Пролог Острова Шпицберген, Норвегия Настоящее Я мечтаю об океане. Но не об арктическом. Не о том, который находится прямо здесь, в Норвегии, с его тесными пенистыми волнами, постоянно разбивающимися о берега архипелага Шпицберген. Возможно, это немного несправедливо с моей стороны: Баренцево море вполне достойно того, чтобы о нем мечтать. Как и его плавающие айсберги и негостеприимные берега вечной мерзлоты. Вокруг меня только суровая, лазурная красота, и если это место, где я умру, одинокая, дрожащая, в синяках и чертовски голодная… что ж, у меня нет причин злиться. В конце концов, синий всегда был моим любимым цветом. И все же, сны, кажется, не согласны с этим. Я лежу здесь, в полусонном, полубессознательном состоянии. Я чувствую, как мое тело отдает драгоценные градусы тепла. Я наблюдаю, как ультрафиолетовый утренний свет проникает внутрь расщелины, в которой я оказалась несколько часов назад, и единственный океан, о котором я могу мечтать, — это океан на Марсе. — Доктор Арройо? Вы меня слышите? Я хочу сказать, что все это почти смешно. Я ученый НАСА. У меня докторская степень по аэрокосмической технике и несколько публикаций в области планетарной геологии. В любой момент времени мой мозг представляет собой беспорядочный водоворот шальных мыслей о массивном вулканизме, динамике кристаллической жидкости и о том, какое именно противорадиационное оборудование необходимо для основания средней человеческой колонии на Kepler–452b. Обещаю, я не тщеславна, когда говорю, что знаю о Марсе практически все, что только можно знать. Включая тот факт, что на нем нет океанов, а идея о том, что они когда — либо были, вызывает много споров среди ученых. Так что, да. Мои околосмертные сны смешны и научно неточны. Я бы посмеялась над этим, но у меня растянута лодыжка, и я нахожусь примерно в десяти футах под землей. Лучше поберечь силы для того, что меня ждет. Я никогда не верила в загробную жизнь, но кто знает? Лучше подстраховаться. — Доктор Арройо, вы слышите? Проблема в том, что он зовет меня, этот несуществующий океан на Марсе. Я чувствую его притяжение глубоко в животе, и он согревает меня даже здесь, на ледяной оконечности мира. Его бирюзовые воды и береговые линии с ржавым оттенком находятся примерно в 200 миллионах километров от места, где я умру и сгнию, но я не могу избавиться от ощущения, что они хотят, чтобы я была ближе. Есть океан, сеть оврагов, целая гигантская планета, полная оксида железа, и все они взывают ко мне. Просят меня сдаться. Наклониться. Отпустить. — Доктор Арройо. А еще есть голоса. Случайные, неправдоподобные голоса из моего прошлого. Ну, хорошо: голос. Он всегда один и тот же, глубокий и грохочущий, без заметного акцента и с хорошо произносимыми согласными. Должна сказать, я не особо против этого. Я не уверена, почему мой мозг решил навязать его мне именно сейчас, учитывая, что он принадлежит кому — то, кто мне не очень нравится — кому — то, кто мне может нравиться еще меньше — но это довольно хороший голос. A+. Стоит послушать в ситуации «двери смерти». Даже несмотря на то, что Йен Флойд был тем, кто никогда не хотел, чтобы я вообще приехала сюда, на Шпицберген. Даже если в последний раз, когда мы были вместе, он был упрямым, и недобрым, и неразумным, а сейчас он кажется только… — Ханна. Близко. Это действительно Йен Флойд? Звучит близко? Невозможно. Мой мозг застыл в тупости. Должно быть, для меня действительно все кончено. Мое время пришло, конец близок, и… — Ханна. Я иду за тобой. Мои глаза распахнулись. Я больше не сплю. Глава 1 Космический центр Джонсона, Хьюстон, США. Год назад В мой самый первый день работы в НАСА, в какой — то момент между приемом в отделе кадров и экскурсией по зданию для изучения электромагнитного соответствия, какой — то слишком ретивый новоиспеченный инженер обращается к остальным и спрашивает: — Не кажется ли вам, что вся ваша жизнь привела вас к этому моменту? Как будто вы должны были быть здесь? Не считая нетерпеливого Бобра, нас четырнадцать человек, начинающих работать сегодня. Четырнадцать из нас, только что закончивших пять лучших аспирантур, престижные стажировки и работу в промышленности, где резюме составляется исключительно для того, чтобы выглядеть более привлекательно во время следующего раунда набора в НАСА. Нас четырнадцать, и те тринадцать, которые не я, все с энтузиазмом кивают. — Всегда знала, что закончу в НАСА, с тех пор, как мне