Курт Махалек хранил сердца в банках, потому что они были его тотемами. В них были сосредоточены таинственные силы тех, кому они раньше принадлежали. Но чтобы эти силы перешли к нему, приходилось забирать сердца у живых людей. Его так называемые жертвы не понимали своего высшего предназначения, так что приходилось детально разъяснять им все, прежде чем вырвать еще пульсирующий орган из груди. Чтобы стать неуязвимым и бессмертным, нужно было собрать двенадцать сердец, но ФБР схватило его вскоре после обретения седьмого экземпляра коллекции и отобрало все сердца. Невежественные, они просто ничего не понимали. Когда он сбежит из своей одиночки, ему придется начать собирать коллекцию с нуля. Он потерял все накопленные мистические силы, когда его поймали и отобрали тотемы. Запертый в своей камере в крыле федеральной тюрьмы для особо опасных преступников, он спал и видел во сне день, когда он восстановит таинственную энергию. Когда он соберет свою дюжину, он покажет им истинное могущество. Во сне он снова видел своих жертв, каждую из них, и улыбался приятным воспоминаниям. Они кричали, когда энергия покидала их тела и перетекала в сердца, затем попадая ему в руки. К тому времени, как жертвы затихали, их силы уже были в его распоряжении, и его распирало от возрастающих возможностей. Предпочитая смотреть сны и фантазировать о будущих жертвах своего величия, он не мог контролировать подсознание. Ну и пусть. Заново переживать свои так называемые преступления было приятно, короткий отдых для разума. Ему никогда не снились кошмары, потому что он не боялся никого и ничего… Но внезапно сон перестал быть приятным. Он уже склонился над своей четвертой жертвой – молодой мамочкой-наседкой, которая умоляла отпустить ее, обещая, что никому не расскажет, если он не причинит ей вреда, когда внезапно заметил, что их окружили люди. Неправильно. Каждая жертва требовала предельного сосредоточения для передачи энергии сердца в момент смерти. Он никогда никого не допускал к своим священным обрядам. Но почему-то, хотя он и чувствовал, как человеческий круг становится плотнее, он не мог никого разглядеть. Он вонзил охотничий нож в грудь жертве, насладился коротким воплем первобытной силы, проложил путь к бьющемуся сердцу и… …проснулся на койке, освещенной тусклым светом, в своей одиночной камере. Но он был не один. Семеро его жертв выстроились здесь полукругом, их одежда была запятнана высохшей кровью, помята и заляпана грязью неглубоких могил. В центре стояла та самая молодая мамочка-наседка, в разорванной, пропитанной свежей кровью блузке, и алые капли из зияющего в груди разреза падали на пол камеры. – Нет, – сказал он. – Вас тут не может быть. Никого. Я забрал вашу силу. Они сделали к нему шаг – распахнутые от ярости глаза, оскаленные зубы, слюна и брызги крови на подбородках. Они, как один, подняли руки, и у каждого был мясницкий нож. – Нет, это неправильно, – возразил он. – Это лично и священно! Недавняя жертва вонзила нож ему в бедро так глубоко, что лезвие царапнуло по кости. Он зарычал от боли и оттолкнул ее, а она злобно улыбнулась и плюнула ему в лицо. И, словно она подала какой-то знак, остальные шестеро бросились на него: ножи взлетали и опускались, вонзались в плоть, полосовали ему руки и ноги, один нож вонзился над ключицей и проткнул легкое. И хотя он был силен, они взяли количеством. Каждый его пинок и толчок, каждый удар они встречали ударом пронзающей плоть стали. Они сгрудились над ним и спихнули с койки. Он свернулся клубком, прикрыв руками лицо и голову, но они били и били, и с единодушной жестокостью вспороли живот, а потом запустили могильно-холодные руки в его тело, вырвали хищными пальцами внутренние органы и раздавили в кулаках. А сердце приберегли напоследок. * * * В комнате отдыха закусочной «Тако Тэрис», расположенной в южной части города, Майк Кеоган откинулся на спинку стула, упершись им в стену, закинул перекрещенные ноги на стол и сунул вкладыши в уши, отрегулировав звук на айподе так, чтобы заглушить обычную суету в ресторанчике быстрого питания. Он собирался извлечь из пятнадцатиминутного перерыва максимальную пользу. Прошлой ночью он не спал почти до рассвета: болтал по телефону с подружкой, которая крупно поссорилась с родителями, вернувшись домой слишком поздно. После долгого дня он устал, ноги ныли, в глазах щипало. Скрестив руки на груди, он закрыл глаза и задремал, а Джонни Кэш[53] выводил в наушниках «Ring of Fire». Ему приснился черный дым от костра, но когда он поискал взглядом пламя, то продолжал видеть только дым, повисший в воздухе, словно ядовитые облака. Что-то было не так в черных облаках, но причина ускользала. Постепенно Майк осознал, что кто-то дергает его за коричневую форменную рубашку. – Пару минуток, – пробормотал он. Дергать не прекратили. Он раздраженно попытался смахнуть чужую ладонь, но что-то показалось странным. Под пальцами вместо кожи или одежды оказалась шерсть. Кое-как очухавшись, он понял, что тянут и дергают с обоих сторон. Что-то легонько пихало в грудь и руки, даже в ноги. Стряхнув тяжесть с левой руки, он вскрикнул и отдернул ладонь: что-то укусило его. – Какого черта? Открыв глаза, он увидел десятки черных глазок-бусинок, что таращились в ответ. Крысы… по всему телу. Они карабкались по нему, подергивая розовыми носами и сверкая острыми зубами. Завопив, он конвульсивно дернулся, отчего наклоненный стул опрокинулся назад. Майк тяжело ударился затылком о линолеум, и в черепной коробке что-то вспыхнуло. Мгновением спустя его облепили крысы. Он отчаянно огляделся и увидел, что крыс сотни – они покрыли пол живым ковром грязной шерсти. Майк поднялся на четвереньки, раздавив несколько крыс, пока остальные продолжали кусать его за руки, шею и уши. Когда он с трудом встал и поковылял к двери, крысы покрыли его тело живой шубой, вгрызаясь в обнаженную плоть. Три подобрались к затылку, одна сунула голову ему в рот и, когда он попытался завопить, вцепилась в язык. Он бешено мотнул головой, выплюнул тварь, как окровавленный комок жевательного табака, и ударился всем телом о дверь. Несколько крыс свалились, а остальные полезли вверх по кроссовкам и под штанины, глодая голени и икры. Он сражался с дверной ручкой, а крысы по кусочкам рвали кожу с тыльной стороны ладони. Дверная ручка стала скользкой от крови, но, в конце концов, ему удалось повернуть ее и ввалиться в кухню. Выстроившиеся за заказами посетители заметили Майка, облепленного голодными крысами, прежде чем его коллеги, и дружно бросились к выходу. Девочка-подросток, пятясь, снимала видео на телефон. Но когда через открытую дверь из комнаты отдыха в зал хлынул поток крыс, крики переросли в пронзительные вопли и оставшиеся посетители, отталкивая друг друга, рванули к дверям. Некоторые, сбитые с ног напирающими сзади, тоже пали жертвами крыс. Коллеги Майка среагировали на несколько секунд позже посетителей. Гейл только что подняла из фритюрницы наполненную картофелем фри металлическую корзину. Увидев Майка, она завизжала и бросила корзину в него. Брызнувший оттуда раскаленный жир обжег ему лицо, зато заставил отцепиться двух крыс, которые вгрызались в щеки, и еще одну, которая через ухо прогрызалась к правому глазу. – Помогите! – крикнул Майк. Джимми, состоявший в школьной легкоатлетической команде, перескочил через стойку и, опрокинув полки со специями, приземлился на четвереньки перед автоматом с безалкогольными напитками. Крысы, покрывшие пол живым ковром, начали карабкаться по его рукам и ногам. Худая от природы Гейл попыталась выбраться наружу через окошко выдачи заказов. Она, по-змеиному извиваясь, протиснулась в неширокий проем, но бедра не прошли. Повиснув в воздухе наполовину в закусочной, наполовину на улице, она начала вопить от ужаса. Альберт, ночной менеджер, с выражением непостижимого ужаса на лице попятился, споткнулся, попытался опереться на что-нибудь и угодил