— Неважно, — натянуто говорит она. — Как я понимаю… — начинает Мэгс, — …о детях ничего? — Да, — говорит Ким. — О детях ничего. Хотя… Зак говорил что-нибудь о своих планах на прошлую ночь? — Нет. В смысле, я даже не знала, что они собирались в паб, пока ты мне об этом не сказала. Последние несколько дней мы с ним особо не общались. — То есть ты ничего не знала про… — Ким умолкает, не зная, испортить сюрприз или нет, затем решает, что лучше не надо. Найти местонахождение Зака и Таллулы сейчас куда важнее, чем любые сюрпризы, — …про кольцо? — заканчивает она. — Кольцо? — Да. Обручальное кольцо. Зак говорил тебе что-нибудь о том, что готов сделать Таллуле предложение? Мэгс смеется. — Боже, — восклицает она, — нет! Ким в упор с прищуром смотрит на нее. Она понятия не имеет, почему Мэгс это кажется смешным. — Есть еще кто-нибудь, с кем Зак мог бы это обсудить? С другом? С отцом? — Полагаю, с друзьями, но я уже поговорила с ними со всеми, и никто ничего не знает о том, что произошло прошлой ночью. И нет, он не стал бы говорить об этом со своим отцом. Его отец не такой человек. Ему недостает эмоциональной отзывчивости. Ким подавляет кислую улыбку. Такого эмоционально глухого человека, как муж Мэгс, лично она еще не встречала. Она вздыхает. — Понятно, — говорит она, — А теперь мне нужно отнести этого маленького человечка домой и попытаться заставить его проснуться, а затем попытаться убедить его снова уснуть. Мэгс тупо улыбается ей. Она не имеет ни малейшего представления. — Пожалуйста, дай мне знать, если что-нибудь услышите, хорошо? — просит Ким. — Если к тому времени, когда Ной уснет, она не вернется, я позвоню в полицию и сообщу, что она пропала. Возможно, ты захочешь сделать то же самое. Мэгс пожимает плечами. — Я по-прежнему считаю, что они просто сбежали куда-то, чтобы отдохнуть от всего. Но да. Возможно, мне стоит волноваться. Возможно, ты права. Ким поворачивается и, едва заметно качая на ходу головой, направляется к своей машине. Она на миг зажмуривается, отказываясь понять, как мать и бабушка могут так манкировать своими обязанностями. Первая половина вечера проходит быстро, поскольку она готовит годовалого ребенка ко сну. Ной, как она и предсказывала, не угомонился, а к тому времени, когда он наконец успокоился, уже почти девять вечера. Ей хочется вина, но она должна оставаться трезвой и здравомыслящей, потому что ее вечер еще далек от завершения. Она сидит в гостиной. По телевизору что-то идет, она толком не знает что: какая-то шумная субботняя передача. Райан сидит в кресле, уткнувшись в свой телефон, его нога подпрыгивает вверх и вниз — единственное, что выдает его тревогу. Она снова звонит на номер Таллулы. Звонок вновь переходит на голосовую почту. Она смотрит на Райана. — Зак сказал тебе что-нибудь? — спрашивает она. — О том, чтобы сделать предложение Таллуле? По легкому движению головы Райана, по тому, как он тотчас прекратил дергать ногой, она мгновенно понимает, что да. — Почему ты спрашиваешь? — говорит он. — Просто интересуюсь. Вчера я нашла в кармане его куртки кольцо. Я подумала, вдруг вчера вечером он собирался сделать Таллуле предложение. Ведь это имело смысл, учитывая, что он пригласил ее с собой в паб. — Да, он вроде бы сказал, что думал об этом. Но он не сказал, когда именно собирался это сделать. — Что именно он сказал? — Просто спросил, что я думаю. Мол, думаю ли я, что она ответит «да», если он ее спросит. — А что ты сказал? — Я сказал, что понятия не имею. Потому что так оно и было. Она кивает. Затем смотрит на часы. Сейчас девять. Достаточно, думает она, достаточно. Пора. Чувствуя, как бешено колотится сердце, а желудок скручивается узлом, она звонит в полицию и подает заявление о пропаже дочери. На следующее утро у ее дверей стоит весьма привлекательный мужчина. В сером костюме и кремовой рубашке с открытым воротом, на шнурке удостоверение личности. Он вытаскивает из кармана пиджака значок и показывает ей. — Детектив-инспектор Доминик Маккой, — представляется он. — Это вы звонили