Слепой положил сжатый кулак на стол. — Будете искать Стоунхорна? — И да, и нет. — Старый судья повернулся к молодому коллеге. — Он еще не совершил нового преступления, но, если он вернулся, произойдет очередное убийство. И мы отвечаем за это. — У него есть родители? — Это преступная семья. Слепой в первый раз слышал, чтобы старый судья говорил таким резким голосом. — Кто такой Гарольд Бут? — спросил он после паузы. — Младший из семьи Бут. С большого ранчо около Бэд Ленд. Двадцать пять лет. — Что у него со Стоунхорном? — Они ненавидят друг друга. — Что надо было Гарольду в Нью-Сити? — Купить коров. Его послал туда отец. Слепой кожей чувствовал неодобрительные взгляды обоих полицейских. — Вот уже четверть года я в вашем племени, в вашей резервации. Но трех месяцев мало, чтобы всех вас узнать. Скажи, сколько лет Джо Кингу, которого вы называете Рогатым Камнем?2 — Двадцать три года. Но я скажу тебе больше. Его мать убила отца своего мужа. Ее муж сидел в тюрьме: пьяница и грубиян. Сестра вышла замуж в трущобах Нью-Сити. Сам Стоунхорн был в школе непослушен и ленив. Он попал в тюрьму за то, что воровал, за то, что угрожал белому учителю и собрал банду. Когда он освободился, стал бродягой и гангстером. Он отсидел за попытку пособничества в крупном ограблении и второй раз подозревается в убийстве. Только из-за недостатка доказательств суд белых людей недавно был вынужден оправдать его. — Кто у нас здесь особенно опасается его? — Гарольд Бут. Они дрались между собой еще в школе. Гарольд рослый, крепкий, настоящий индеец-ковбой с ранчо, и хороший футболист. А Стоунхорн коварен, изворотлив, как хищный зверь. Вот Гарольд и боится. — Не может ли кто-нибудь съездить в Нью-Сити и поговорить со Стоунхорном, прежде чем произойдет какое-нибудь несчастье? Кто-нибудь имеет на него влияние? — Он и смотреть не желает ни на кого из нас. Он всех нас ненавидит. Это только случайно его увидели. Не забывай также, что я тебе говорил: он не просто преступник на свой страх и риск. Он стал гангстером, а гангстерская банда уже никогда не отпускает своих членов. Он пропащий человек. — Жива ли еще его мать? — Она умерла у своей дочери в трущобах Нью-Сити. Наши тут не терпят убийц. — И она не была приговорена к смерти? — По закону я ее оправдал. Я, понимаешь? Самозащита. Но у наших здесь по древней традиции смерть за смерть. Убийство отца мужа. Тут уж не может быть никакого сострадания. Также и мужа она не захотела возле себя терпеть. — Ее сын Джо Кинг имеет право быть в резервации? — Мы ему в нем еще не отказывали. Его отец, старик Кинг, живет здесь, и он взял к себе сына, когда сам вышел из тюрьмы. Слепой больше не спрашивал. Он поднялся и, не требуя помощи, пошел в пустую комнатку, которая была его рабочим помещением. Там он уже нашел своего помощника и «опекуна» Рунцельмана, морщинистого человека лет шестидесяти. Тот прочитал слепому письмо индеанки, которое тем временем доставила по указанию Ника Шоу секретарша, письмо Элизы Бигхорн. Ей предстояло наказание тюремным заключением за то, что ее восьмилетний сын три дня не посещал школу без уважительной причины. Элиза оправдывалась. Кто-то сочинил ей письмо. Она жила далеко, школьный автобус не доходил до ее дома. Ни лошади, ни автомобиля у нее не было. У мальчика был очередной припадок эпилепсии. Соседей никаких нет, и Элизе самой надо было присматривать за двумя меньшими детьми. Она не могла оставить своего дома, она не могла совершить такой большой поход только для того, чтобы принести извинения школе. Из-за трех дней! — Письмо — в больницу, — решил слепой. — Сестры должны позаботиться о женщине и о мальчике-эпилептике, даже если к ним и не ведет автострада. Он говорил решительно, однако чувствовалась какая-то рассеянность, не присущая ему обычно при решении даже пустяковых вопросов. После некоторого молчания выяснилось, чем все еще заняты его мысли. — Рунцельман, почему вы называете Джо Кинга еще и Стоунхорном? Помощник соблаговолил дать справку: — Мать его матери была из рода Инеа-хе-юкана, Рогатого Камня, о котором ходят слухи да легенды. И мы не знаем, было ли все это на самом деле. Но она назвала в его честь сына, когда он пережил побои своего деда. — Дед невзлюбил внука? — Дед любил бренди, а Стоунхорн уже с двух лет был дик и злобен, как лесной кот. — Нам надо работать. Есть там еще почта? Эду Крези Иглу не следовало бы таким образом заканчивать разговор. Он понял это и сам, едва произнес эти слова. Теперь не так-то легко будет заставить Рунцельмана разговориться, а об этом предмете, может быть, никогда. — Нет больше