было лет пять, — говорит застенчивая девушка. Она держится рядом со мной все утро, полагаю, потому что мы единственные двое не парней в группе. Должен сказать, меня это не слишком беспокоит. Возможно, это потому, что она компьютерный инженер, а я аэрокосмический, что означает, что есть большая вероятность того, что после сегодняшнего дня я не увижу ее часто. Ее зовут Алексис, и на ней ожерелье NASA поверх футболки NASA, которая лишь едва прикрывает татуировку NASA на верхней руке. — Держу пари, для тебя это то же самое, Ханна, — добавляет она, и я улыбаюсь ей, потому что Сэди и Мара настаивают на том, что я не должна быть своей отдохнувшей стервой теперь, когда мы живем в разных часовых поясах. Они убеждены, что мне нужно завести новых друзей, и я неохотно согласилась приложить все усилия, чтобы заставить их заткнуться. Поэтому я киваю Алексис, как будто прекрасно понимаю, что она имеет в виду, хотя втайне думаю: — Не совсем. Когда люди узнают, что у меня докторская степень, они, как правило, предполагают, что я всегда была академически развитым ребенком. Что я всю жизнь училась в школе в постоянном стремлении к успеху. Что я так хорошо училась, что решила остаться студентом долгое время после того, как могла бы отказаться от этого и освободиться от оков домашней работы и ночей, проведенных за зубрежкой бесконечных тестов. Люди предполагают, и по большей части я позволяю им верить в то, что они хотят. Заботиться о том, что думают другие, — это большой труд, а я, за редким исключением, не очень люблю работать. На самом деле все совсем наоборот. Я возненавидела школу с первого взгляда — и прямое следствие этого, что школа возненавидела угрюмого, вялого ребенка, которым я была. В первом классе я отказалась учиться писать свое имя, хотя Ханна — это всего лишь три буквы, повторяющиеся дважды (прим. переводчика — Hannah в оригинале). В младших классах я установила школьный рекорд по количеству подряд задержанных уроков — что бывает, когда ты решаешь занять позицию и не делать домашние задания ни по одному из предметов, потому что они слишком скучные, слишком трудные, слишком бесполезные или все вышеперечисленное. До конца второго курса я не могла дождаться окончания школы и оставить все позади: учебники, учителей, оценки, кружки. Все. У меня не было никакого плана на будущее, кроме как оставить все позади. У меня всю жизнь было ощущение, что меня никогда не будет достаточно. Я довольно рано поняла, что никогда не буду такой же хорошей, умной, любимой, желанной, как мой идеальный старший брат и моя безупречная старшая сестра, и после нескольких неудачных попыток соответствовать, я просто решила перестать пытаться. И перестать заботиться. К тому времени, когда я была в подростковом возрасте, я просто хотела… Ну. По сей день я не уверена, чего я хотела в пятнадцать лет. Может быть, чтобы родители перестали беспокоиться о моей неполноценности. Чтобы мои сверстники перестали спрашивать меня, как я могу быть братом и сестрой двух бывших звездных выпускников. Я хотела перестать чувствовать, что гнию в собственной бесцельности, и хотела, чтобы моя голова перестала постоянно кружиться. Я была запутанной, противоречивой и, оглядываясь назад, вероятно, была дерьмовым подростком, которого можно было окружать. Простите, мама, папа и весь остальной мир. Не обижайтесь, а? В общем, я была довольно потерянным ребенком. Пока Брайан Макдональд, младшеклассник, не решил, что приглашение меня на встречу выпускников со словами: — Твои глаза голубые, как закат на Марсе, — может заставить меня сказать «да». К сведению, это ужасающая пикап — линия. Не рекомендую. Используйте экономно. Не использовать вообще, особенно если у человека, которого вы пытаетесь подцепить, карие глаза, и он это прекрасно понимает. Но то, что было бесспорно низкой точкой в истории флирта, в итоге послужило, если вы простите за самовлюбленную метафору, своего рода метеоритом: он врезался в мою жизнь и изменил ее траекторию. В последующие годы я узнала, что у всех моих коллег в НАСА есть своя история происхождения. Их собственный космический камень, который изменил ход их жизни и подтолкнул их стать инженерами, физиками, биологами, астронавтами. Обычно это поездка в начальной школе в Космический центр имени Кеннеди. Книга Карла Сагана под рождественской елкой. Особенно вдохновляющий учитель естественных наук в летнем лагере. Моя встреча с Брайаном Макдональдом