руками в горячий гриль. Вскрикнув от боли, он метнулся в другую сторону, сорвал обожженными руками телефонную трубку и набрал 911, продолжая пятиться от Майка и не обращая внимания на беспомощные вопли Гейл. Но он наступил на разбросанную по полу картошку, поскользнулся и ударился лбом о край стойки. К тому времени, как в трубке осведомились о причине вызова, Альберт уже был без сознания. Когда вопрос повторили во второй раз, крысы, игнорируя кучу жареного картофеля, хищно обгрызали ему лицо. Когда Альберт случайно обжег руки, у Майка возникла идея. Он уложил облепленные тварями предплечья на гриль, наслаждаясь жалобным писком подпаленных на раскаленном металле крыс. Освободив руки, он споткнулся об Альберта и стряхнул крыс с ног. Одно веко пришлось держать закрытым, чтобы крыса, грызущая нежную кожицу, не добралась до глазного яблока. Гейл отчаянно сучила ногами и вопила, хотя крысы еще не перебрались через стойку, и никто на нее не нападал. Придержав девушке ноги, Майк выпихнул ее в окошко. С воплем и сорвавшимся с уст ругательством она неуклюже вывалилась на улицу, но, по крайней мере, сумела сбежать. Зная, что Гейл никогда не расстается с мобильным, Майк мысленно взмолился, чтобы она вызвала подмогу – как только перестанет биться в истерике. Он попытался окликнуть девушку, но вместо звука голоса прозвучало бульканье: две крысы рвали ему горло, и кровь стекала вниз по рубашке. Слишком много крови. У Майка кружилась голова, он с трудом держал равновесие. Увидев болтающуюся на проводе телефонную трубку, он проковылял к ней и упал на колени. Трубка лежала в его ладонях, но пальцы не двигались, словно онемели. Наклонившись, он попытался позвать на помощь, но с губ не сорвалось ни единого слова. Вокруг темнело, будто тускнел свет ламп, пол под ним вращался, а потом он уткнулся щекой в липкий от теплой крови линолеум. В ночи, слишком далеко, чтобы что-то значить, завыли сирены. По шее скользили крысиные хвосты, холодный нос ткнулся в окровавленное ухо. На Майка опустилась темнота и напомнила о тех черных отравленных облаках… Глава 26 Вот уже пару дней Брин Ганнинг чувствовала першение в горле – явный признак подступающего насморка или какого-нибудь вируса, вероятно, подхваченного от одного из пятиклассников. В течение школьного года кто-нибудь постоянно болел, и вирусы, как ей представлялось, путешествовали от одного к другому. Иногда казалось, что школы – это такие инкубаторы для супергриппа, который однажды окажется роковым для человечества. А может, ей просто было жалко себя при мысли о том, что в ближайший месяц или около того придется слечь с очередным недомоганием. Почувствовав первые признаки болезни, Брин много отдыхала, принимала эхинацею[54], цинк и лошадиные дозы витамина C, надеясь пресечь болезнь на корню, но стратегия эта давала не больше пользы, чем ее неисправимый оптимизм. Оставалось утешать себя тем, что она, по крайней мере, не сдается просто так. Гроза вырвала ее из неприятного сна, в котором ей было трудно глотать. Запутавшись в одеялах, она выкарабкалась из кровати и в своих пушистых тапочках-кроликах поплелась в ванную. Но внезапно ее скрутил кашель, который было невозможно унять. Кашель был сухой, и скоро она уже хрипела, не в силах перевести дыхание. Включив свет, Брин схватила чашку и попыталась наполнить ее водой из-под крана, в то время как спазмы продолжали сотрясать ее тело. Она умудрилась-таки набрать немного воды и вылить половину в рот, но оставшаяся вода выплеснулась на зеркало, когда очередной приступ сложил ее пополам. Коротко и сухо кашляя, она почувствовала, будто что-то застряло в горле – и пытается вылезти оттуда! Брин засунула дрожащие пальцы в рот, нащупала что-то твердое и вытащила это. «Что-то» оказалось размером с большую пуговицу, с тонкими дрыгающимися ножками. Она с отвращением швырнула это в раковину, и оно поползло по резервуару. Таракан. Она попятилась, уперлась в дверь и, тяжело дыша, вытерла скользкие от слюны пальцы о просторную ночную рубашку. Потом дыхание снова сменилось кашлем, и она выплюнула еще троих тараканов. Подвывая и трясясь от омерзения, она подавилась, представив, как тараканы копошатся в желудке и ползут вверх по горлу. Упав на четвереньки, она добралась до туалета и успела, откинув крышку, схватиться за обод унитаза за момент до того, как по пищеводу поднялась волна рвотных масс. Прозрачная жижа, подкрашенная кровью и смешанная с сучащими ножками тараканами, многоножками и пауками, хлынула из нее и выплеснулась в унитаз. Она в отчаянии потянулась, чтобы смыть хитиновую массу в слив, но части насекомых удалось вскарабкаться по фарфору и сбежать на покрытый плиткой пол. Они дергались, извивались и ползли к ее ногам. Взвизгивая между приступами кашля, она спиной вперед вывалилась из двери, вскочила и побежала к телефону на прикроватной тумбочке. Пока она лупила по кнопкам 911, в животе предостерегающе урчало. Трубку подняли, но едва Брин попыталась объяснить, в чем дело, она начинала хрипеть и кашлять, а потом выплюнула еще несколько насекомых. Некоторые влажно шлепнулись ей на предплечье и поползли к удерживающей трубку ладони, остальные побежали вверх по руке, под свободный рукав ночной рубашки. С отвращением выронив телефонную трубку, она принялась лупить по тварям, устроившимся под мышкой или ползущим к груди. Тапочки она потеряла и, когда попятилась от телефона, насекомые забились ей между пальцев. Она схватила ртом воздух, снова закашлялась, выплюнула извивающуюся многоножку и в слепой панике бросилась вон из спальни, чуть не рухнув на лестнице и схватившись за перила прежде, чем полететь со ступеней вниз головой. Она не упала, но так сильно потянула правое запястье, что ей показалось, будто оно сломано. Прижимая поврежденное запястье к урчащему животу, Брин распахнула дверь и выскочила на улицу, порадовавшись, что ночь грозовая и дождь смоет с нее живых насекомых и куски мертвых, запутавшихся в волосах и прилипших к лицу, рукам и ногам. Она жила за школой, в которой работала, на восточной окраине города, и ей нравилось в случае хорошей погоды ходить на работу пешком. Теперь она бежала к зданию начальной школы, как будто оно было убежищем. К тому времени, как Брин поняла, что после невнятного звонка в службу спасения лучше не отходить далеко от дома, живот под ночнушкой пронзило болью. Она прижала к нему руки и почувствовала движение под пальцами. С каждым наполненным болью шагом она выплевывала все больше крови и насекомых, но неважно, сколько тварей она исторгала из себя: внутри оставалось еще больше, и всем им не терпелось выбраться наружу. По острой боли в животе она поняла, что насекомые прожирают путь из ее тела. Она добежала до детской площадки, а потом упала на четвереньки и не нашла в себе сил подняться. В ладони и голые колени впились щепки. Она выкашляла паука-волка размером с ладонь и, едва он коснулся земли, прибила его кулаком. От жгучей боли сбилось дыхание. Она перевернулась на спину и в муках застонала. Вцепившись в подол ночной рубашки, она дернула его вверх, обнажив вздувшийся живот. Под покрытой синяками кожей перекатывались выпуклости размером с мячик для гольфа. Она вцепилась пальцами в бугрящуюся массу, и обломанные ногти вонзились в кожу. Дождь смывал выступившую кровь. А потом из пореза высунулось что-то темно-кориневое с подрагивающими усиками и колючими ножками. Что-то под кожей рвануло к разрыву, толкало, напирало… и Брин закричала, когда плоть разошлась, выпустив сотни, тысячи тараканов, жуков, многоножек, сверчков и пауков. Из развороченного желудка хлынула кровь, заструилась по бокам, впитываясь в мокрые опилки. Но насекомые не расползались, они покрыли ее тело, кусаясь и вгрызаясь в плоть, из которой только что вырвались. * * * Сон больше не приносил отдыха, и Карла Батти, чувствуя постоянную усталость, засыпала порой в самых неподходящих местах. Дома она часто