Добрыня похвалил, правда заметил, что вкус немного отличается от того, к чему он привык. Но главное не это, а то, что у нас появился свой собственный продукт для торговли в будущем. Глава 24 — Папа, папа, а правда солнышко греет горячо, как в солярии, который в прошлом году сломался? — в который раз донимала меня Ярослава. — От времени года зависит, ты же читала об этом в учебниках, — попенял я дочери. — А Святозар сказал, что нам разрешат выйти на поверхность на десять минут. Правда? — У Добрыни Никитича спрашивай, — перевёл я стрелки. Первый выход мы совершили через десять лет после войны. Радиация была немного повышенной, но нашей целью было другое. Я планировал засеять травами склон горы и посадить некоторые растения. Спустя годы местность поблизости продолжала производить удручающее впечатление. Термоядерный взрыв буквально простерилизовал поверхность земли в округе. Потом было три года ядерной зимы, когда температура не поднималась выше минус пяти градусов летом. Практически ничего растительного не пережило этот катаклизм. Хотя одно растение в нашем регионе сумело адаптироваться. Первые наши разведчики, которые ходили по округе, заметили в районе поселка зелёные островки. Специально отправились проверить, что именно смогло выдержать ядерную войну и последующее похолодание. Вернулись они с неутешительными результатами. — Борщевик! — возмущался Добрыня, выслушав отчет. — Нет бы что полезное сохранилось! — Наверняка есть и полезное, но не в нашем регионе, — заверил я и после отправился засеивать травой участок. Пепелище выглядело даже спустя много лет безрадостно. Здесь выгорело всё. Кустарники и тонкие ветки сразу превратились в пепел. От толстых стволов что-то ещё осталось. Когда наступал ногой, то слышал треск. Всё это давно сгоревшее обогатило почву калием и радиацией. Внешний гумус сгорел и, понятное дело, не восстановился. У меня были серьёзные сомнения, что здесь что-то вырастет. Потому стал вносить вместе с семенами того же клевера дополнительные удобрения. По-хорошему, нужно было всё очистить бульдозером, но Добрыня запретил расчищать тоннель. Всё, что было когда-то захвачено потопом, выглядело немного лучше, чем вершины гор. Когда вода уходила, то унесла мусор и немного сровняла поверхность земли. Мы предполагали, что и радиацию вода хорошо смыла. Со стороны Краснодара ожидали гораздо больше «грязных» ветров. Но там обрушилось водохранилище и унесло вместе с остатками города большую часть радиации. Добрыня поставил дежурных фиксировать по камерам каждый день, помимо уровня радиации, погоду и температуру. Спустя много лет уже можно было сделать какие-то выводы. Прежде всего, в нашем регионе стало значительно теплее. Когда растаял весь лёд и очистилась атмосфера, стало понятно, в какую сторону изменился климат. Температура зимой не опускалась ниже плюс десяти. Лето жаркое, влажное. Скорее всего такое влияние оказывает находящаяся неподалёку огромная масса воды в виде нового моря. Второй фактор значительного потепления заключается в том, что Кавказский хребет, попавший под термоядерный удар и последующие землетрясения, претерпел серьёзные изменения. Пусть и не были перевалы в районе Новороссийска высокими, но и их не стало. То препятствие, что загораживало зимой доступ тёплого воздуха с юга, исчезло. Эти все факторы мне приходилось учитывать при выборе растений, которые я выносил на поверхность. На северном склоне посадил саженцы карликовых сосен, берёз и клёна. На южном — виноград, лавр, кусты чая, плодовые кустарники. Ну и травы посеял, насколько хватило семян. Надеюсь, что и грибы сами будут размножаться. Не трюфели, конечно. Эти у меня пока на особом контроле. Но я их вырастил, несмотря на скептическое мнение критиков. Потом я раз в год выходил на поверхность, добавляя трав, проверяя состояние растений, подрезал, подвязывал виноград. Питаться теми ягодами и виноградом мы опасались, но главное для меня — возродить растения. Радиацию ветром периодически приносило с севера. Жить на поверхности было рано, и мы продолжали сидеть в убежище. Тишинин с Ильёй составили примерный прогноз, откуда могло приносить радиацию, помимо Краснодара. Дальше на север располагались Ростовская, Нововоронежская, Курская, Смоленская атомные электростанции. Кто его знает, что с ними стало? Могли и рвануть из-за недостатка персонала. Мы своих обучаем, увеличив число диспетчеров в три раза. К лету 2040 года радиационный фон в районе убежища стабилизировался до довоенного уровня. Травы мои разрослись, и Валерия приняла решение выпустить в низине у реки первых овец и коз. Приглядывать за ними не планировалось. Естественных хищников нет, погода, можно сказать, отличная, еды в виде травы в достатке. Я добавил к животным три пчелиные семьи и засадил садом большой участок. Потом ещё над водоёмом поработал. Выпускать мальков рыбы некуда. Река практически стерильная. Нет растений, нет ничего такого, чем рыба могла бы питаться. А кормить самим, как мы это делали в убежище, не вариант. Когда число водных растений увеличится, можно будет выпустить на поверхность гусей. Так-то они траву и ягоды могут употреблять, но в период размножения им нужны водные и околоводные растения. Я имею в виду тех гусей, которых мы оставим без присмотра. Наконец начали откапывать главный тоннель для вывода на поверхность техники. Её ещё предстояло привести в нормальное состояние. Все, кто работал снаружи, противогазы не снимали. Копнёшь так ненароком участок земли, а под ним какая-нибудь дрянь радиоактивная. Свою гору мы исследовали от и до в плане радиоактивного фона. Несколько групп прошлись до трассы «Дон» и в сторону города. Следов деятельности человека не заметили. Вернее, деятельности в последние год-два. После войны люди какое-то время выживали, питаясь тем, что находили на складах. Где мы будем устраивать поселение, пока не решили. Привязываться к старым коммуникациям не было смысла. Всё давно разрушено и не функционирует. Нашей первой задачей будет строительство посёлка аграрников. А ниже по течению Псекупса Добрыня думал строить завод по переработке металла. Вообще производств нам понадобится много, но что-то более технологичное мы не потянем. Ноутбуков, видеокамер и тому подобного уже почти не осталось. Мы давно не транслируем своё телевидение, нет сетевого рынка. Теперь люди для обмена товара и услуг пишут объявления на картонках, которые делаем из стеблей подсолнечника. Ещё у нас возникла серьёзная проблема с молодым поколением. Всем, безусловно, интересно, что там за небо такое, облака и солнце. А в реальности родившиеся под землёй или попавшие детьми в убежище боятся открытых пространств. Массовая агорафобия. Ярослава мне все мозги выела тем солнышком, а получилось совсем не так, как было в её мечтах. У дочери случилась настоящая истерика, когда мы с Юлькой вывели её на склон горы и отошли буквально на пару десятков метров, оставив её одну. Ярослава упала на землю, вцепившись руками в траву, и не поднимала голову до тех пор, пока не зашли обратно в тоннель. — А я в её возрасте как раз попала в убежище, — сказала, с горечью глядя на дочь, Юлька. — Тогда думала, что никогда не привыкну к камням над головой. Оказывается, обратная ситуация ничуть не лучше. — И как с ними строить посёлки и возрождать производства? — вопрошал я, подразумевая молодое поколение. — Не спеша приучим, кто не привыкнет, тот останется работать в убежище, — успокоил позже народ Добрыня. — Наши внуки адаптируются уже к новой среде. Привыкать к открытому пространству молодежь вскоре начала. Бульдозерами расчистили дорогу, малая техника на аккумуляторах позволяла передвигаться на значительные расстояния. Кому-то стало интересно исследовать новые районы, привозить всякий нужный и не очень хлам. Макаров до выхода из убежища не дожил, но половина его сослуживцев ещё «в строю». Они-то и добрались до Молькино. Уж очень их интересовали давние события и исчезновение людей. Заодно хотели пополнить запас нашего вооружения. Его мы совсем не истратили, но в новых реалиях лишним не будет. Сашка периодически слушал в эфире переговоры каких-то анклавов. Где-то не так далеко есть люди, и не факт, что они миролюбивые. В Молькино же бывшие спецназовцы обнаружили следы давнего взрыва. Что и почему взорвалось — непонятно. Были там и останки погибших людей и техники. Несколько складов осталось нетронутыми. Их мы начали потихоньку вывозить. Только складывать толком некуда. Своих складских помещений мы ещё не отстроили. Ремонтники обещали запустить цементный завод. Он неплохо пережил консервацию и скоро начнёт работать. Мои подопечные, жители пятого коридора, рассаживали всё что можно на поверхности. Здесь вскоре будет настоящий рай. И это я не шучу. Климат региона идеальный. Комаров и прочей летающей дряни нет (чем будем кормить скворцов?). По склонам растёт виноград, пасутся овечки (уже приличное количество). Набирает силу сад, чайная и кофейная плантации. Я рискнул высадить кофе, и он неплохо прижился. Парни Ильи копают пруд для разведения рыбы (та, что в реке, может уплыть). Там же неподалёку у меня будет апельсиновая роща и прочие цитрусовые. Они, конечно, мелкие. В смысле невысокие. Но главное, что будут плодоносить. Нас уже триста сорок человек. В последние годы нам стало не хватать питания. По всем показателям спустя двадцать лет после войны мы уже можем находиться вне убежища, выращивать овощи с фруктами и радоваться тому, что выжили. Как оно будет здесь, на поверхности, ещё предстоит узнать. Да и работы немало, но в будущее я смотрю с оптимизмом. КОНЕЦ