попадает под этот зонтик. Так случилось, что в ней участвовал парень, который (предположительно) стал модератором досок объявлений для инселов на Reddit, что делает ее еще более неудачной. Люди, одержимые космосом, делятся на два разных лагеря. Те, кто хочет полететь в космос и жаждет невесомости, скафандров, питья собственной переработанной мочи. А есть люди вроде меня: то, чего мы хотим — иногда то, чего мы хотим с тех пор, как наши лобные доли были еще недостаточно развиты, чтобы мы могли думать, что туфли на ногах — это хорошее модное заявление — это знать о космосе. Вначале это простые вещи: Из чего он состоит? Где он заканчивается? Почему звезды не падают и не разбиваются о наши головы? Затем, когда вы прочитаете достаточно, начинаются большие темы: Темная материя. Мультивселенная. Черные дыры. Вот тогда — то и понимаешь, как мало мы понимаем об этой гигантской штуке, частью которой являемся. Тогда начинаешь думать о том, можешь ли ты помочь получить новые знания. Вот так и оказываешься в НАСА. Итак, вернемся к Брайану Макдональду. Я не была с ним на встрече выпускников. (Я вообще не пошла на выпускной, потому что это была не моя сцена, и даже если бы это было так, я была наказана за провал экзамена по английскому, и даже если бы это было не так, к черту Брайана Макдональда и его плохо изученные пикаперские фразы). Тем не менее, что — то во всей этой истории меня зацепило. Почему закат должен быть голубым? Да еще и на красной планете? Это казалось чем — то заслуживающим внимания. Поэтому я провела ночь в своей комнате, гуглила частицы пыли в марсианской атмосфере. К концу недели я записалась в библиотеку и прочитала три книги. К концу месяца я изучала калькуляцию, чтобы понять такие понятия, как тяга во времени и гармонический ряд. К концу года у меня была цель. Туманная, запутанная, еще не до конца определенная, но, тем не менее, цель. Впервые в жизни. Я избавлю вас от изнурительных подробностей, но я провела остаток средней школы, надрывая задницу, чтобы компенсировать задницу, которую я не надрывала в течение предыдущего десятилетия. Представьте себе тренировочный монтаж 80–х, но вместо того, чтобы бегать по снегу и делать подтягивания с переделанной метлой, я усердно работала над книгами и лекциями на YouTube. И это была тяжелая работа: желание понять такие понятия, как диаграммы H — R, синодические периоды или сизигия, не облегчало их усвоение. Раньше я никогда не пыталась. Но в нежном шестнадцатилетнем возрасте я столкнулась с невыносимым потрясением, которое возникает, когда стараешься изо всех сил и понимаешь, что иногда этого просто недостаточно. Как бы больно мне ни было это говорить, но у меня нет IQ 130. Чтобы действительно понять книги, которые я хотела прочитать, мне приходилось пересматривать одни и те же понятия снова и снова, и снова, и снова. Поначалу я получала удовольствие от того, что узнаю новые вещи, но через некоторое время моя мотивация начала ослабевать, и я начала задаваться вопросом, что я вообще делаю. Я изучала кучу действительно фундаментальных научных вещей, чтобы иметь возможность перейти к более продвинутым научным вещам, чтобы однажды я действительно знала все научные вещи о Марсе и… и что тогда? Пойти на «Jeopardy!» и выбрать Космос за 500? Мне казалось, что это того не стоит. Затем случился август 2012 года. Когда марсоход Curiosity вошел в марсианскую атмосферу, я не спала до часу ночи. Я выпила две бутылки диетической колы, съела арахис на удачу, а когда начался маневр посадки, я закусила губу до крови. В момент, когда самолет благополучно коснулся земли, я кричала, смеялась, плакала, а потом была наказана на неделю за то, что разбудила всех домашних в ночь перед отъездом брата в командировку в Корпус мира, но мне было все равно. В последующие месяцы я поглощала каждую маленькую новость НАСА о миссии Curiosity, и по мере того, как я размышляла о том, кто стоит за снимками кратера Гейла, интерпретацией исходных данных, отчетами о молекулярном составе Aeolis Palus, моя туманная, неопределенная цель начала укрепляться. НАСА. НАСА было тем местом, где нужно было быть. Летом между младшим и старшим курсами я нашла рейтинг ста лучших инженерных программ в США и решила подать документы в двадцать лучших. — Тебе, наверное, стоит расширить свой охват. Добавь несколько школ безопасности, — сказал мне мой консультант. — Я имею в виду, что твои баллы действительно