по поводу пропавшей вчера вечером девушки? Ким энергично кивает. — Да, да. Боже, да. Пожалуйста, входите. Она почти не спала. В конце концов она забрала Ноя в свою кровать, потому что после ночного пробуждения он никак не мог угомониться в своей кроватке, и они оба лежали там, в темноте, моргая, глядя в потолок. В какой-то момент он повернулся к ней, горячей рукой схватил ее за щеку и сказал «амма». Он повторил это еще три раза, прежде чем она сообразила, что он пытался сказать «мама». Что он пытался произнести свое первое полное слово. — Проходите, — говорит Ким, ведя Доминика Маккоя в гостиную. — Принести вам что-нибудь? — Нет. Я только что выпил кофе, так что мне ничего не надо. Спасибо. Они сидят друг напротив друга за журнальным столиком. Ким вручает Ною пачку рисового печенья, чтобы он какое-то время молчал. — Итак, мой коллега сказал мне, что ваша дочь не вернулась домой в пятницу вечером. Это верно? Ким кивает. — Моя дочь и ее парень… он живет с нами. Они оба не вернулись домой. — А сколько им лет? — Им обоим по девятнадцать. В марте им исполнилось девятнадцать. Инспектор Маккой странно смотрит на нее, как будто она не должна волноваться из-за пары девятнадцатилетних юнцов. — Но они родители, — продолжает она. — Ной — их сын. Так что не похоже, что они ни с того, ни с сего вдруг решили сбежать. Они хорошие родители. Ответственные. Он задумчиво кивает. — Понятно. Интересно, что, по его мнению, ему понятно? Но затем она отвечает на его вопросы о событиях пятницы и субботы. Она сообщает ему адрес Скарлетт, адрес Лекси, адрес Мэгс. Она готова упомянуть обручальное кольцо, но в последнюю минуту прикусывает язык, сама не зная почему. Через полчаса он собирается уходить. — Так что вы думаете? — спрашивает Ким. — Как вы считаете, что с ними могло случиться? — Пока нет никаких оснований полагать, что с ними что-то случилось. Двое молодых людей, огромная ответственность, их первая ночь вне дома за долгое время, может, они просто решили дать себе немного свободы. — Нет, — мгновенно возражает Ким. — Точно нет. Они обожают своего сына. Они оба. В особенности моя дочь. Она в нем души не чает. Детектив задумчиво кивает. — А этот парень, Зак? Пытался ли он неким образом контролировать вашу дочь? Что вы думаете? Вы замечали признаки жестокого обращения? — Нет, — снова отвечает Ким, чересчур быстро, пытаясь преодолеть небольшие, но тревожные сомнения, которые начинают у нее возникать. — Он обожает Таллулу. Буквально трясется над ней. Даже слишком. — Слишком? Она понимает, что сказала что-то не то, и идет на попятную. — Нет. Не слишком. Но как мне кажется, иногда ей это действует на нервы. — Я не против, чтобы меня так обожали, — говорит Маккой с улыбкой. Ким закрывает глаза и кивает. Мужчины не понимают, думает она, они не знают, как рождение ребенка вынуждает женщину защищать свою кожу, свое тело, свое личное пространство. Когда вы весь день напролет, всеми возможными способами, какими только можно отдавать себя другому человеку, отдаете себя ребенку, последнее, чего вам хочется в конце дня, — это взрослый мужчина, который ждет, чтобы вы отдавали себя и ему тоже. Мужчинам невдомек, что прикосновение руки к затылку может восприниматься как настойчивая просьба, а не как жест любви; что эмоциональные проблемы становятся невыносимыми; что их любовь порой бывает выше ваших сил. Просто выше ваших сил. Ким иногда думает, что женщины, пока они не станут настоящими матерями, учатся быть матерями на мужчинах, оставляя после себя что-то вроде пустоты. Минутой позже инспектор Маккой уходит. Он обещает открыть расследование. Он не говорит, когда и как. Ким наблюдает за ним из переднего окна, как он садится в автомобиль без опознавательных знаков, поправляет зеркало заднего вида, поправляет пиджак и волосы, включает двигатель и уезжает. Она поворачивается к Ною, который сидит в своем надувном кресле с раскрошенным рисовым печеньем в ладошке, и, вымучив грустную улыбку, чтобы отвлечь его от бегущих по ее носу слез, говорит: