Вокруг ласково журчала вода. Дан Рокон, повелитель и защитник алайнов, дворча, дорча, дремнов, гверхов, гворча, квельгов, терскелов, плыл по течению горной реки, глядя в безбрежное небо, и не мог пошевелиться. Руки сложены на груди, ноги сведены вместе. Дану только и оставалось, что провожать глазами уходящие вдаль лесные склоны. Вдруг вода вокруг взвихрилась, закипела. Показались гладкие мокрые камни, спина царапнула по дну. Поток затащил тело правителя на мелководье. Рокон услышал переливчатый смех. Скосил глаза и разглядел статную красавицу с непокрытой головой. Приподняв подол, босоногая прелестница зашла в воду. Подойдя к Рокону, ухватила за шиворот и потащила за собой. Играючи выволокла на бережок. Женщина глянула в лицо правителя Дорчариан и вновь рассмеялась. От ее смеха у Рокона сладко заныло в груди. Очи красавицы казались глазами мудрой старухи. Девица прижалась тяжелой грудью и поцеловала дана безжизненными, холодными как лед устами. Дан закашлялся и сел. Власть над собственным телом вернулась, а уд воспрял, налившись силой, и затвердел как каменный. Дан протянул руки к круглым бедрам, потянулся губами к тяжелой груди, но красавица увернулась хохоча. Зашла Рокону за спину, прикоснулась к затылку, повернула голову, указывая на противоположный берег. Что это?.. Дан моргнул и вгляделся. На бережок вышел сын. Рокон не смог понять, кто именно: Ултер или Олтер. Парень с потерянным видом слонялся меж деревьев… Что же он там делает в одиночку, где воины, где охрана? Отец решил окликнуть сына, но горло стянуло железным обручем. Дан онемел. Мальчик набрел на красивое резное кресло. Не просто кресло – настоящий трон! Вот только чудной: трон один, а сидений два. Мальчишка огладил гривастые львиные головы на подлокотниках и примостился на сиденье. Прелестница ласково щелкнула дана по носу – и вместо сына явился дядька Остах. Он брел по горной тропе, ведя в поводу тяжело груженного осла, а за ними следом ступал длинный караван. Красавица на миг прижала ладони к глазам Рокона и тотчас отвела. Посередине реки вырос каменистый островок. Дан глянул – посреди острова шли рука об руку два мальчишки. Смеются, вертят головами. Беспечные… И вновь Рокон не смог понять, кого из своих сыновей он видит, Правого или Левого. Второго мальчишку он признал сразу. Малолетний бол Полуденных островов. Вдруг среди камней дан приметил убийц с замотанными темной тканью лицами. В руках они сжимали ножи и подбирались к парням. Рокон дернулся, замычал, но тщетно: тело вновь отказалось служить. Красавица перевела взгляд на соседний склон. Рокон шарил по пустынному скату… Что? Что же он должен увидеть? Внезапно из-под земли выросла небольшая крепостица. Словно игрушечная, выстроенная из оструганных деревяшек. Да это же… Рокон моргнул: сомнений нет, перед ним Декурион. Маленький, деревянный, но Декурион! Правитель нахмурился. Потянуло дымком, занялось пламя, и крепость вспыхнула. Декурион в огне! Этого дан Дорчариан вынести уже не мог. Он дернулся вперед изо всех сил и рухнул в речку… И все вернулось: ласково зажурчала вода и поток вновь понес беспомощного дана в неведомые дали. Рокон не мог оторвать глаз от пламени над деревянной крепостью. В голове билось одно: Декурион в огне! – Декурион в огне! Этот клич известен любому горцу. – Дерах зажал в кулаке черный камень и на миг задумался. Немой, играющий за белых, улыбался как кот. Хитрюга! Кто бы мог подумать, что возница так быстро выучится новой игре?! Ну ничего, сейчас опытный воин окружит загнанных в угол белых и утрет нос выскочке… Старший над гарнизоном Декуриона со стуком поставил камень на нужную клетку. – Эти слова у горцев с молоком матери передаются, Аскод. Значит, твоя любимая Империя на нас напала. Бросай соху, хватай меч! Немой потянулся к чаше с белыми камнями, а инженер Аскод Гворф, склонившийся над деревянным маленьким Декурионом, вскинулся. Аккуратный мостик, который инженер перекинул над ближайшим узким ущельем, упал на пол. – Империя вовсе не моя, Дерах, сын Дораха, старший над стражей неприступного Декуриона! Да будет тебе известно, меня изгнали! Напыщенные, самодовольные… Дерах покраснел, надул щеки, нагнулся над столом, но не выдержал – прыснул и захохотал. Рядом радостно замычал Немой, стуча белым камнем о край столешницы. Горячий имперец вновь повелся на простенькую подковырку старого воина! Как ребенок, право