спала на диване или на стуле вместо того, чтобы лечь в кровать. Несколько раз она дремала на скамье в заднем ряду Объединенной методистской церкви во время долгой службы. Она умудрилась заснуть в библиотеке, смертельно устав после спора, какой из бестселлеров «Нью-Йорк Таймс» взять, и ее разбудил библиотекарь. А однажды она даже уснула в машине, застряв в пробке на шоссе I-80. Хотя Карла после этих обрывков сна частенько просыпалась с леденящим кровь воплем и только потом вспоминала о реальности и приличиях, соседи не скупились на сочувствие, потому что знали, что она – одна из немногих выживших в пожаре на швейной фабрике. Правда, страховая компания проявила меньше понимания в случае небольшой аварии, которая в тот раз, на шоссе, вырвала ее из дремы. Одно время она принимала прописанное снотворное и действительно спала всю ночь, но после таблеток стало трудно вырываться из кошмаров, которые сделались еще ужаснее, так что через неделю с лекарствами пришлось завязать. Со времен пожара прошло полгода, но Карла по-прежнему видела яркие сны о яростном пламени и удушающем дыме, которые забрали жизни ее коллег, многие из которых стали ей близкими друзьями. С тех пор, как доктор снял гипс со сломанной после прыжка со второго этажа лодыжки, минуло много времени, но душевные раны не хотели затягиваться. Она пыталась ходить на консультации, узнала про вину выжившего и посттравматический стресс, но ни осознание проблемы, ни лекарства не помогли избавиться от кошмаров. Каждую ночь она переживала минуты смертельного ужаса, предшествовавшие ее спасению. Она не работала за станком – трудилась бухгалтером, имея степень по бухучету и получая мало впечатляющую зарплату. И вместе с тем ей жутко повезло, что она как раз решила отдохнуть от утомительной сверки банковских счетов, чтобы навести порядок в письменном столе, когда фабрику охватило пламя. Прижимая к себе в кладовой несколько свертков ленты для счетной машины, ручки и листки для телефонных сообщений, она вздрогнула, услышав – и почувствовав – взрыв газа. В тот момент она представила тягач с прицепом, который переваливает на обочину и врезается в стену здания, и только потом она узнала настоящую причину возгорания. Через считаные секунды после взрыва жар стал невыносимым. Рассыпанные принадлежности валялись, забытые, у ее ног, а она выпала из комнаты в то, что напоминало печной зев: извилистые языки пламени пылали на каждой поверхности, глодали дерево, перескакивая с предмета на предмет, пожирая старое здание с невероятной скоростью. Клубы черного дыма наводнили все вокруг. Она слышала крики, но горящие тела – ее задыхающиеся друзья и коллеги – страдали и погибали под бушующим покровом плотного дыма. Почти каждую ночь Карла переживала ужас и безнадежность того момента, уверенность, что она умрет, как и остальные. Она всегда просыпалась до того, как в реальности заметила лучик света, бросилась к окну в покоробленной раме и выбила стекло обернутым курткой локтем. Заработав множество порезов, она все же выбралась наружу и спрыгнула на залитый цементом дворик, а потом была благодарна прошившей ногу боли, потому что это подтверждало, что она жива, что она чудом спаслась. Но кошмары всегда заканчивались на самом пике страха, а не на проблеске надежды, как будто она так и не смогла выбраться… И снова кошмар со всей мощностью прошил подсознание, в предпоследний момент задел пронзительную струну страха и вытолкнул Клару в хорошо знакомый, напряженный миг полного возвращения к реальности. Она схватила ртом воздух и, странное дело, поняла, что лежит в собственной кровати. Некоторое время она, мокрая от пота, удивлялась, как это умудрилась добраться до постели, не вырубившись от хронической усталости. Несмотря на повторение кошмара, она порадовалась мысли о некотором улучшении. Может, и не придется уезжать из города, чтобы оградить себя от повторяющегося ужаса. Она копила деньги, чтобы покинуть Клейтон-Фоллз