от горя, Розенн смогла в конце концов вытянуть из него обещание материальной помощи – не ей, а ребенку. Ивон был не богат, живя только на зарплату рыбака и не имея никаких дополнительных доходов, но регулярно давал Розенн небольшую сумму. Однажды он объявил ей, что собирается жениться на Маэ и уже назначен день свадьбы. Он хотел, чтобы Розенн уехала в другой город, больше всего опасаясь реакции Маэ, если она когда-нибудь узнает, что у него уже есть ребенок. Разумеется, он это скрывал от нее, что оскорбляло Розенн до глубины души. Значит, он больше с ней вообще не считается? А их ребенок, очаровательный малыш Артур, теперь должен расти изгоем? А ведь он не был каким-нибудь бастардом и носил фамилию своего отца, или Ивон забыл об этом? Розенн то угрозами, то лаской добилась, наконец, обещания, что Ивон будет помогать малышу и время от времени приезжать к ним. Деньги были не самое главное, она хотела, чтобы он не смог забыть ее. Увы, Розенн не осознавала, как глупа и непоследовательна ее тактика. Вместо того чтобы отказаться от мужчины, который ее больше не любил, она продолжала липнуть к нему, и даже если у Ивона иногда против воли просыпалось желание, когда она вешалась ему на шею, он ловил себя на том, что ненавидит ее за цепь, на которую она его посадила. Через приятеля-рыбака он нашел для нее место официантки в Гангаме, в отеле-ресторане, который работал круглый год. Зарплата здесь была больше, чем в округе, да еще предоставлялась небольшая комната. Таким образом, она смогла уехать из Валь-Андре без особых затруднений и была довольна, что ей не пришлось далеко переезжать. И в этом приятном заведении она случайно узнала о смерти Ивона из газеты, оставленной клиентом на столе. Ничего не соображая, она десять раз перечитала заметку. А потом поднялась в свою комнату и заперлась там. Она долго лежала обессиленная на кровати, свернувшись в комочек, как маленький зверек, пока хозяин отеля не пришел за ней. Некоторое время она еще работала в каком-то оцепенении, но вскоре уволилась. Сын, которого она поручила заботам одной пожилой дамы, томился без нее и скучал, но она не чувствовала в себе сил им заниматься. Проходили дни, и ее горе постепенно превращалось в гнев против Маэ. Когда она узнала, что панихида будет проходить в Эрки, она решила приехать на нее вместе с сыном и выложить всю правду в лицо женщине, которую она ненавидела. – Что ты смотришь, Артур? Ружейная пальба на экране вывела ее, наконец, из задумчивости. – Ну это, как его… – пробормотал мальчик. Слишком часто предоставленный сам себе, он плохо говорил и был немногословен. – Какие-то ужасы, – сказала она без особой убежденности. – Нет, это здорово! Вздохнув, Розенн отвернулась. Она любила своего мальчика, хотя и не знала, как себя вести с ним. И, поскольку она его любила, ей нужны были деньги, чтобы дать ему приличное воспитание. Она могла бы попросить помощи у родителей Ивона, но его отец умер два года назад, а мать с трудом существовала на скудную пенсию. К тому же эти люди когда-то были в восторге от помолвки Ивона с Маэ Ландрие, и Розенн больше не хотела иметь с ними дело. Как-то, спустя несколько месяцев после трагедии, она привезла им показать внука, но они выслушали ее историю с таким недоверием, как будто она все это придумала. Даже при виде свидетельства о рождении, которое она сунула им прямо под нос, они скептически качали головами и хмурились. Испив полную чашу унижения и разочарования, она уехала и поклялась больше никогда не возвращаться. Что касается ее собственных родителей, об этом лучше было вообще не думать, поскольку уже лет десять она не давала о себе знать. Оставался только один человек, к которому она могла обратиться, – та самая Маэ. Если эта женщина действительно любила Ивона, может, она не останется равнодушной к судьбе его сына? Раз она не успела выйти замуж и родить с ним детей, то наверняка будет взволнована сходством Артура с отцом. Розенн знала, где живет Маэ, но не находила в себе смелости пойти к ней. От мысли, что придется просить милостыню у злейшего врага, она заболевала и ее накрывала волна гнева, но выбора не было. Ее банковскую карту заблокировали, чековую книжку тоже, последние сбережения растаяли. После того, как она заплатит за комнату и сводит Артура в блинную, ее кошелек окончательно опустеет. Она взяла брошенный на подушку пульт и выключила телевизор. – Ну, мама! – сердито запротестовал Артур. – Вставай, пойдем погуляем в порту. – И будем есть мороженое?