слово! Вскочивший и откинувший полу воображаемого плаща для гневной речи Аскод Гворф посмотрел на ржущих игроков в «черное-белое», нахмурился, не понимая причины веселья. А потом махнул рукой… И рассмеялся следом. – Взрослые мужи, а шуткуете, как неразумные оболтусы в академии, – подытожил инженер, пристраивая мост в нужное место. Дерах и Немой переглянулись, подмигнули друг другу и отхлебнули пива. Немой сделал ход, и воин потянулся за камнем. – И чтой-то у тебя за мостик? Нет у нас такого и отродясь не было, – заметил Дерах, дабы расшевелить имперца. Немой – игрок хороший, цепкий. Только собеседник из него никакой. – Мостик! Ага, – кивнул Аскод, осторожно убирая руку. – А еще вот здесь для охраны и небольшую башенку сладим. Вот среди этих камней… Там и работать почти не придется… – Стены крепости неприступны сами по себе, – заметил Дерах, ревниво поглядывая на нововведения. Игрушечный Декурион начальнику стражи по-настоящему глянулся. Ученый инженер строил его не абы как – вначале опползал всю крепость, обмерил веревками. А потом чудным образом перенес длину и высоту стен в игрушку, просто уменьшив размеры. – Во всех трудах выдающихся стратегов и тактиков говорится, что врага нужно встречать и беспокоить как можно дальше, на дальних подступах, – наставительно заметил Аскод и отряхнул руки, закончив возводить намеченное на сегодня. С неудовольствием глянув на пивной кувшин, налил горячего взвару и с наслаждением отпил. – Кто из врагов подберется к моим стенам – умрет! – отрезал Дерах. – И сейчас? – фыркнул Аскод и запальчиво добавил: – Ты забываешь, что этой зимой к тебе не прибыл Ближний круг дана. Под рукой у тебя нет двух-трех сотен крепких воинов, как прежде. Под рукой у тебя только эти… как ты их называешь, – передразнил инженер, – сосунки-сеголетки? А по осыпавшейся кое-где крепостной стене как по лестнице наверх взойти можно! – и инженер ткнул пальцем в западный угол кладки. Дерах помрачнел. Острые слова Гворфа резали по живому. Уже не раз и не два за эту зиму Дерах мечтал, как сорвавшийся с кручи чужак-наглец катится по склону к тоненькой нити Декары внизу, ломая себе руки и ноги. Первое время Дерах то и дело хватался за кинжал, едва до беды не дошло! Но старый воин неплохо разбирался в людях, кое-чему поднабрался от танаса Гимтара, с которым коротал вот в этом зале зимние денечки с кувшином-другим. Дерах понял: назойливость Аскода – не от непочтительности, а от живости духа и беспокойства ума. С этим можно мириться!.. В конце концов, какие славные печи в подвале установил имперский изгнанник! Намесил глины, натаскал камней, вывел дымоходы вдоль толстых внутренних перегородок, которые отныне нагревались от горячего дыма! Теперь от стен не тянуло стылым холодом, а, напротив, хотелось прижаться, подсесть поближе… Недаром, ох и недаром мудрый танас повелел не мешать Аскоду строить. Правда, безумец порывался перестроить крепостные стены, и Дерах с трудом убедил инженера, что не след начинать работы в зиму со столь скромным числом работников. Немой замычал, поторапливая игрока, и Дерах проворчал: – Мосты, башенки… Хорошо, что ты с печей начал. Такой благословенной теплыни зимой я за всю жизнь не припомню. Хоть и не зима на дворе нынче, а баловство одно… – Да как вы от холодов здесь не околели? Ума не приложу. Открытыми очагами да жаровнями топить! Немой замычал еще громче, и Дерах склонился над доской. – Декурион в огне! – прошептал Счастливое Копье, разглядев большой отряд на горной дороге далеко внизу. Воины на соседнем склоне виднелись едва-едва, фигурки казались ползущими муравьями, но сомнений не оставалось – чужаки в горах! Декурион в огне! Счастливое Копье понял, что настала пора платить за те чудеса, которые благословением Матери пролились на его дом и семью. Вспомнив о доме, Счастливое Копье улыбнулся, погладил крепкое древко оружия и щелкнул по острому наконечнику. «А может, матушка права и осенью мы принимали не простых путников, а добрых духов, посланцев самой Матери?» Охотник сжал древко и в который раз вспомнил паренька, одарившего его двумя копейными наконечниками. Еще и матушке пару серебрушек подарил! И огромного поверженного шеша! Змеиное мясо здорово выручило одинокую семью квельгов. Счастливое Копье подумал о густой сытной похлебке из вяленого мяса и сглотнул. Высушенную чешую повесили над входом в дом, а матушка с отцом мазались от