хорошие, и твой средний балл значительно улучшился, но у тебя есть куча, — долгая пауза для прочистки горла, — академических красных флажков в твоем постоянном послужном списке. Я задумалась на минуту. Кто бы мог подумать, что то, что я была маленьким дерьмом первые полтора десятка лет своей жизни, приведет к долгосрочным последствиям? Не я. — Ладно. Отлично. Давайте сделаем тридцать пять лучших. Как оказалось, мне это не понадобилось. Меня приняли в (барабанная дробь, пожалуйста)… одну школу из двадцати лучших. Настоящий победитель, да? Не знаю, то ли они неправильно подали мое заявление, то ли перепутали половину моих транскриптов, то ли у всей приемной комиссии случился мозговой пердеж, в результате которого она на время забыла, как должен выглядеть перспективный студент. Я внесла залог и примерно через сорок пять секунд после получения письма сообщила в Georgia Tech, что буду поступать. Никаких задних мыслей. Поэтому я переехала в Атланту и выложилась по полной. Я выбрала специальности и специализации, которые, как я знала, НАСА захочет увидеть в резюме. Я прошла федеральную стажировку. Я училась достаточно усердно, чтобы сдать тесты, занималась полевой работой, подавала документы в аспирантуру, писала диссертацию. Когда я оглядываюсь на последние десять лет, школа, работа и учеба — это практически все, что стоит на первом месте, за исключением знакомства с Сэди и Марой, и того, что я с неохотой наблюдаю, как они занимают место в моем сердце. Боже, они занимают так много места. — Как будто пространство — это вся твоя личность, — сказала мне девушка, с которой я случайно переспала в течение большей части второго курса бакалавриата. Это было после того, как я объяснила, что нет, спасибо, я не заинтересована в том, чтобы пойти выпить кофе и встретиться с ее друзьями из — за лекции о Калпане Чавла, которую я планировала посетить. — У тебя есть другие интересы? — спросила она. Я быстро ответила ей: — Нет. — помахала рукой на прощание и не слишком удивилась, когда на следующей неделе она не ответила на мое предложение встретиться. В конце концов, я явно не могла дать ей то, что она хотела. — Неужели тебе этого достаточно? Просто заниматься со мной сексом, когда тебе этого хочется, и игнорировать меня все остальное время? — спросил парень, с которым я спала во время последнего семестра аспирантуры. — Ты просто кажешься… Я не знаю. Крайне эмоционально недоступной. Я думаю, что, возможно, он был прав, потому что прошел всего год, а я не могу вспомнить его лицо. Ровно через десять лет после того, как Брайан Макдональд подкрасил мои глаза, я подала заявление на работу в НАСА. Я прошла собеседование, затем мне предложили работу, и вот я здесь. Но в отличие от других новых сотрудников, у меня нет ощущения, что мы с Марсом всегда были предназначены друг для друга. Не было никаких гарантий, никаких невидимых нитей судьбы, связывающих меня с этой работой, и я уверена, что пробилась сюда с помощью грубой силы, но разве это имеет значение? Нет. Ни капельки. Поэтому я поворачиваюсь, чтобы посмотреть на Алексис. На этот раз ее ожерелье NASA, ее футболка, ее татуировка — они вызывают у меня искреннюю улыбку. Это было долгое путешествие сюда. Место назначения никогда не было определенным, но я прибыла, и я нехарактерно, искренне, удовлетворенно счастлива. — Чувствую себя как дома, — говорю я, и то, как она восторженно кивает, отзывается глубоко внутри моей груди. Когда — то в истории у всех участников программы исследования Марса тоже был первый день в НАСА. Они стояли на том самом месте, где сейчас стою я. Предоставили свои банковские данные для прямого перечисления денег, сделали нелестную фотографию для бейджа, пожали руки представителям отдела кадров. Жаловались на погоду в Хьюстоне, покупали ужасный кофе в кафетерии, закатывали глаза на посетителей, занимающихся туристическими делами, позволяли ракете Saturn V перевести дух. Каждый участник программы освоения Марса делал это, как и я. Я вхожу в конференц — зал, где с нами будет беседовать какой — нибудь модный представитель НАСА, смотрю в окно на Космический центр Джонсона и остатки объектов, которые когда — то были запущены к звездам, и чувствую, что каждый сантиметр этого места волнует, завораживает, электризует, опьяняет. Идеально. Затем я поворачиваюсь. И, конечно, обнаруживаю того самого человека, которого хотела увидеть в последнюю очередь. Глава 2