и то, что постоянно напоминало о трагедии, но… Нет, все-таки стоит переехать – например, на восточное побережье – начать все сначала, завести друзей и… Она закашлялась. Рот наполнился едким привкусом дыма. И тут взвыла пожарная сигнализация. Пока ее тело сотрясал кашель, в коридоре разрасталось оранжевое сияние. Сложившись пополам, она выбралась из кровати, а вокруг клубился черный дым, будто она была центром смерча. Упав на колени, Клара сражалась за каждый глоток воздуха, слезы чертили дорожки на покрытых сажей щеках, а она отчаянно искала выход. В считаные секунды стены занялись пламенем, а сверху навалился удушливый дым. Уткнувшись лицом в бежевый ковер, она в ужасе наблюдала, как языки пламени покидают стены и направляются к ней. Когда занялась ночная рубашка, Карла закричала, но ненадолго, потому что ее тут же скрутил кашель, замутнив зрение. Она била по лижущему ноги огню, пока ладони не превратились в сплошной открытый горящий нерв. Но до того, как она потеряла сознание, перед тем, как боль поглотила все, всплыла та же самая мысль. На самом деле она так никогда и не выбралась из пожара. * * * Ночница наслаждалась тьмой, которую породили ее усилия, но долгое пребывание за пределами возможностей ее несформировавшегося тела лишало ее сил. Она проплыла по ночному небу, окутавшись тенями, пробралась в дом и обнаружила, что жертва в нужном состоянии. Чуточку усилия – и мужчина уснет по-настоящему, став готовым проводником. * * * Эрих Фогел уже звонил доктору, но попал на автоответчик. Видимо, в выходные доктор Беннетт не принимал, так что придется ждать до понедельника. В общем-то, можно было обратиться в неотложку, куда и перенаправил его автоответчик, но для такого человека, как Фогел – который пережил две автокатастрофы, падение со второго этажа макушкой вниз во время попытки повесить жалюзи и обвал в Кройден-Крик, – крайнее утомление едва ли было причиной вызвать скорую. Он подозревал, что это сердце работает не в полную мощь. Черт, он бы удивился, если б оно работало большую часть времени хоть на семьдесят процентов. Может, причина таилась и в легких. Для бывшего шахтера рак легких – не пустой звук, совсем нет. Но он испытывал усталость, а не проблемы с дыханием. Но хотя он смертельно выдохся, сон в эту грозовую ночь не шел. Эрих включил местные новости и услышал, что по восточной окраине города прошел торнадо, но самое худшее уже позади. Мировые проблемы тоже едва ли способствовали сну, так что он выключил старенький телевизор и взял в руки книгу про Джона Адамса, которую собирался прочесть уже несколько недель. Через пять страниц, повествующих о наследии второго президента Соединенных Штатов, веки Эриха все же опустились, а голова упала на грудь. По стене спустился сгусток тьмы и начал формироваться. Лампа на тумбочке замигала и погасла. Во мраке вспыхнули алые глаза, и на лоб пожилому мужчине опустились длинные пальцы. Глава 27 Гроза кончилась, но до утра было далеко. Братья остановились возле кафе «У Си Джея» – оно показалось сравнительно безопасным местом, чтобы высадить там Люси, – перевели дух и снова накачались кофе. Несмотря на нездоровые последствия от сочетания кофеина и нехватки сна, Винчестеры не могли позволить себе вздремнуть, пока жива ночница. Их подсознание было рогом изобилия негативной энергии. Голова Дина глухо пульсировала болью, которая не давала сфокусировать взгляд на каком-нибудь предмете, и он заказал большой кофе. Сэм, который выглядел не лучше, последовал его примеру. Прихлебывая из дымящихся чашек, Дин, Сэм и Люси сидели в кабинке в наполненной народом закусочной, благо погода наладилась. Сэм связался с офицером Джеффрисом. – Землетрясение закончилось, – принялся рассказывать он. – Даже без слабых толчков обошлось. – Ночница захапала очередной «Хэппи Мил»? – поинтересовался Дин. Сэм взглянул на Люси: – На обочине в машине был обнаружен мертвый парамедик. Мне жаль, Люси, но это Роман Мессерли.