почты. Через полчаса слушание первого дела. Полчаса прошли бесполезно. Из комнаты старого судьи вышли оба индейских полицейских. Крези Игл слышал, как они прошли по узкому коридору и покинули дом. Снаружи заработал мотор «джипа». Полиция пользовалась этим видом транспорта, на котором можно было передвигаться по прерии даже без дорог. Когда солнце было уже в зените и служащие посматривали на часы, закончилось и предобеденное заседание суда. Крези Игл решил зайти еще в один из отделов управления через улицу. Общественным попечением ведала Кэт Карсон, женщина с обесцвеченными волосами. Она производила впечатление интеллигентной, была приятно округлена и с немалым рвением выполняла свои обязанности, чтобы с помощью скромных средств помочь многим людям. Из канцелярии отдела только что вышла худая старая индеанка. Кэт Карсон обрадовалась, что слепой пришел без сопровождающего. — Эд, — сказала она из-за барьера, который разделял помещение, — здесь все они словно с ума посходили, потому что появился Джо Кинг. Вчера у меня был его отец и получил свою ренту3. Он пропьет ее, и это опять может вызвать драку. С пятнадцати лет мне это знакомо и не меняется. Вообще многое изменяется еще слишком мало. Но не ради этого я сама хотела к вам забежать. Речь идет о наших тинеджер4, которые теперь на каникулах будут дома. Стоунхорн может выбрать из них кого захочет. Боюсь, многие втайне восхищаются им. Эд подвинул к барьеру стул для себя. — Уже могло бы быть занятие для юношей и девушек. Но Хаверман, — он кивнул головой в сторону соседней комнаты, — Хаверман слишком неповоротлив, и он мало обращает внимания на другие резервации, что делается там. Он не может, мне кажется, работать с нашими людьми. Он только распоряжается. Полненькая «блондинка», слегка вскрикнув, вдруг поднялась чрезвычайно своеобразным манером, так, словно она подтянулась вверх к своей прическе. Она уставилась в окно. Этого слепой не мог видеть, но по ее возгласу он понял, куда она смотрит. — Что там снаружи? Кэт Карсон удивленно обернулась: — Откуда вы знаете, ведь… боже… ш-ш… он идет к нам. В самом деле… Это нужно сейчас же использовать. Кэт Карсон быстро попудрилась. Был такой жаркий день, а у нее в комнате никакого кондиционера, и, несмотря на то что она ни на миг не отрывалась от стула, ее лицо было мокрым от пота. Слепой прислушался, у него был более тонкий слух, чем у других. Входную дверь открыли и закрыли гораздо тише, чем это делал Ник Шоу. В коридоре — еле слышные шаги. Или кто-то в мокасинах, или высокие сапоги были из мягкой, отличной кожи. Шаги широкие, как будто принадлежали высокому жилистому человеку. Кто-то, не постучав, вошел в соседнюю комнату. — О всемогущий, — прошептала Кэт Карсон, — это он! И как же он вырядился! Как испанец. Черные джинсы, рубашка сверкает белизной, черная ковбойская шляпа… молодца всего две недели назад освободили из предвариловки… где и как он успел раздобыть денег… черт знает! — Она попыталась прислушаться, ничего не было слышно. — Не пойти ли нам туда, Эд? — Это было бы неверно. — Вы хотите сообщить в полицию? — Зачем? Кэт Карсон дышала глубоко и неспокойно. — Нам все же надо использовать момент, Эд. Поговорить с ним… — Он неплохо выглядит? — Да. — Кэт Карсон не уловила иронии в вопросе. — Надо подождать… С кем он будет говорить. И я должен приказать арестовать его за то, что он вернулся домой? — Домой! К пьянице отцу, в дом, где нечего есть… Впрочем, он после своего освобождения уже снова бродяжничал, и, значит, вы, как судья, имеете право… или обязанность… — Во всяком случае, не обязанность — уже в первый момент все портить. — Хотела бы я, Эд, иметь ваше спокойствие. Слепой в первый раз в этот день усмехнулся. — Я индеец, миссис Карсон. Разговор рядом продолжался дольше, чем обычно между служащим и индейцем. Лишь через десять минут дверь снова открылась и закрылась так же тихо, как и при входе посетителя. Послышались шаги в том же темпе, что и раньше, только теперь из дома наружу. Эти шаги, такие равномерные и легкие, как будто сами по себе существующие шаги, для Эда Крези Игла были все же шагами не то рассерженного, не то спешившего человека. Кэт Карсон не смогла больше ничего увидеть в окно, ведь посетитель пошел теперь в другую сторону. Она открыла створку барьера, намереваясь немедленно двинуться к Хаверману. Но тут Хаверман ввалился сам. У него еще хватило самообладания, чтобы вежливо поздороваться с Крези Иглом, потом он упал на стул и сложил руки на животе: знак того, что он хотел успокоиться. Его белая рубашка под мышками пропотела. — Нахал, а?