хворей маслом из кожи шеша. Мать помолодела, морщины разгладились, она то и дело поглаживала круглый живот, а отец ходил по дому кочетом, поглядывая на младших сыновей. Семья ждала прибавления… Иногда Счастливому Копью казалось, что мать каждый вечер в молитвах перед сном поминает доброго мальчишку, которому тогда целовала руки. Есть, есть за что нелюдимым квельгам благодарить нежданных осенних гостей! Снега нынче выпало мало, и уснули не все медуны. Шатун повадился крутиться у дома, озоровать, рыть землю у овчарни. Тогда-то квельг и получил новое имя: Счастливое Копье. Старое отныне он и не поминал вовсе. С отцом они приладили подаренные наконечники на крепкие древки и спустили верных собачек на медуна. Зверь вертелся, собаки рвали толстый зад топтыги… Шатун взревел, встал на задние лапы… Счастливое Копье подгадал момент и пригвоздил зверя к тыну. Мясо и жира у медуна оказалось ой как много! А на выделанной пушистой шкуре мать собралась рожать – чтоб сын уродился сильным и удачливым. Счастливое Копье покумекал – и отправился в дальний лес, ставить силки и промышлять каменных куниц. За шкурки по весне в долине можно выручить немало монет. И вот пришел черед платить за удачу. Счастливое Копье сощурился, и фигурка в середине отряда словно почуяла его взгляд, накинув капюшон. Куда же направляются чужаки? Может, заплутали? За Белым мостом дорога раздваивается: дальше путь лежит к Декуриону – но там сейчас дан с Ближним кругом, или… Охотник пристукнул копьем. Вторая дорога ведет к Городу мертвых! Неужели нечестивцы не боятся гнева гор и спешат за золотом ушедших данов? Счастливое Копье приладил лыжи и заскользил вниз по склону. Он поспешит! Поспешит в Декурион, доберется до дана и упредит о нечестивцах! Олтер измазанными сажей ладонями провел по лбу, щекам, подбородку. Наследник собирался выступить в ночь и прятал лицо от чужих глаз. Рядом готовился отряд самых отчаянных воинов из горцев, пряча за пазухой небольшие кувшины с земляным маслом, которое слили со светильников. Безмятежный Тумма скрестил ноги на краю обрыва. Вечерело. – Но там же охрана… – бурчал дядька, разглядывая с верхотуры скалы просторный яркий шатер в центре окруженного частоколом вражеского лагеря. Вдоль ограждения расхаживали дозорные, проходы загородили рогатками. Там, где частокол сходился углом, виднелись под временным навесом метательные машины. Остах кипел от ярости. Будь его воля – он накостылял бы Оли по шее, связал негодника и засунул куда подальше от людских глаз. Остах с шумом втянул воздух. Но куда деться от этих глаз? Вот они, сверкают: нетерпеливые, горящие священным огнем… Наставник глухо рыкнул. Как же! Наследник громогласно провозгласил, что только большая жизнь исцелит дана Рокона! Жизнь тысячника Фракса Хмутра, мол, вполне сгодится! А Тумма, бугай бесхитростный, поддакнул: «Тяжелый огонь»! – Неужели других больших жизней нет? – брякнул раздосадованный Остах. Тумма медленно повернулся обезображенным лицом. Перед вылазкой он вновь снял повязку. – У меня большая жизнь, – прогудел великан. – У тебя, у Оли. – Гигант ткнул пальцем. – У него, и здесь, и тут… Тумма указал на Бареана, худенького странного Наула и Мереха. Паренек из Архоги побледнел, отшатнулся. Схватился за ворот бурки и вышел вперед. – Я… могу. – Мальчишка кивнул. – Если черный человек может взять мою жизнь… и вернуть жизнь дану, то… – голос сироты дрогнул, кадык подпрыгнул, – то я готов… – Достойные слова, Мерех, сын Мадлла! – влез наследник, зло глянув на парня. – Но дорча недостойно резать своих. Олтер махнул в сторону лагеря. – Фракс Хмутр, тысячник и командующий войском! – притопнул упрямый мальчишка. – Достойная жертва! Иное позорит дана! Воины зашумели, стуча по нагрудникам кулаками. – Олтер, – зашипел Остах, оттащив наследника, – если, не дай Отец Глубин, что случится… и ты сгинешь, и отец не встанет… Что тогда, что будет с Дорчариан? – попытался усовестить парня наставник. Не вышло. Мальчишка прикусил губу и глянул искоса. – У меня есть брат. – Наследник высвободил рукав и двинулся к Тумме. – Не забыл? Кайхур прижался к ноге Остаха и сердито гавкнул. Ответ хозяина ему тоже не понравился. Окончательно стемнело. Рядом неслышной тенью стелился над землей Тумма. Наследник не отставал. Дозорные разожгли костры и жались у огня. Крепко же их напугала вчерашняя ночь! Невидимые Тумма и Олтер без труда перебрались через частокол меж двух огней. Шаг. Остановка. Еще шаг. Измученные прошлой бессонной ночью и дневными бодрствованиями – весь день горцы то спускали лестницы с утеса, то вновь затаскивали обратно, держа войско в беспрестанной готовности, – имперцы забылись беспокойным сном. Олтер четко видел перед собой огни их жизней, размазанные в очертаниях фигур. Тумма видел хуже, но зато превосходно слышал. Великан направился к проходу меж разгруженных телег, и Олтер придержал спутника за локоть. К повозке прислонился обозный и крепко спал. Лекарь не почуял спящего и едва не наступил на него. Тумма прислушался, склонив голову к плечу… Обозный всхрапнул, и воин безошибочно повернулся к нему. Нагнулся… Спящий пару раз дернулся и обмяк. Оли отметил, как Тумма вобрал в себя пламя противника. Медленно, хоронясь обходящих лагерь имперцев, шаг за шагом, они приближались к центральной площади. Не единожды Тумме пришлось забирать жизни случайных жертв. И каждый раз великан втягивал их огонь. Прошло немало времени, – и вот наконец они у цели. Перед шатром мерцают приглушенным светом жаровни, у которых сгрудились дозорные. В широких проходах при входе на площадь горят костры. Оли огляделся. Много! Очень много бойцов охраняют ставку командующего! Оли с надеждой глянул на Тумму. Наверху, перед вылазкой, великан сказал, что справится. Лекарь сел на корточки, уставился на пламя ближайшего костра, сверкая единственным глазом… и принялся петь. Олтер перепугался. Пол-лагеря сейчас перебудит! Но тут же выдохнул облегченно, поняв, что эту песнь услышать может только дваждырожденный. Олтер посмотрел на звездное небо и распахнул глаза. Повинуясь песне Туммы, над ставкой командующего плелась частая сеть из тончайших огненных нитей. Гигант пел и ткал покрывало из огней забранных у противников жизней. Законченная сеть заколыхалась, колеблемая ночным ветерком… и, подчиняясь легкому взмаху ладони Туммы, опустилась на ставку. Дозорные закачались и рухнули там, где стояли. В ночи раздался оглушительно громкий грохот доспехов. Время! Тумма вихрем сорвался с места и бросился вперед, выхватывая оружие. Олтер торопился следом. Тумма взмахивал страшными тесаками, добивая обездвиженных врагов, а Оли подпалил два факела и замахал над головой, то скрещивая, то разводя в стороны. Увидели! В ночи посреди гор расцвела крохотными цветочками цепь огоньков. Ну, теперь и горцы-нападающие увидят. Олтер услышал призывную песнь Туммы и метнулся в шатер. Вокруг валялись изломанными куклами приближенные командующего. Сам Фракс Хмутр, стоя на коленях и расширенными глазами глядя на приближающегося мальчика, хрипел в захвате Туммы. Великан, стоя позади Фракса, потянул на себя голову тысячника, вздернув его подбородок, и полоснул по шее. Кожа разошлась, окрасилась алой бахромой, и первые тяжелые капли упали на ковер. – Хватай!.. Оуина-настри!.. – возбужденно прошептал Тумма, запрокидывая голову Фракса. – Бери!.. Оли увидел, как жидкое пламя стекает на ковер. Он рухнул на колени и подставил руки под льющуюся кровь тысячника. Фракс хрипел и булькал, прерывистое дыхание обжигало лицо наследника, но Олтер не обращал внимания. Держал Тумма крепко. Дваждырожденный тянул и тянул в себя густой плотный огонь тысячника. Мальчику казалось, что места в нем уже не осталось, что чужой огонь разорвет изнутри. Боль ввинчивалась в макушку тупым толстым сверлом, скрежеща по костям черепа, кишки вытягивало, скручивая тугим узлом… Олтер стиснул зубы. Надо держать… Надо… Наконец жидкий огонь иссяк. Тумма откинул иссушенное тело порубежника, подхватил заваливающегося набок наследника, пнул высокие жаровни с рдеющими углями и выметнулся прочь. Вокруг уже шумели, распахивали занавеси палаток, звенело железо – у ближнего угла частокола занималось высокое чадящее пламя. Горели наспех порубанные метательные машины, облитые земляным маслом. Из ночи выли по-волчьи, хохотали и орали горцы. Имперские воины, сталкиваясь друг с другом спросонья и выхватывая оружие, неслись на пожар. Командиров, могущих вмиг образумить растерянное войско, рядом не оказалось. Почти все они лежали мертвыми в дымящемся шатре. Тумма, как и уговаривались ранее, продвигался по переполошенному лагерю, удаляясь от криков и огней. Обессиленный наследник покоился на плече великана. Воин без труда перебрался через частокол и растворился в ночи, по широкой дуге обходя вражеский стан.